– И ты считаешь, что это правильно?
– Что правильно?
– Бить морду каждому, кто приглянулся Алене?
– Хочешь поспорить?! – Витек начал заводится.
– Нет, не хочу. Просто интересно, как такая «справедливость» в твоей голове укладывается. Ты же считаешь себя справедливым человеком?
– Да! И это справедливо! Алена моя! И никто, кроме меня, на нее никаких прав не имеет!
Я затянулся новой сигаретой и задумался о странностях человеческой логики. С точки зрения Витька – прав он. С точки зрения того, кому он попытается морду разбить – Витек будет не прав. И та, и другая сторона будет считать друг дружку мудаками, и у каждого будет оправдание своих поступков. Ну и еще я думал о том, что Алена мне не сказала об отношениях с Витьком. Не хотела пугать? Или решила тактично умолчать? В любом случае, сути это не меняет. И еще я подумал, как же хорошо, что Витек не принимает меня всерьез, и у него и мысли не возникло, что Алена ко мне неровно дышит. Хотя, может, это так и есть, и слова Алены про то, что я ей нравлюсь, были очередной женской игрой?
Молчание несло меня дальше по извилистому потоку мыслей. Витек тоже молчал, но вряд ли о чем-то думал. Его начало накрывать и клонить в сон – так я интерпретировал то, что он не мог удержать голову ровно, и все время мотал ей то сюда, то туда.
Но меня состояние Витька не сильно беспокоило, меня занимали мои собственные мысли. Мне все отчетливее становилось понятно, что смысл жизни заключается именно в борьбе со скукой. Раньше людям нужно было бороться за выживание и пропитание, теперь эти вопросы более-менее решены, и человек стал думать: а чем же мне еще таким интересным заняться? Ему стало с. к. у.ч.н. о. И кто-то эту скуку теперь закрывает сериальчиками по вечерам, кто-то реализовывает свой досуг через творчество, кто-то через удовлетворение амбиций. Но в основе всего лежит только то, что человеку тупо скучно. Даже отношения людей зациклены на скуке. Вот, например, ты начал ухаживать за девушкой. Явно тебе при этом не скучно. Ты добиваешься ее, как умеешь: боготворишь, на руках носишь. Девушке с тобой вначале тоже интересно: «Новый персонаж, а что он такое? С чем его едят? А сумею ли я покорить его?» – думает она. Но потом ей становится с тобой скучно. Она понимает, что добилась тебя. И что кроме транспортировки ее на руках от тебя больше ничего не добиться. И ей все твои поначалу необычные и мимимишные ухаживания становятся мимо, и лишь замаячит на горизонте какая-нибудь сволочь, которая ее ни во что не будет ставить, как она тут же, завиляв хвостиком, побежит к нему. Ведь там интереснее, там нужно доказывать, что она лучшая, и там есть, кого переобучить под ее потребности и желания. Это же чистый маркетинг. Ты хочешь быть с ней, а она хочет быть с кем-то другим. И как ты виляешь хвостиком перед ней, так она будет вилять им перед другим, кто ей будет больше импонировать. Соревновательный процесс. Для тебя она – цель, и ты ее добиваешься. Для нее цель – кто-то другой, и она будет своей цели добиваться. Потом, может, добьется, и ей снова станет скучно. И все повторится по кругу.
Поэтому большинство расставаний начинается с фразы: «Ты хороший, но». Ятижи-пассатижи, че ж ты меня бросаешь, если я хороший?
Но с Яной было не так… совсем не так. Ей со мной изначально было скучно, и она боролась со скукой через кого-то там еще.
На этой мысли я встал. Пихнул Витька. Тот пробубнил какое-то ругательство и отмахнулся от меня кулаком. Ладно, пусть спит тут.
Последний день перед отлетом я уже не воспринимал всерьез, но проснулся на удивление рано, кажется, еще под хмелем от вчерашнего. Первым дело засандалил стакан рома, для тонуса. Потом пошел позавтракать в отельной столовке (впервые за все время пребывания тут). Потом ополоснулся под холодным душем, накатил следом последний стакан рома и вышел на улицу. В голове моей все это время тикали часы, измеряющие оставшееся до вылета время.
Первым делом я зашел в Ньютонс, накупив там рома на гостинцы, дурацких магнитиков и благовоняющих палочек. Вернулся в отель, чтоб скинуть на кровать свежеприобретенный скарб. Затем пошел пообедать в «Классику». Оттуда выдвинулся сразу на пляж, на тот, где тусили Витек с Аленой и их компания. По пути старался дышать как можно глубже, старался заметить каждую деталь обстановки, окружающей меня по пути. Часы тикали. Время отлета приближалось.
На пляже нашел всех знакомых, с кем хотел там встретиться, кроме главных: Алены и Вити. Мы обменялись телефонами, я угостил ребят выпивкой, и мы тепло попрощались, с Ирой и Таней даже обнялись. Они понимали, что я скоро улетаю, я понимал, что скоро улетаю, а об улетающих, так же как о покойниках, или хорошо, или никак.
На своем пляже я долгое время нырял и плавал до посинения. Пришли Ира с Игорем и Верой. Им я тоже сообщил о том, что улетаю. Кажется, Игорь с Верой помирились. Или делали вид, что помирились. Общаться мы не общались, перекинулись только парой слов с Игорем. Они даже играть в карты меня не позвали. Хотелось сказать им пару ласковых, но я не стал. Зачем портить настроение в последний день. Я крутился на лежаке, пил пиво, потом купался, потом снова лежак. Пытался впитать в себя все самое лучшее, что могла мне дать сейчас Индия: море, бриз, негу и лень, ну и пиво еще.
