арности, Паша еле слышно прошелестел: «Спасибо большое», но толстяк уже надел наушник и вернулся к еде, будто ничего странного не произошло.
Илья уселся на свое место, поставил тарелку на колено и принялся методично уничтожать все, что на ней лежало, а когда Паша потянулся, чтобы присоединиться, отпихнул его руку:
— Для начала скажи что-нибудь типа: «Дорогой Илья, я беру назад все слова про то, что ты дебил».
Паша насупился.
— Что, не дождусь? Ну тогда извини, — и с этими словами Илья быстро затолкал в рот очередной бутерброд.
Паша повернулся к нему спиной и сделал вид, что с большим интересом читает надпись на пакете с постельным бельем, а потом наткнулся взглядом на кроссворд женщины-директора.
— Канталупа, — сказал он.
— Ты как меня назвал? — возмутилась она. — Что за дети пошли, какие слова знают!
— Нет, это у вас в кроссворде. Итальянская дыня, — объяснил он, но она уже гневно отвернулась. — А по вертикали там будет слово фарватер, под ним — безысходность, и… Ааа-пчхи.
Паша чихнул снова, а потом еще раз пять. Он чувствовал себя как-то странно: глаза слезились, из носа текло. За следующие полчаса, пока Илья слушал байку рыбака о невероятно огромной рыбине, пойманной им в Москве-реке, он истратил полпачки носовых платков.
— Что, слабак, простудиться успел? — презрительно бросил Илья.
— Нет. У меня, кажется, аллергия на этот поезд, — хрипло сказал Паша.
— Да с чего? Тут даже животных нет.
— Почему нет? — удивилась директор. — А Помпончик?
Она потянулась под полку и достала оттуда сумку с забранным сеткой окошком. В сетку тыкалась маленькая морда с круглыми ушами.
— Хорек, — пораженно выдохнул Паша. — Они же хищники, да?
— Да-да, хищничек, домашненький, любименький, сарделечка моя, — лицо у директора сразу стало таким нежным, будто животных она любила больше, чем людей. — В санаторий еду. Знаете сколько пришлось искать, чтобы с хорьком пускали!
— Ого, какой зверь, — толстяк снял наушники и улыбнулся. — Можно я ему колбасы дам?
— Нельзя. Он ест только свежее мясо, — с негодованием ответила директор.
Паша чихнул, прижимая к лицу предпоследний оставшийся платок.
— У тебя что, аллергия на хорьков? — медленно произнес Илья. — Что ты за человек? Ладно бы на собак или лютики, но на хорьков!
— Хочешь подержать? — Женщина открыла молнию на сумке и вытащила хорька. Паша замотал головой. — Да ладно, он не кусается, ну не всерьез. Смотри, какой славный малыш.
Она пощекотала хорьку горло — тот попытался тяпнуть ее за палец, но она вовремя убрала руку — и протянула Паше. Хорек щелкал мелкими острыми зубами, глядя на него так, будто нашел-таки свежее мясо на ужин. Паша забился в угол.
— Вот дети пошли! Только с телефонами своими играются. Раньше все животных любили, как зверушку видели — за уши не оттащишь, — директор ткнула хорьком в сторону Ильи, но тот ловко сделал вид, что завязывает шнурки. Ребенок у девушки на руках заплакал громче.
— Я на минутку отойду, — вяло сказал Паша и пошел искать туалет. Обнаружил он его в конце вагона. Подошел к двери, подергал — заперто, — и тут все, кто сидел вокруг, приподнялись.
— Ты куда? — угрожающе спросила какая-то старушка.
— Я туда.
— Все туда. За мной будешь.
— А кто перед вами?
— Да все, — она широким жестом обвела коридор, и Паша понял, что насчет минутки он погорячился.
Он оглушительно чихнул, и на этом бумажные платки закончились. От размышлений об ужасах бытия его отвлекло лишь то, что он увидел розетку. Девушка, которая заряжала там телефон, как раз отошла, и он приготовился занять ее место, но у остальных здесь привычка к молниеносному броску явно была отработана лучше — из конца очереди выскользнул мужчина, закрыл грудью розетку и быстрым движением воткнул в нее провод от фотоаппарата.
Паша вздохнул. Он пытался встать так, чтобы ни с кем не соприкасаться, но постоянно наталкивался на чье-нибудь колено, влажное от пота плечо или руку. Мужчина, который стоял в очереди третьим, рявкнул куда-то в пространство:
— Маш, давай!
Откуда-то из середины вагона выскочила женщина, таща за собой троих детей, и проскользнула к нему. Потом к двери подошел старичок.
— Эй, дедуля, тут вообще-то очередь! — крикнул кто-то.
— Я занимал.
— Все занимали.
— Да я еще давно занимал, вон вам женщина скажет.
Женщина перед ним важно кивнула.
— А так тоже можно? — шепотом спросил у нее Паша.
— Конечно. Вася, ты где, я же заняла! — крикнула она, и через секунду рядом вырос ее муж.
Когда очередь наконец дошла до Паши, он влетел в кабинку, пока его кто-нибудь не оттеснил, и щелкнул замком. Тут было грязновато, еще вчера он ни за что не пошел бы в такой туалет, но после четверти часа в очереди был согласен и на это.
Поезд трясся. Оказалось, найти кнопку слива — целый квест. Потом выяснилось, что это не кнопка, а педаль. Умывальник вообще был какой-то странный — без крана, только инопланетная конструкция странной формы.
