Опустевший офисный центр смотрелся уютно, освещаемый приглушенным светом ламп. Там, где недавно царила суета, где люди бегали, кричали, роняли бумаги, проливали кофе, шушукались, сплетничали, теперь царила умиротворяющая тишина.
Подойдя к машине, внимательно осмотрел колеса, кузов, осторожно потрогал ручку двери – вроде, чистая. Странно, что никто не решился напакостить.
В этот вечер я отправился не в мотель, а домой. От судьбы не убежишь, тем более что Петр Алексеевич дал мне несколько дней на сбор денег. А может, и не случится ничего, и зря я нервничаю. Да, наверное, он просто решил меня попугать… минут десять я сидел в машине перед подъездом, задумчиво смотря на застывшую каплю воды на лобовом стекле, причудливо искривлявшую падавший от уличного фонаря свет. Первая зажженная сигарета истлела в пальцах до фильтра, я совершенно забыл о ней, пока уголек не обжог кожу. Очнувшись, затушил окурок в пепельнице, суетливо похлопал себя по карманам, бросил взгляд на пассажирское сиденье. Пачка с зажигалкой лежали там. Но со второй сигаретой тоже не заладилось – мысли мои витали далеко отсюда, где-то примерно в районе пляжей Северного Гоа. Все же там было хорошо. Там я был просто Максом, у меня был я, некоторый запас наличности, пара рубашек и бутылка рома. Здесь же, в Москве, я был Максимом Батьковичем, специалистом крупной компании. У меня были обязанности и обязательства, у меня был регламент жизни. А может и правда, уволиться завтра и податься в дауншифтеры?
Наконец, я нашел в себе силы выйти из машины и, скользя по припорошенному снегом льду, дойти до подъезда.
Внешне дверь в квартиру была цела, но внутри творился дикий кавардак, какой не устроить даже мне, при всех моих способностях к наведению хаоса. Вещи из шкафов были разбросаны по полу, сразу на входе под каблуком башмаков хрустнул циферблат моих любимых наручных часов. Зеркало в коридоре было разбито, зеркало в ванной постигла та же участь. Матрас на кровати распорот, пружины и какой-то наполнитель торчали наружу. Кухонные шкафы валялись в углу, мойка была выворочена с корнем. Дверь в спальню проломил кто-то злой. А кто-то алчный украл стиралку, плазму и мой ноутбук.
– Идиоты! ИДИОТЫ! – ругался я, сев на пол, стучась затылком о стену, иногда истерично подхихикивая, – идиоты… это же съемная квартира! Не моя! И техника не моя. Зачем? Что вам это дало? И что вы искали?
Конечно, ответ был известен. Цунами, раскурочившим квартиру, была Яна и кто-то из ее, или ее папочки, друзей.
Застегнув пальто, я вышел на улицу, чтобы разыскать выпивку, а вернувшись с бутылкой коньяка, попробовал дозвониться в полицию, но автоответчик по единому номеру радостно сообщил, что все операторы сейчас заняты и в ожидании ответа я могу послушать справочную информацию о славных органах, блюдущих правопорядок. Интересно, наверное, кому-то сейчас лежать в темном переулке с проломленной головой и слушать это… а мне нет. Я сбросил вызов и башмаки. Встав с пола, пособирал простыни и полотенца – ими заткнул дырку в матрасе, постелил поверх пододеяльник, кинул затем на кровать чудом выжившую подушку и плед, принес с кухни кружку воды. Все, теперь можно спокойно напиться.
– Ты что вчера натворил? – кричал на меня в своем кабинете Костя на утро. Мне было скверно после вчерашнего, жутко хотелось спать и пить, а еще больше хотелось умереть, главное, чтоб процесс ухода с этого света был быстрым и безболезненным.
– Да ничего, собственно, просидел вчера весь день на кухне.
– Тогда что это такое?! – я никогда не видел Костю таким. Он всегда был спокоен, как танк, как удав, как мертвый удав. А тут он кричал, что есть мочи, тряс перед моим лицом жиденькой стопкой каких-то бумажек и, казалось, был готов взорваться от переполнявших его эмоций.
– Бумажки. Ты что, раньше бумажек не видел?
– Зачем ты вчера побил Машу?!
– Хрень. Не было такого.
– А копия снятых Машей побоев говорит об обратном.
– Ого, это что-то новенькое. А кого я еще побил?
– А ты был настолько пьян, что не помнишь?
– Издеваешься? Пить на работе?!
– А твои коллеги пишут именно так: вышел куда-то в обеденный перерыв, вернулся или пьяный, или под какими-то веществами с бешеным взглядом. Пошел сразу на кухню, вытащил за волосы из-за стола Машу, начал ее избивать, побил подоспевшего ей на помощь Юру, потом уничтожил запасы еды сотрудников в холодильнике, и просидел до вечера, не выходя с кухни.
– Бред какой-то! Ты же можешь все по камерам посмотреть! Не было такого!
– А я и смотрел. Только на кухне камер нет. А в общем зале четко видно, что ты набрасываешься на людей!
– Где набрасываюсь?! Где набрасываюсь-то?! Они сами меня вчера чуть не порвали на британский флаг из-за своего бойкота!
– Твое слово против слов всех остальных, – Костя, начавший вроде успокаиваться, снова завелся, – ты понимаешь, что я подставился, рассказав тебе о том, в чем тебя подозревают?! Я же попросил тебя: не делай того, что ты делаешь! Так ты решил себя по-другому закопать. Не мытьем, так катаньем! Так, что ли?
– Костя, – кричать я не смог бы, даже если б захотел, – я тебе уже говорил, что понятия не имею, в чем там меня подозревают. И я ни на кого не набрасывался. Все было в точности наоборот.
