– Макс, твоей работой сильно недовольны.
– Кость, что за фигня?
– Макс! Дослушай!
– Костя! Давай ты мне сейчас лечить не будешь. Я знаю, что по мою душу приходили, что меня искали. Что все считают меня персоной нон грата и разве что вслед не кричат: «Покойник идет!» И если уж на то пошло, как моей работой могут быть недовольны ТАМ, – я показал пальцем наверх, – если ты – мой непосредственный начальник, и вся моя работа проходит через тебя. Тем более что еще до отпуска я был лучшим сотрудником отдела!
– Макс, все не так просто, – Костя откинулся в кресле, – тебя подозревают в воровстве и мошенничестве.
– Что?! Чего?! Ручек? Бумаги?
– А я знаю?! Мне сказали смотреть за тобой внимательно, докладывать о каждом твоём движении. Сказали, что у них есть косвенные доказательства того, что ты вор и мошенник, и они ждут подтверждения.
– О-о-окей, а зачем ты мне это рассказываешь?
– Чтобы ты был повнимательней и не делал того, что ты делаешь, по крайней мере, сейчас.
– Чего не делать? Ты хоть понимаешь, что за ахинею ты несёшь?
– Макс! Ты меня тоже пойми. Разоблачат тебя – попадёт и мне!
– В чем разоблачат?
– Можешь мне ничего не рассказывать. Даже наоборот, я очень прошу тебя ничего не рассказывать. Но! Не делай! Того! Что ты делал!
– Костя! Дорогой ты мой человек! С чего ты взял, что я что-либо делал?! И как ты себе это представляешь? Я пишу отчёты, составляю разные бумажки, которыми подтираются наверху, что могу делать в этой работе не так?
– Если руководство сказало, что есть основания, значит, они есть. Или ты думаешь, что они просто так мне на тебя указали? Обвинение в мошенничестве серьезная вещь. Это уголовка. Так что очень тебя прошу…
– Да понял я, понял! Не буду больше бумагу из сортира тырить! Зачем давить-то так.
– Это не шутки!
– Ты рехнулся, Костя. Вот, что я тебе скажу.
Выходя из кабинета, я спросил:
– Ты мне дашь какое-нибудь задание?
– Нет, для тебя ничего нет.
Эмоции во мне бушевали. Что за фигня такая? Мошенник? Какого черта! И все такие ангелочки, правильные все такие. Улыбались в лицо, в дружбе уверяли, за помощью бегали, а теперь!
Краем глаза заметил, как несколько коллег отправились на кухню. Меня они не заметили, и сначала на кухню засунула голову Маша, самая бойкая из их компашки, увидев, что меня нет, она открыла дверь нормально и вошла. Остальные за ней.
– Будет вам бойкот, – усмехнулся я про себя и, выждав пару минут, отправился следом за ними. Зашёл, как ни в чем не бывало достал кофе из шкафчика. С моим появлением разговор на кухне замер на полуслове. Пять пар глаз неотступно следили за мной. Интересно, о чем они сейчас думают?
Намешав себе кофе, сел за общий стол, улыбнулся всем по очереди и стал неторопливо попивать горячий напиток.
– Мы вообще-то тут кушаем! – возмутилась первой Маша, нарушив повисшее молчание.
– Да и я не посрать пришёл, – пожал плечами я, – что дальше?
– Ты нам мешаешь!
– А вы мне. Кухня общая, так что придётся мириться.
– Ты не понял? Ты нам мешаешь!
Я промолчал и, пялясь с глупой улыбкой на стену, продолжил пить мелкими глотками кофе.
– Пойдёмте, – демонстративно фыркнула Маша и, громыхнув стулом, встала. Обходя меня, она специально-случайно заехала локтем мне по голове. Я ожидал чего-то подобного и случайно-специально отклонился назад, прижав ее к стене металлической спинкой стула. Маша ойкнула то ли от неожиданности, то ли правда больно было.
– Ты что творишь?!
– Прости, пожалуйста, я не заметил, что ты там. Тут тесно.
– Ах, так! – тряхнула головой Маша и выбежала из кухни. Остальные потянулись за ней.
Появилась Маша уже через минуту, старательно выдавливая из себя слезы и размазывая косметику по пухлому личику, такому мерзкому, жабоподобному, как я понял теперь, посмотрев на нее под другим углом. За ней шел Юра.
– Пойдем выйдем! – эта фраза принадлежала Юре.
Я видел, как за юриной спиной Маша перестала типа-плакать и стала внимательно следить за происходящим.
– Не хочу, – с ленцой отозвался я, хотя внутри меня все клокотало и тряслось от злости и нервов.
– Я сказал, пойдем! – Юра уцепился за рукав моей рубашки так резво, что нитки затрещали.
– Юра. Ты хоть и говно, но бываешь же и хорошим человеком. Еще один такой выпад, и я звоню в полицию. И предупреждаю тебя: я записываю наш разговор на камеру.
– Это незаконно! – заверещала Маша из-за юриной спины.
– Ты подумай, Юра, эта сопля отреклась от меня, когда чуть жареным запахло. Ты думаешь, она будет носить тебе передачки в обезьянник?
– Сволочь! – сжав зубы, Юра вышел, хлопнув дверью.
Из-за картонных перегородок услышал, как Маша отчитывает Юру за «немужское поведение».
«А я ведь думал, что они хорошие люди», – усмехнулся про себя.
