Когда Хейз открыл дверь и вошел к миссис Уоттс, та произнесла:
– Ха-ха.
Шляпа на голове Хейза сидела прямо, и снял он ее, лишь когда стукнулся тульей об электрическую лампочку на потолке. Миссис Уоттс как раз сидела на кровати и наносила на лицо жирный крем. Уперев подбородок в ладонь, она стала смотреть, как клиент идет кругом по комнате, приглядываясь то к одному предмету, то к другому. В горле у Хейза пересохло, а сердце колотилось с такой быстротой, что в груди сжало – как будто обезьянка в зоопарке ухватилась за прутья клетки. Наконец Хейз, не выпуская шляпы из рук, присел на кровать.
Миссис Уоттс улыбалась улыбкой, похожей на серп – такой же крутой в изгибе и острой. С первого взгляда становилось ясно: эта женщина привыкла больше не думать. Ее глаза всасывали картину целиком, словно зыбучий песок.
– Шляпа, чтобы взирать на Христа! – сказала миссис Уоттс. Стянув с себя ночнушку, она забрала шляпу у Хейза. Надев ее, положила руки на бедра и закатила глаза. Хейз какое-то время глядел на миссис Уоттс, затем три раза хмыкнул, изображая смех. Потянул за нить выключателя света и в полной темноте разделся.
Однажды, когда Хейз еще был ребенком, отец свозил его на ярмарку в Мелси. Там, чуть в стороне от прочих аттракционов, стоял самый дорогой шатер. Заправлял им сухопарый мужчина, который голосом, подобным рогу, обещал клиентам Невероятный Соблазн, не говоря, правда, что ждет их в шатре. Стоило удовольствие тридцать пять центов, и было оно настолько Эксклюзивное, что одновременно лицезреть его могли лишь пятнадцать человек.
Дав сыну денег, отец Хейза отослал его к шатру, где танцевали две обезьянки, а сам, держась ближе к стенкам других палаток, двинулся к Невероятному Соблазну. Хейз денег тратить не стал и пошел следом за родителем; впрочем, тридцати пяти центов у него не набиралось. Хейз спросил у зазывалы, что же внутри.
– Забудь, – ответил сухопарый. – Ни воздушной кукурузы, ни обезьянок.
– Так обезьянок я уже видел, – сказал Хейз.
– Вот и славно. Проваливай.
– У меня пятнадцать центов. Покажите хоть половину представления.
В шатре, думал Хейз, укромный уголок вроде нужника, а там – дяденька. Или дяденька с тетенькой. Из-за нее-то и нельзя…
– У меня пятнадцать центов, – повторил Хейз.
– Шоу почти закончилось, – ответил сухопарый, обмахиваясь соломенной шляпой. – Беги давай отсюда.
– Тогда тем более пятнадцати центов хватит.
– Проваливай!
– У вас в палатке черный? – спросил Хейз. – Вы что-нибудь с черным делаете?
Зазывала наклонился к нему с помоста, и его лицо загорелось гневом.
– Кто тебе сказал?!
– Никто.
– Тебе сколько лет?
– Двенадцать, – соврал Хейз. На самом деле ему было десять.
– Давай сюда свои пятнадцать центов и проходи.
Положив на помост деньги, Хейз поспешил внутрь шатра, пока шоу не закончилось. Откинув клапан, он заметил вход во внутренний шатер и проскользнул в него. Желая заглянуть за спины взрослых мужчин, Хейз встал на лавку. Впереди, чуть ниже уровня зрителей, в обшитом черной материей ящике извивалось нечто белое. Сначала Хейз принял его за освежеванное животное, но потом разглядел: это женщина, полная, с неприметным лицом, разве что в уголке рта у нее имелась родинка, которая, когда женщина улыбалась, двигалась. Еще одна родинка была у женщины на боку.
– Если по такой бабенке да в каждый гроб класть, – произнес откуда-то спереди отец, – на тот свет очередь выстроится.
Голос отца Хейз узнал моментально. Слез с лавки и выбрался из внутреннего шатра. Чтобы не попасться зазывале, пролез под внешней стенкой и побежал к родительскому грузовику. Залез в кузов и схоронился в дальнем его конце.
Снаружи продолжала реветь ярмарка.
Дома мать, стиравшая белье, обернулась на Хейза. Она всегда носила черные платья длиннее, чем у других женщин. Мать выпрямилась и пристально посмотрела на сына – тот спрятался за деревом. Впрочем, через некоторое время он вновь ощутил на себе ее взгляд. Перед внутренним взором возник черный ящик и тощая женщина, настолько высокая, что ей приходилось подгибать ноги, дабы уместиться в нем. Лицо женщины имело форму креста, а волосы ее были стянуты на макушке.
Хейз плотно вжался в ствол дерева и ждал, пока мать подойдет с палкой.
– Что ты видел? – спросила она. – Что ты видел? Что? – спрашивала мать одинаковым тоном. Затем ударила Хейза по ногам, но тот как будто бы слился со стволом. – Иисус умер во спасение твоей души.
– Я не просил его, – пробормотал Хейз.
Мать его не ударила, лишь поглядела на сына, плотно сжав губы. Вина за подсмотренное зрелище в шатре уступила место другой – безымянной, неясной. Отбросив палку и не разжимая губ, мать вернулась к корыту.