– А мне плевать. Большинство говорит, что ты был неадекватен и на всех нападал – значит, это и есть правда. Так что ты теперь должен пойти и извинится перед всеми. Делай, что хочешь, хоть на колени падай, но если твои коллеги не заберут свои докладные записки, ты напишешь мне заявление по собственному.
– Издеваешься? Я?! Извиняться перед всяким чмом? Я и сам временами чмо, но кроху уважения к себе имею! Я докажу, что я не виноват!
– Тогда вон из здания, и доказывай там свою правоту бомжам привокзальным, тут тебя никто слушать больше не станет.
– Ты не хочешь разобраться в том, кто прав?
– Я и так это вижу. Все считают, что ты не прав. Значит, ты не прав. Иного не дано.
– Знаешь что, Костя… знаешь что… – кто-то резко забил мне ржавый гвоздь в мозг и начал шурудить им там, что-то такое я вдруг почувствовал и потерял мысль, а вместе с ней и всякое желание спорить.
– Извиняйся или пиши заявление.
– Извиняться не буду, – произнес я хриплым голосом, – и заявление писать не буду.
– Тогда тебя уволят по статье, сдай пропуск прямо сейчас!
– И сдам. Но только под твою расписку. И пойду в трудовую инспекцию жаловаться на то, что меня неправомерно увольняют и не допускают до рабочего места.
– Я же по-хорошему хочу, зачем ты так.
– Ты?! По-хорошему?! Господи, когда этот долбанный мир успел сойти с ума?!
– Чего ты добиваешься? Уйдешь сейчас, и мы про все забудем. Не уйдешь – тебе будет плохо.
– Костя… дорогой ты мой человек. Ты в этой конторе шестерка, и не имеешь права тявкать такие угрозы. Не сегодня – завтра Вася, тот Вася, который спит каждый день в своем кабинете, решит заполучить себе новый офис, чтоб можно было окна открывать и дышать воздухом свежим, и тобой подотрут жопу этого Васи. И ты окажешься на одном со мной уровне, и тебе будет стыдно за твои угрозы.
– Пошел вон из моего кабинета!
– И пойду, а ты пока готовь приказ о моем сокращении с выходным пособием. Чао!
Я вовремя вышел из кабинета. Потому что именно в это время Маша, егоза Маша, офисная королева кофе-брейков, царица кухни, магистр сплетен, главный потребитель тональника и другой косметики в нашей части галактики, в общем, Маша… наконец-то решила сесть на свое рабочее место и включить компьютер, и тогда я узнал, что вчера вылили на мой стул.
Я не знаю, где мои коллеги взяли столько чернил, да это меня особо и не интересовало. Итак, вся задняя часть светло-бежевой юбки нашей замечательной Маши была синей, и руки Маши, которыми она щупала себя сзади, когда почувствовала, что ей там мокро, тоже были синими. А потом начался визг и крики. На поднявшийся гвалт выскочил Костя. Увидев его, Маша начала тыкать в меня пальцем, не в силах сказать ничего членораздельно. Костя побагровел. Костя схватил меня за руку и потащил к выходу.
Ну и слава богу, если честно. Если бы Маша начала меня изобличать в этой диверсии я бы, возможно, не сдержался, и уже по-настоящему исполнил бы ее влажные фантазии с избиением и унижением.
Шагая туда-сюда по коридору своего этажа, я думал о том, что, может, зря все это затеял. Что мне стоило потерпеть немного, подождать, пока все не уляжется? Обвинения бы с меня сняли, а следом за обвинениями и коллеги бы оттаяли… да ну, бред какой-то! А может, и не бред. Что теперь делать-то?
В очередной раз, проходя мимо лифтов, я столкнулся с Павлом Семеновичем, нашим бывшим начальником отдела, которого недавно повысили.
– Пал Семеныч, есть минутка?
– А, Максим, ну давай быстро, а то я спешу.
– Пал Семеныч, а что обо мне такое говорят? Мошенник, вор. Откуда вообще это взялось?
– Кто такое говорил?
– Вы, мне передали, что вы.
– Я? – Павел Семенович изобразил на лице некоторую задумчивость, – не мог я такого говорить…
– Несколько человек мне это подтвердили!
– Да? Ах да, точно! Теперь припоминаю. Так это меня не так поняли. Я это просто сгоряча сказал, не имея ничего такого на самом деле!
– Это как так? Обвинения-то серьезные. Как мне теперь работать в этой фирме?
– Работайте, как и прежде. Все хорошо.
– Но…
– Мне пора, до свидания!
И Павел Семенович ускользнул в подъехавший лифт. Я же пошел к лестнице и спустился вниз пешком. На улицу мне выйти удалось не сразу – пропуск не срабатывал. Охранник повертел мой пропуск, но по базе пробить его так и не удосужился. Махнув рукой и сказав: «Размагнитился, наверное», – он открыл турникет.
За машиной на парковку я решил не заходить – если они заблокировали мою учетную запись, значит, и брелок от шлагбаума не откроется.
Впереди, прямо передо мной, была площадь. По ней сновали люди, тупили в пробке автомобили, у всех были свои дела, свои заботы. А я, как оброненный мимо мусорного ведра маленький фантик биомусора, стоял, согревая руки в карманах пальто, и не знал, что мне делать теперь. Наверное, для начала стоит выбрать уютное местечко, где тепло и где меня могут напоить чем-нибудь горячим, а там уж видно будет. Так я и поступил. А потом, позже, размешивая сахар в кофе, удобно устроив свою спину и пятую точку в мягком кресле, я неожиданно понял, что не бывает хороших людей, что все вокруг мудаки.