Следующие часы я провел на кухне. Мои «коллегушки» явно хотели жрать, но зайти никто так и не решился. Это было смешно и грустно. Через какое-то время мне стало скучно. Я прослонялся из угла в угол, пока не придумал новую пакость: достал из общего холодильника все старательно уложенные туда судочки и тормозочки и вывалил их содержимое в мусорку. Потом, подумав еще, отправил в мусорку и сами контейнеры. И еще подумав, увидев, что шов рукава рубашки немного разошёлся под влиянием Юры, смачно плюнул поверх всей инсталляции. Утомившись от трудов этих, я вышел с кухни покурить.
Когда я учил историю в школе, просто не мог поверить в некоторые вещи, творившиеся в средневековье. Я не мог понять, как люди получали удовольствие от сжигания на кострах себе подобных. Не мог представить, что должны чувствовать люди, забивающие невинных, а пусть даже и виновных, камнями посреди улицы. Мне казалось, что человек не такой. Но сейчас я видел все воочию перед собой. Тупую толпу, готовую наброситься на меня и разорвать. И был чертовски рад, что между мной и ими стоит многотысячелетнее развитие разума цивилизации и, в некотором роде, правоохранительные органы. Но радость эта была вялой, неуверенной, уж очень тонкой казалась грань разумного, защищающая меня от толпы.
Вы знаете, очень неприятно и грустно смотреть на людей, которые в общем порыве ополчились на тебя. Конечно, я сделал им гадость и поступил не по-взрослому, но это была ответная реакция, которая послужила катализатором их эмоций, спрятанных до поры в недрах черепной коробки.
Грустно и неприятно не столько от ненависти, сколько от осознания собственного бессилия. Ты ничего не объяснишь им, твои слова потонут в общем гуле злости и тупости. Максимум, что ты можешь сделать – ударить одного-двух, а потом тебя затопчут. Не они, так охрана.
Был бы у меня сейчас автомат… да пистолет хотя бы. Пара выстрелов – и трусливая жмущаяся к полу кучка людей разляжется на грязном ковролине офиса. Ну, или побежит в разные стороны… но в любом случае они заткнут свои поганые глотки, подавятся своими грязными словами.
И получается вот что.
Людям косвенно пригрозили отлучением от кормушки; даже не пригрозили, они решили, что им пригрозили.
Люди ополчились на меня, своего вчерашнего товарища. И при этом считали себя правыми. Нуачо, своя ж шкура ближе к телу. Может кто-то и задумывался о том, что поступает неправильно, но глушил в себе такие мысли. Все ж делают, значит, так правильно.
А потом я зло подшутил над ними, и люди уже забыли, из-за чего изначально был сыр-бор.
И это очень удобно. Ведь, кроме ненависти ко мне, им можно вложить в голову какую угодно ерунду. Например, что жрать человечину – правильно. Что люди, рожденные в полночь – демоны, и их надо убивать. Что черное – это на самом деле белое.
И страшно еще то, что я, скорее, повел бы себя так же в аналогичной ситуации и прессовал бы Юру, Машу или кого-то еще, кто впал бы в немилость.
Только всю дикость этого ты понимаешь тогда, когда уже сам оказался отверженным.
В мой адрес сыпались угрозы, ругань. Я достал телефон из кармана и включил камеру. Витя, один из коллег, начал напирать на меня, пытаясь отобрать аппарат.
– Ну, сейчас точно затопчут, – подумал я. Затрещала рубашка.
– Охрана! Охрана! – побежал я к выходу. Гнаться за мной никто не стал, люди опешили, встали на месте, и я тоже.
– А че, без охраны никак? Ссыкло? – первым нарушил повисшее молчание Юра.
– Ребята! Ребята! Не надо об это дерьмо мараться, – выступила Маша.
– Да, да, да, – закивали все и разошлись по рабочим местам.
Я пошёл на кухню. Заварил себе кофе, умыл лицо холодной водой. Выложил записанное видео в сеть с заголовком: «Секретные правительственные испытания психостимулирующих таблеток!!! ЖЕСТЬ!!!» на ютуб, но, пораскинув мозгами, поспешил удалить его. И пошел курить.
В курилке я столкнулся с Васей, который был великовозрастным сынком кого-то из руководства. Вася ничего не умел и не хотел ничего делать. Дома у Васи была жена с маленьким ребенком, который всю ночь орал и не давал спать. Поэтому на работе Васе выделили отдельный кабинет без окон, зачислили к нам в штат, и Вася приходил в контору поспать и погамать в танчики.
– Дарова! – пожал он мне руку, – Че ты такой красный?
– Да так, напали на меня.
– Кто?
– Коллеги мои.
– Гонишь!
Молча показал Васе видео. Досмотрев до конца, тот затушил сигарету, произнес многозначительное: «Же-е-есть, ну ты держись там» и, хлопнув меня по плечу, ушел. Отправился назад и я. Задержавшись у рабочего стола, обнаружил, что кто-то разлил что-то на моем стуле. Жидкость впиталась в обивку, но поблескивала под определенным углом. Я пожал плечами, огляделся вокруг. Отовсюду за мной украдкой следили коллеги.
– Вы бы лучше кнопок подложили, что ли. Мебель-то, зачем портить? – громко сказал я и пошел на кухню.
Там и просидел до вечера, прикидывая: решатся ли мои коллеги что-то с машиной на парковке сделать или побоятся камер и ответственности.
Уходил я последним. Поменявшись перед этим стульями с Машей – при всех сделать это завтра не получится, а так кто знает, чем они его залили.