Мы садимся на кошму.
Мне хочется поскорей узнать, как выручают собаки чабана, как служат ему туркменские овчарки.
Но Сары-Яз не торопится. Он привык к молчаливому одиночеству в пустыне. Ему приятно, что новый знакомый посидит с ним подольше, поговорит по-больше.
Он достаёт из кармана пузырёк с зелёным табаком — на́сом — и закладывает щепотку за нижнюю губу. Сидит, жуёт табак, глядит, как садится солнце и как стадо овец, готовясь к ночлегу, сбивается тесной кучей вокруг вожака.
Тишина, покой. Лишь изредка слышно, как чихают овцы, как вздыхают собаки, уснувшие возле нас.
— Да, — говорит Сары-Яз, — выручают меня собаки. Они злы, но послушны и хорошо понимают хозяина. Круглый год они со мной. Бывает, вздохну я или затяну грустную песню, так они уставятся на меня, о чём-то думают, только сказать ничего не могут… Гей-ей! — крикнул он собакам.
Собаки замахали хвостами и подползли к нашим ногам.
— Вот сейчас отара ляжет отдыхать, собаки уйдут, окружат стадо и будут до утра стеречь его вместо меня. А я посплю немного под тёплой буркой.
— А не опасно?
— Нет. Если подойдёт к стаду чужой человек, они заставят его, как тебя, остаться на месте. А если волк сунется, то живым ему не уйти. Каждая собака одолеет его, а если вчетвером возьмутся, то и головы волчьей не найдёшь.
Сары-Яз умолкает и снова достаёт пузырёк с насом. Я закуриваю и с уважением смотрю на псов.
Бородатый козёл, позвякивая бубенчиком, медленно приближается к нам.
— Тоже хороший помощник, — говорит Сары-Яз, показывая на козла. — Но, когда он ведёт стадо, — бывает, что часть овец задерживается на старом пастбище. Покажешь на них собакам — они подгонят отставших к отаре. Порычат, подтолкнут овец грудью, а то и куснут раз-другой за курдюк, чтоб скорей бежали. Вот мне и приходится ходить меньше. А если овца останется на старом выпасе — заболеет, например, — собака ляжет рядом с ней и будет дожидаться меня. Вот какие они у меня работники!
Сары-Яз громко щёлкает языком. Куцая собака с рыжей мордой встаёт, потягивается и кладёт голову к нему на колени.
— А вот эта — очень хорошая собака, — говорит чабан. — Седьмой год ходит за стадом. Не сменяю её и на пару верблюдов. Щенком похожа была на белую пушистую папаху, и прозвал я её Тельпек — по-вашему «шапка».
Собака, услыхав своё имя, лезет целоваться.
— Об этой собаке всю ночь рассказывать можно. Нынешним летом начался пожар в песках. Трава повысохла и вспыхнула, как солома. Подул ветер. Чувствую — запахло гарью. Смотрю — серый столб дыма поднялся к небу, пламя выше кибитки, и всё это летит в мою сторону.
Схватил я козла, крикнул и побежал от огня; отара — за мной. «Вырвусь!» — думаю. Да не тут-то было: ветер переменился — и за мной! Гляжу назад — бросает меня то в жар, то в холод. Укрыться негде, кругом как на ладони, а надо, чтобы ни одна овца не пропала. А огонь всё ближе: пламя вот-вот догонит отару, и куда ни кинусь — огонь и дым, солнца не видно.
Подстегнул я козла, направил его к реке, а сам с собаками бросился навстречу пожару. Овцы шарахаются из стороны в сторону, собаки трясут головами от дыма, языки наружу, гонят отару за козлом. Я хватаю то одну овцу, то другую, толкаю их, а сам чуть не плачу от горя.
Всё же вырвался к реке. Перегнал отару через Мургаб, переплыл реку как есть, в халате. Смотрю — нет Тельпека.
Кинулся опять в воду, выплыл, выбегаю на бугор и вон там, — Сары-Яз показал рукой в ту сторону, где пески ещё были черны от гари и пепла, — вижу: идёт мой Тельпек, тащит овцу за загривок. У овцы ноги опалены, а у собаки — правый бок. Глядит на меня красными глазами и виновато так коротким хвостом машет. Это он говорит мне: «Не надо было ложиться рядом с овцой. Взвалить бы её сразу на плечи — и к тебе, хозяин! А я стал стеречь её, вот и пострадал немного».
Три дня прохворал Тельпек, а теперь, как видишь, здоров. Такой собаке и цены нет!..
Стало темнеть. Я решил остаться на ночлег у Сары-Яза. Собаки ушли стеречь стадо и не слыхали, как мы долго хвалили их за то, что они такие преданные нам друзья.
Мурка
Рано утром Мурке сделали гнездо в старом решете под лавкой.
А когда Валя вернулась из школы, на мягкой подстилке в этом гнезде лежал рядом с Муркой и вздрагивал во сне слепой серый котёнок с белым пятном на шее.
Его прозвали Мурзиком.
Через неделю он стал смотреть, а потом и мурлыкать, тихо, со скрипом, словно в носу у него поместился хриплый пищик.
Валя вынула его из гнезда и поставила на пол. Раскинув лапки и обнюхивая половицы, Мурзик сделал первый робкий шаг и вскинул тонкий мохнатый хвостик.
Мурка заволновалась и не сводила глаз с Мурзика, когда Валя стала таскать перед его носом бумажку, привязанную к нитке. А маленький Мурзик склонял голову набок, растягивался на полу, прыгал, но бумажка уже была далеко и снова подразнивала его, шурша и перекатываясь, как живая.
Долго он бегал, пока не устал и не развалился возле Мурки.