Ребята ушли, попрощались со мной тоже тепло. С замиранием духа я приобнял Иру, ожидая, что она скажет мне что-то вроде: «Позвони, когда будет время». Но нет, она этого не сказала.
Ужинать я отправился в ту пиццерию, где уже бывал когда-то. Разглядывал туристов, пил ром-колу, расслаблялся. Когда знаешь, что все уже кончено, и больше ты ничего не сделаешь, такой релакс наступает. Тебя прямо отпускает всякое напряжение.
После заката, по пути в отель, пребывание в Гоа для меня окончательно закончилось. Было грустно. Было тоскливо. Я еще раз осознал, насколько не хочу домой. Еще возникла мысль, оттянуться напоследок и съездить в клуб, чтобы протанцевать там до утра. Но я ее отбросил в сторону: еще просплю потом самолет, чего доброго, а если нет, то мне надо к работе завтра после прилета подготовиться: вещи постирать, рубашки нагладить.
В отеле начал собирать чемодан аккуратно, но вскоре психанул и покидал все абы как, притрамбовывая весь скарб ногой. После этого вышел на балкон с ромом, колой, пачкой сигарет и бездумно просидел там, отравляя тело алкоголем и воздух дымом, пока бутылка не опустела.
А утром… такси в аэропорт, рейс задержали. И еще задержали… и еще… Открыли регистрацию, но я ее чуть не проспал, закемарив, сидя прямо на полу. И самолет. И чудо полета. И здравствуй, Шереметьево, гори ты синим пламенем, за то, что ты не Гоа.
В зале прилета меня встречал служащий автостоянки, где я кинул машину. Парковка находилась в паре километров от терминала, и этот недостаток фирма восполняла за счет предоставления трансфера туда и обратно.
Служащий повел меня на улицу, подвел к роскошному Мерсу. Я только успел подумать: «Надо же, какой сервис шикарный! На мерсах катают!»
Как служащий испарился, а его место занял здоровенный бугай. Бугай молча открыл дверь мерса и почти силой затолкал меня туда, на заднее сиденье.
Глава 6
– Здравствуй, Максим. Я Петр Алексеевич, – обратился ко мне мужчина, сидевший на переднем пассажирском.
– Э-э-э, здравствуйте. Да, я помню вас. Вы же батяня Яны.
– Хорошая память это прекрасно. Запиши в нее еще кое-что: ты должен моей дочери 50 тысяч долларов за ее моральный и материальный ущерб. Также ты должен 50 тысяч долларов мне, за беспокойство людей, которых мне пришлось поднять, чтобы разыскать тебя.
– Мне кажется, или вы сами спустили 50 тысяч долларов вместо того, чтобы потратить пару центов на эсэмэску мне? Я бы сам нашелся тогда. Это вы неэффективный детектив и ваши расходы – целиком ваша беда.
– Нет, я так не считаю. Плюс десять тысяч за хамство, – холодно отозвался Петр Алексеевич.
– Окей, а ваша дочь, вы в курсе, что все ее материальные убытки были куплены мною же? Билеты, цацки, шмотки?
– Ты мужик, ты ей это дарил. То, что мужик подарил, принадлежит тому, кому он это дарил. Мужик вообще не должен мелочиться.
– Интересное у вас мировоззрение, а как в него вписывается то, что ваша дочь шлюха? – тут я выдержал паузу, надеясь, что Петр Алексеевич как-то покажет свое негодование, но этого не произошло, но я продолжил давить на эту мозоль, – как вписывается в вашу картину то, что Яна многостаночница, работала на две постели? По любви там и за деньги у меня? – снова пауза, ничего не произошло. – И раз уж на то пошло, если вы такой серьезный человек, почему не помогли дочке материально, почему она была вынуждена работать на износ, добывая себе кусок хлеба?
– Все сказал, клоун?
– Допустим.
– Хорошо. Итого ты своим грязным языком насобирал себе проблем на 150 тысяч долларов. Срок у тебя неделя. Продавай машину, квартиру, почку, кредит бери. Если нужна будет помощь с чем-то из этого – обращайся, посодействую, не бесплатно, конечно. А теперь пошел вон! – только под конец своей речи Петр Алексеевич, кажется, чуть сорвался и немного повысил голос.
– Петько, я тебе уже столько должен, что мы с тобой почти родственники, так вот, Петько, ты меня обманул.
– Тебя пинками из машины выкинуть, или чего ты добиваешься? Я не понимаю.
– Будь ласков, ответь мне на вопрос, раз я тебе уж за него заплатил 30 тысяч, тебя не смущает, что твоя Яна шлюха?
– Ты мне не родня, а будь ею, я бы тебя уже самолично придушил. И в вопросы моей семьи не лезь. У тебя нет на то НИКАКОГО ПРАВА!
– Обманули вы, дурачка. На вопрос не ответили, а денег требуете. И вообще, вся эта история какая-то нереальная, не по-человечески это, или не по понятиям, или уж не знаю, как на вашем языке это называется.
Когда я открыл дверь машины, чтобы выйти, Петр Алексеевич сказал:
– И еще, мой тебе совет, бесплатный, на работе как придешь – пиши сразу заявление по собственному. Не напишешь – будет хуже.