Следующим днем Хейз тайком забрал свои ботинки и отнес их в лес. И не носил их больше – только на Возрождение и зимой. Вынимая ботинки из коробки, он набивал их галькой и, надев, туго зашнуровывал и отправлялся гулять по лесу. Пройдя где-то с милю, разувался у ручья и погружал ноги во влажный песок. Хейз думал так ублажить Его, однако ничего не происходило. (Если бы с неба упал камень, Хейз принял бы это за знак.) Через какое-то время он давал ногам обсохнуть и, вновь обувшись, шел еще с полмили в ботинках.
Глава 4
Из кровати миссис Уоттс Хейз выбрался рано утром, еще когда свет не проник в комнату. Проснувшись, приподнялся на локте и, не глядя на женщину, убрал с себя ее руку. В голове вертелась одна-единственная мысль: надо купить машину. Когда Хейз встал, мысль полностью созрела, и ни о чем другом он думать уже не мог. Прежде Хейз и не помышлял о приобретении автомобиля, не думал о нем. В жизни он водил всего однажды и прав не имел.
В кармане оставалось пятьдесят долларов, и этого, надеялся Хейз, должно было хватить.
Он тихо-тихо выбрался из кровати, стараясь не потревожить миссис Уоттс, и молча оделся. К половине седьмого он уже достиг центра города, ища, где продаются подержанные автомобили. Магазины были разбросаны по кварталам старых домов, отделяющих деловую часть города от сортировочных станций. Хейз побродил от салона к салону еще до открытия, потому как, глядя на витрину, надеялся определить, есть в наличии машина за полсотни долларов или нет. Когда же магазины начали открываться, Хейз быстренько пробежался по ним, игнорируя всякого, кто предлагал показать товар. Шляпу он надел под тщательно выверенным углом, а лицу придал хрупкое выражение – будто кто-то однажды разбил Хейзу физиономию и ее склеили вновь. С таким лицом обычно прячут за спиной заряженный пистолет.
Мокрые улицы ослепительно блестели. Небо походило на лист тонкого отполированного серебра, в углу которого висело болезненно-темное солнце. К десяти часам Хейз проверил все более или менее приличные салоны и приближался к сортировочным станциям. Но даже здесь предлагали машины по цене более полусотни долларов. Наконец Хейз набрел на салон, стоящий промеж двух заброшенных складов. Табличка над входом гласила: «Новинки от Слейда».
Гравийная дорожка вела до середины площадки; почти в самом начале, чуть сбоку, стояла металлическая будка с надписью «Офис» на двери. Остальную часть территории занимали старые машины и сломанные механизмы. На канистре перед входом в офис сидел парнишка, который своим видом, казалось, был должен отпугивать клиентов: дождевик, кожаная кепка, под козырьком которой скрывается половина лица; из уголка губ торчит сигарета (с конусом пепла в дюйм длиной).
Хейз направился было в самый конец двора, где заметил особенную машину.
– Эй!!! – окликнул его парень. – Ты так просто здесь не ходи. Я тебе покажу что есть.
Хейз не обратил на него внимания – пошел дальше к примеченной машине. Паренек поспешил, пыхтя и ругаясь, следом.
Автомобиль стоял в самом последнем ряду: высокий, крысиного цвета, на высоких, тонких колесах, с выпуклыми фарами. Подойдя ближе, Хейз заметил, что одна дверца привязана к кузову веревкой, а сзади имеется овальное окно.
Эту машину Хейз и купит.
– Можно поговорить со Слейдом?
– Об чем? – раздраженно спросил паренек. Рот у него был широкий, и для разговора парень использовал лишь одну его половину.
– Насчет этой машины.
– Я и есть Слейд. – Лицо под кепкой казалось похожим на узкую голову орла. Присев на подножку автомобиля, стоящего с другой стороны гравийной дорожки, Слейд продолжил бубнить себе под нос ругательства.
Обойдя машину кругом, Хейз заглянул внутрь: салон тусклого зеленовато-коричневого цвета; вместо пассажирского сиденья сзади – деревянный брус сечением два на четыре дюйма. На окнах задних дверей – бахромчатые темно-зеленые занавески. Заглянув в одно из передних окон, Хейз заметил паренька Слейда: тот сидел на подножке автомобиля и, закатав штанину, чесал ногу в бесформенном желтом носке. Ругался Слейд глубоким гортанным голосом, словно пытаясь отхаркнуть мокроту. Сквозь стекло его фигура казалась желтым пятном. Выйдя из-за машины и став перед ней, Хейз спросил:
– Сколько она стоит?
– Божегоспадираспятый! Иисусе на кресте.
– Сколько? – прорычал Хейз, слегка побледнев.
– Сколько за нее, по-твоему, можно отдать? Оцени.
– Меньше, чем стоит вывести ее отсюда. Сдалась мне такая машина.
Парень усердно продолжал чесать струп на лодыжке, позабыв о клиенте. Тем временем с его стороны к Хейзу меж двух машин приближался мужчина. Он выглядел в точности как парнишка, только был на две головы выше и носил засаленную фетровую шляпу. Остановившись подле Слейда, мужчина секунду смотрел на него, а после сдержанно прорычал:
– Убрал задницу с подножки!
Заворчав, парень исчез между автомобилями.
Мужчина посмотрел на Хейза.
– Чего изволите? – спросил он.
– Хочу вот эту машину.
– Семьсьпять долларов.
По обеим сторонам от площадки стояло по старому зданию рыжеватого оттенка, с пустыми черными окнами, а позади виднелось третье – вообще без окон.