— Давай, у тебя ж пятерка по физике. И по труду тоже, — шепотом сказал себе Паша, лихорадочно пытаясь вымыть руки: до него даже через дверь доходили волны нетерпения оставшихся в очереди.
Он прощупал конструкцию со всех сторон и когда нажал ладонями снизу вверх, полилась вода. Холодная, правда, но это лучше, чем ничего. Он подставил руки — и тут вода кончилась. Паша нажал еще раз — вода полилась снова. Так, урывками, он умылся и вышел в коридор с таким чувством, будто только что своими руками собрал микроскоп.
Когда он вернулся на свое место, все было по-прежнему, разве что Илья и рыбак теперь подтягивались на спор, держась за край полки. Хорек, к счастью, был убран на место, но Паша все равно чувствовал его присутствие по своим слезящимся глазам и кому в горле.
Тут девушка посмотрела на него и, не переставая трясти погремушкой, требовательно спросила:
— Ты не заразный? У тебя правда аллергия?
Паша кивнул.
— Давай-ка проверим, — одной рукой не выпуская ребенка, второй она ловко нащупала в своей сумке упаковку таблеток и выщелкнула одну ему на ладонь. Паша проглотил насухо — он не хотел знать, где в этом поезде берут воду, — и откинулся головой на стену. Скоро его отпустило, дышать стало легче.
— Спасибо, — просипел он. — По-моему, вы мне жизнь спасли.
— Не за что. А теперь подержи-ка его, пойду умоюсь, — и она вдруг протянула ему ребенка.
— Почему я? — пролепетал Паша.
Она обвела взглядом остальных. Рыбак с Ильей теперь сидели друг напротив друга, сцепившись ладонями, и каждый пытался повалить руку соседа на стол. Толстяк поглощал очередной бутерброд и покачивал головой в такт музыке в наушниках. Директор смотрела в кроссворд так, будто взглядом пыталась заставить его загореться.
— У тебя тут самый благонадежный вид, — сказала девушка. — Аккуратненько подержишь? Он только поел, не проснется.
Паша открыл было рот, чтобы возразить, но она уже ушла. Он никогда не держал детей, так что просто замер неподвижно, как статуя, а потом ребенок заворочался, приоткрыл глаза и заплакал. Паша беспомощно огляделся. На плач никто не обратил внимания — за два часа к нему все привыкли.
Он слегка покачал ребенка — так, как видел в фильмах. Но тот молотил по воздуху ручками и Пашу за свою маму явно не принимал. Еще в фильмах детям пели или рассказывали что-нибудь. Петь Паша не умел, и с отчаяния решил рассказать. Он весь вечер думал об отце, картинах и о том, что такое отец мог найти где-то под Сочи, и теперь брякнул первое, что пришло в голову:
— Жил да был художник Коровин. Он рисовал лодки, набережные, Черное море. Любил яркие краски, чтобы цветы были пестрыми, а море — синим. Там, куда мы поехали, все будет как на его картинах.
Паша мерно потряхивал младенца, поезд тоже потряхивало, и слова от этого получались ритмичными, упруго отскакивали друг от друга, как мячи от асфальта. Младенец затих, и Паша, воодушевленный успехом, решил продолжать в том же духе:
— А есть еще Васнецов, прямо для тебя, малец. Добро пожаловать в его волшебный дворец, где повсюду царевны, волки, ковры-самолеты, здесь храбрый витязь не останется без работы. Или Рерих — он рисовал горы, Азию, дикие прерии, странных существ и прочее, днем и ночью, с понедельника по воскресенье. Ну а мне нравится Верещагин. Его любят мальчишки, ведь он про войну знал не понаслышке — сам поехал на фронт, воевал с японцами и пошел ко дну на боевом броненосце. У него на полотнах — черепа, шпионы, солдаты, люди убивают друг друга без жалости — даже Илье такие картины понравились бы. Еще был Серов, и — если спросить моих сверстников, все его помнят как автора «Девочки с персиками». Ему портреты вообще удавались, они всегда хорошо продавались, и…
Он случайно поднял глаза и поперхнулся. Все, кто сидел вокруг, давно бросили свои занятия и смотрели на него. Ребенок сонно и мирно моргал, глядя в потолок. Глаза у него слипались.
В этот момент вернулась девушка и забрала ребенка у Паши из рук.
— Я же говорила, что не проснется, — весело сказала она, сдувая с лица влажную прядь.
— А ты чего, рэпер? — уважительно спросил рыбак, с одобрением глядя на Пашу. — Про пацанов на районе и «Ладу»-девятку можешь такую телегу выкатить?
— Э… — сказал Паша.
— Да ты свой парень! — Рыбак стукнул его по плечу. — Илюха, чего ты сразу не сказал, что друган у тебя такой прикольный. Давай к нам! Ты армрестлинг уважаешь?
Илье все это не понравилось, и он собрался что-то сказать, но тут у него опять звякнул телефон. Он мазнул по нему взглядом и отвечать на сообщение не стал, но настроение от прочитанного у него явно испортилось.
— Я, если можно, спать лягу, — сказал Паша и посмотрел на верхнюю полку. — А как туда залезть?
— Упираешься руками в обе верхние полки, подтягиваешься — и готово, — серьезно сказал Илья.
— Другого способа нет? — с сомнением спросил Паша, глядя вверх. — Как туда старушки залезают? И дети?