Игра закончилась. И Мурка успокоилась. Она облизала Мурзика шершавым розовым языком и замурлыкала. Она довольно щурила раскосые глаза и, может быть, думала, что Мурзику ещё рано гоняться за такой шустрой бумажкой.
Однажды Валя пришла из школы и не нашла ни Мурзика, ни Мурки.
— Да где же они? — с тревогой спросила она у мамы.
— Была тётя Нина с соболиной фермы и унесла их с собой.
— Зачем же ты отдала?
— Так нужно, доченька: заболела у них соболюшка и малыши остались без молока. Мурка их кормить будет. А в воскресенье мы пойдём к ней в гости.
В свободные часы Валя помогала маме на огороде и всё поглядывала на большой белый дом, куда унесли котёнка и Мурку. «Как там Мурзик живёт? Не загрызли бы его соболи!» — думала девочка.
Мама сдержала слово: в воскресенье утром она повела Валю в соболиный питомник. Тётя Нина встретила их приветливо и показала им ферму.
В длинных низеньких домиках, огороженных сетками из проволоки, быстро бегали, иногда и проносились по воздуху тёмные зверьки в шелковистых шубках. Валя в испуге прижалась к маме, когда один соболь стал сердито уркать, уставясь на неё блестящими чёрными глазами.
Тётя Нина открыла крышку одного из домиков, где жили соболи, приподняла Валю за локти.
— Мурка! И Мурзик! И ещё четыре котёнка! — крикнула Валя. — Мамочка! Гляди, как мышата! И пушок на них серенький! Это Муркины?
— Нет, соболюшкины, — ответила тётя Нина. — А Мурка их кормит. И, чтобы она не скучала, я и Мурзика к ней посадила.
Мурка посмотрела на девочку добрыми жёлтыми глазами, но не встала. А Мурзик забегал, замахал хвостиком и ткнулся тёплым носом в Валину ладонь.
— И долго здесь будут Мурка и котёнок? — спросила Валя.
— Дней сорок.
Тётя Нина дала Вале подержать маленького слепого соболёнка, поиграть с Мурзиком, и девочка пошла домой довольная: она знала теперь, что Мурзик здоров и что Мурка кормит соболят, у которых заболела мать.
— А ты почаще к нам приходи! — крикнула вдогонку тётя Нина. — Теперь знаешь дорогу.
Пока в школе шли занятия, Валя прибегала на ферму по воскресеньям, а потом стала наведываться и чаще. Соболи уже привыкли к ней и реже уркали, когда она пробегала возле клеток.
Мурзик рос не по дням, а по часам и почти всегда резвился в клетке, подражая взрослым соболям, которые жили по соседству. Он взбирался по сетке на дощечку, что была укреплена под потолком, смело прыгал вниз, бегал в домик к Мурке и жадно лакал воду из большой алюминиевой миски.
А соболята росли медленно. Они лишь покрывались чёрным мягким пушком, двигались мало и всё время лежали под боком у Мурки.
Затем открылись у них глаза, чёрные-пречёрные и блестящие, как ягоды черёмухи, омытые дождём. И стали зверьки похожи на смешных маленьких медвежат: рыльца тупые, уши коротенькие, круглые, глаза любопытные, добрые.
Тётя Нина стала подкармливать соболят тёртым мясом. А Мурзик в такие минуты прыгал вокруг и всё норовил вырвать у них вкусную еду.
Пришлось отсадить его от соболят. И, когда Валя пришла однажды, ей отдали котёнка.
Принесла Валя Мурзика домой. Был он очень забавным, когда она подвязывала ему на шею голубую ленточку с бантом. Мурзик всё хотел сбросить ленту: катался клубком по полу, махал лапами и сердито урчал.
Месяц назад Валя радовалась котёнку, а теперь её всё чаще и чаще тянуло на ферму, где Мурка выкармливала соболят.
Однажды она увидела кошку уже не в гнезде, а на широкой сетке возле гнезда, где недавно резвился Мурзик. Белая, с пестринами, она была видна издали, как лист бумаги. А возле неё ползали тёмно-коричневые соболята, забирались к ней на спину, тыкались рыльцами в живот, сосали молоко.
Зазеленели кругом деревья, засвистели в небе резвые стрижи. Соболята подросли, стали они драться между собой, реже тянулись к Мурке.
— Что ж, — сказала тётя Нина Вале, — Мурка спасла нам соболят, теперь они и без неё обойдутся. Возьми её домой.
Валя взяла Мурку и понесла её через ручей, в гору, к себе домой. А кошка жалобно мяукала всю дорогу, вырываясь из Валиных рук и всё оборачиваясь в ту сторону, где осталась ферма.
Дома Мурка поиграла с Мурзиком. Она принесла ему живого мышонка и терпеливо наблюдала, как он ловил его и таскал в зубах по избе. А вечером пропала. Не было её и ночью, не вернулась она и на другой день.
Мурзик скучал по матери и не хотел играть с. девочкой. А девочка не нашла кошки в деревне и, по совету матери, отправилась на ферму.
Она разыскала домик, в котором жили знакомые ей соболята, подняла крышку и увидела Мурку: она лежала, свернувшись в комочек, а возле неё спали соболята.
— Умная у тебя кошка, — сказала тётя Нина. — Под забором дыру сделала и клетку свою нашла. Прихожу я сюда рано утром, а она уже сидит на крыше, держит в лапах мышонка и жалобно мяучит. И соболята скулят. Пришлось пустить её к ним. Придётся тебе снова нести её домой.
Три раза Валя уносила кошку домой, и три раза убегала Мурка по ночам к своим соболятам, приносила им то мышку, то птичку.