— Так говорится в заключении врача, мисс Брэдли. Боюсь, вам лучше поторопиться, если хотите успеть на церемонию прощания. Путь до Нью-Йорка неблизкий.
— А почему похороны так скоро? — удивленно спросила Оливия и тут же выругала себя: ну что за дурацкий вопрос?
— Таково желание вдовы, — лаконично отозвался поверенный, уже начавший терять терпение. — Оглашение завещания состоится на следующий после похорон день в моем офисе на углу Сорок восьмой и Макдауэлл. Примите мои глубочайшие соболезнования, мисс Брэдли.
— Да-да, благодарю, мистер Стивенсон, — безучастно произнесла Оливия и машинально положила трубку.
Отец умер… Веселый, энергичный пятидесяти семилетний жизнелюб, — как представить его в гробу? С холодным и неподвижным лицом, с закрытыми навечно глазами…
Оливия тряхнула головой, прогоняя кошмарное видение. Нет, невозможно! Наверное, это все же ошибка… Ну конечно, ошибка. Или… чья-то дурная шутка?
Да о чем это я, черт побери, думаю? — вдруг очнулась она. Стоит только набрать одиннадцать цифр, и я услышу его голос. И буду знать, что этот мистер Стивенсон — плод моего воображения. Или просто негодяй, развлекающийся тем, что портит настроение окружающим. Да, точно, так оно и есть.
Но что-то сдерживало ее, мешало сделать крошечное усилие и погасить последний проблеск надежды. Прошло пять минут, десять… Оливия сама не заметила, как опустилась на пол и села, спрятав лицо в ладонях…
— Мисс Олли, что с вами? Вы в порядке? — услышала она голос миссис Грейнджер и ощутила на плече ее теплую руку.
Оливия подняла голову и взглянула в доброе лицо пожилой женщины.
— Н-не знаю, миссис Грейнджер. Пока не знаю…
— Что-то стряслось? Я слышала, телефон звонил…
— Это из Нью-Йорка. Адвокат моего отца. Сказал, что он умер этой ночью.
— Кто умер? — не поняла миссис Грейнджер.
— Мой отец, — прошептала Оливия и ужаснулась собственным словам. Словно, повторив их, уже приняла факт смерти, даже не проверив.
— Ох, милая вы моя девочка, какое несчастье! — Миссис Грейнджер всплеснула руками и жалостно покачала головой.
— Нет, подождите! Я… я не верю! — вдруг выкрикнула Оливия. — Не смейте так говорить! Этого не может быть! Не может! Это другой Джонатан Брэдли! Другой! Другой! Другой… — Крик ее постепенно затих, и все тело затряслось в конвульсивных рыданиях. — Нет, не может быть… — снова и снова повторяла она, всхлипывая и задыхаясь.
Пожилая кухарка держала ее в объятиях, крепко прижимая к себе, и нежно похлопывала по спине.
— Ну-ну, мисс Олли, ну-ну, — успокаивающим тоном бормотала она, слегка покачивая плачущую женщину. — Ну-ну, тише… тише…
Так прошло немало времени. Они не слышали настойчивого стука в дверь, не обращали внимания на то, что в окна несколько раз заглядывали встревоженные лица. Наконец Оливия судорожно сглотнула, чуть отстранилась, вытерла руками мокрое лицо и неожиданно спокойным тоном сказала:
— Я просто дура, миссис Грейнджер. Реву, а сама пока не знаю, правда ли это. Я ведь даже никогда раньше не слышала имени этого адвоката.
— Ну конечно, мисс Олли, все бывает. Вы позвоните, может…
Они посмотрели друг другу в глаза и поняли, что не верят ни друг другу, ни самим себе.
И все же миссис Грейнджер протянула молодой женщине трубку.
Та тяжело вздохнула и взяла ее. С трудом, словно небольшой светлый предмет был сделан не из пластика, а из сверхтяжелого сплава. Потянулась, потыкала пальцем в кнопки и стала ждать ответа, слушая длинные гудки. Один, другой, пятый, восьмой…
— Алло!
— Присцилла, это Оливия.
— О, Олли, милая, какое несчастье… — полился из трубки лицемерно-плачущий голос молодой, моложе ее самой, мачехи. — Бедняжка Джонни, мой ненаглядный Джонни… Когда ты приедешь, Олли?
— Так это правда? — выдавила Оливия, не обращая внимания на притворные стоны ненавистной ей хищницы Присси Брэдли. — Отец умер?
— Да-а… — продолжала все тем же плачущим тоном Присцилла. — Сегодня ночью. Он вдруг так страшно застонал, Олли, и захрипел… А я… я настолько растерялась… не знала, что делать… побежала за каплями… А когда возвратилась, он уже… уже… — И еще один всхлип.
На заднем плане Оливия расслышала звук падения, потом тяжелые, явно мужские шаги. И какое-то шуршание, словно Присцилла накрыла рукой микрофон, чтобы заглушить то, что явно не предназначалось для ушей собеседницы.
Впрочем, Оливия и так ясно могла представить себе, что сейчас творится в доме Джонатана Брэдли. Он еще, как говорится, и остыть не успел, а его драгоценная Присси уже принимает «соболезнования» очередного почитателя ее несравненной красоты, вернее, если отбросить лицемерие и называть вещи своими именами, любовника.
Оливия медленно нажала на рычаг, не желая принимать участия в разыгрываемом мачехой спектакле, и снова бессильно скорчилась на полу.
О, отец! Ну как же ты, такой проницательный во всех других отношениях, не увидел, какая она на самом деле — эта маленькая, гнусная тварь по имени Присцилла Трейси? Не рассмотрел за красивой внешностью и изумительной, надо отдать ей должное, фигурой коварную, алчную, предательскую натуру?
Она, видите ли, побежала за лекарством, а когда возвратилась… И когда же это произошло? Через минуту, две или десять? Или полчаса? Что, если Присцилла специально выжидала, чтобы застать отца уже мертвым? Или, того хуже, стояла и наблюдала, как он задыхается…
Молодая женщина содрогнулась, внезапно поняв, что это означает. Убийство. Холодное, расчетливое убийство. Но… сердечный приступ… Странно, весьма странно. Отец давно уже перешел ту возрастную грань, когда мужчины умирают внезапно, ни с того, ни с сего. К тому же он уделял немало внимания своему здоровью. Оборудовал дома настоящий тренажерный зал, по утрам бегал, по уик-эндам играл в теннис… По крайней мере, он рассказывал ей об этом по телефону.
О, проклятье! Последние два года они с отцом контактировали только по телефону, и все из-за этой мерзавки… Оливия застонала громко и горестно. Будь ты проклята, Присцилла Трейси, за то, что встала между нами! Ради мехов и драгоценностей, роскошной квартиры и огромного черного «мерседеса» ты сделала все, чтобы поссорить нас.
Благодарение Господу и благоразумию Джонатана Брэдли — ей не удалось полностью преуспеть. Но, все же общение отца и дочери долгое время ограничивалось лишь письмами и еженедельными телефонными разговорами.
И теперь… теперь она уже никогда больше не увидит, как он улыбается, глядя на свою единственную дочь с любовью и гордостью. Не услышит его голоса, всегда такого теплого и ласкового. И не узнает, вспоминал ли он о ней перед смертью…
— Давайте, мисс Олли, возьмите-ка меня за руку и вставайте, — строго произнесла миссис Грейнджер. — Вам надо поесть и отправляться. Я собрала дорожную сумку. Томми отвезет вас в Миссулу, в аэропорт.
— О боже! — Оливия резко вернулась к действительности. — Спасибо, миссис Грейнджер. Вы правы, мне надо ехать. Панихида завтра утром. По крайней мере, так сказал этот адвокат. — Она ухватилась за протянутую руку, встала на ноги и беспомощно огляделась, не зная, с чего начать. — Да, но как же сегодняшние дела? Все ведь, наверное, уже собрались…
— Не волнуйтесь и даже не думайте об этом, мисс Олли, — перебила ее пожилая женщина.
Они там прекрасно и без вас управятся. Не впервой, слава богу.
Та печально вздохнула.
— Да, миссис Грейнджер. Здесь я совсем не нужна. Наверное, только под ногами болтаюсь и мешаю тем, кто разбирается в деле.
— Но-но-но, мисс Олли, давайте-ка без самобичевания. Из вас уже совсем скоро получится отличная хозяйка ранчо. С такими помощниками еще год-другой, и вы научитесь всему необходимому. Сейчас не время об этом беспокоиться. Лучше скажите, вы сами узнаете о расписании рейсов или хотите, чтобы я позвонила?
— Нет, я сама. Спасибо. А есть, я не буду. Только кофе выпью. Аппетита…
— Ясно, что аппетита нет. Но силы вам понадобятся. Дорога дальняя, да и потом такие, предстоят трудности… Господи, мисс. Олли, милая, горе то какое! — неожиданно всхлипнула обычно такая сдержанная миссис Грейнджер. — Бедняжка вы моя…
Женщины обнялись и несколько минут постояли молча, поддерживая друг друга. Потом Оливия осторожно освободилась и произнесла:
— Полно, миссис Грейнджер, не плачьте. Слезами уже ничему не поможешь. Идемте, поедим. Составьте мне компанию.
Старшая женщина вытерла лицо руками и направилась в сторону кухни. Они уселись за накрытый простой клетчатой клеенкой стол. Оливия налила кофе в большие темно-красные кружки. Миссис Грейнджер подвинула ей сахарницу и молочник, но та лишь качнула головой и сделала первый глоток. Прикрыла глаза и снова вздохнула.
— Вы тут присмотрите за всем без меня, миссис Грейнджер. Меня не будет три, может быть даже четыре дня.
— Конечно, не волнуйтесь, милая. Делайте все, что надо и как надо. У вас есть черное платье?
— Черное платье? Н-нет… Черт, я даже не подумала… Мама умерла так давно. Я почти уже и не помню, как все это проходило… — Оливия снова тяжело вздохнула. Да, теперь она осталась сиротой. Круглой сиротой. Без единственного родного человека на свете. Тетка, мамина младшая сестра, вышла замуж за финна и давно переехала к нему в Европу. Всякая связь между ними прервалась больше пятнадцати лет назад. — Придется, наверное, в Миссуле купить. В Нью-Йорк я, наверное, поздно прилечу… О боже, я ведь так и не узнала, когда ближайший рейс!
Оливия вскочила и кинулась к телефону. Вернувшись через несколько минут, сообщила:
— Я забронировала билет. Самолет вылетает вскоре после полудня, так что мне лучше поторопиться. Вы сказали, что Томми отвезет меня?
Сын миссис Грейнджер, парнишка семнадцати лет, работал на ее ранчо. Помогал, чем и где придется, в основном со скотиной, но не отказывался, ни от каких поручений.
— Конечно. Он уже давно отправился готовить ваш «понтиак». Нечего бросать машину на парковке в аэропорту неизвестно насколько.