– Вы тут наврали целую кучу про разных зверей, а про льва ничего не сказали. А ведь он на земле главный начальник и заправила, – заметил Мешок.
Папаша Бойкин возразил:
– Вот еще! Лев царь зверей, но не царь земли. Он так думал, пока Джон его не отделал.
– Вранье! – возмутился Мешок. – Лев сам кого хочешь отделает!
– Конечно, не каждый покажет льву, где раки зимуют. Но Джон показал.
– А когда это все было? Я никогда про такое не слышал.
Лев и царь земли
Давно это было, до тебя и до меня. Мне старики рассказывали. Джон ехал себе верхом, как вдруг на середину дороги выскочил медведь гризли и заревел:
– А ну постой-ка! Слышал я, ты везде хвастаешь, что ты – царь земли.
Джон остановился:
– Так ведь я он самый и есть! А ты что, не веришь?
– Какой ты царь? Это я – царь! А тебе сперва надо меня побороть. Слезай с коня, померяемся силой!
Тот спешился, и стали они бороться. Джон взял кирпич и стал медведя по голове молотить. Тот сперва на месте топтался, а потом взял и Джона лапами обхватил. Обхватил, значит, и давит что есть мочи. Чувствует Джон: долго он так не протянет, задавит его медведь. Вынул он бритву из кармана и воткнул медведю между ребер. Медведь его отпустил, кое-как в кусты укатился и там лег. Понял, что не победить ему Джона. А тот сел на коня и дальше поехал.
В это время лев почуял запах медвежьей крови, прибежал и стал ее лакать. Медведь испугался, что лев его сожрет, пока он тут лежит раненый. Закричал:
– Пощади меня, Братец Лев! Я на дороге царя земли встретил, это он меня так изрезал.
Лев ощетинился и как рыкнет:
– Какого-такого царя земли? Это я царь! За такую дерзость я тебя в клочья разорву!
– Не рви меня, Братец Лев, дай оклематься!
– А ты не называй всякую шваль царем!
– Но ведь он и вправду царь. Подожди вот, он обратно поедет, я тебе покажу.
– Покажи, покажи, увидишь потом, что я с ним сделаю.
– Хорошо, Братец Лев. Спрячься за этими кустами, ждать недолго.
Лев сел рядом с медведем и стал ждать. Первым по дороге прошел старик. Лев вскинулся:
– Это он?
– Нет, это дядюшка Вчера, его время кончается.
Потом прошел мальчик.
Лев опять:
– Это он?
– Это малыш Завтра, его время еще не пришло. Сиди тихо, Братец Лев, я тебе скажу, когда он проедет.
Наконец и Джон показался на своей лошади, только в этот раз с ним было ружье. Лев не выдержал:
– Это он?
– Да. Это царь земли.
Лев встал на дыбки, хвостом, как хлыстом, хлещет, рычит:
– Смотри, Медведь, сейчас я его разделаю! Покажу тебе, кто тут царь!
Выскочил на середину дороги прямо перед лошадью и уши прижал – угрожает. А хвостом так и щелкает.
– Стой! – кричит. – Я слыхал, ты себя царем земли называешь?
А Джон глянул ему прямо в глаза и говорит:
– Да, я царь земли. Не нравится – можешь со мной потягаться.
Посмотрели они друг на друга, посмотрели, и Лев кинулся на Джона. Ну и драка пошла! Такого мордобоя не видано было с тех времен, когда звезды по утрам хором пели. Лев Джона и когтями дерет, и кусает, а тот тоже зубы в ход пустил. Боролись-боролись, и тут Джон вытащил ружье. Льву прямо в морду навел и выстрелил. Длинное, железное, от врагов полезное. Как грохнуло – жуть! Лев не выдержал и побежал в лес, а Джон опять прицелился и стрельнул ему в заднее место. Тот еще быстрее драпанул. Добежал до места, где медведь отлеживался, и плюхнулся рядом: подвинься, мол. Медведь спрашивает:
– Ну, что?
– Встретил я царя земли, он из меня чуть дух не вышиб.
– Как ты понял, что это он?
– Он мне в глаза молнией сверкнул и в заду гром устроил. Он и правда царь земли. Подвинься!
– Ты своим враньем ветер нагнал, – сказал Джим Аллен, оценивающе глядя на небо. – Похоже, дождь будет.
– Дождя не будет, а вот рыба при сильном ветре не клюет, – отвечал Пресли. – Пошли домой. Кто поймал, тот поймал, остальным в другой раз повезет.
Стали собираться. Банки с наживкой опрокинули, чтобы черви нашли себе новый дом. Веревки с нанизанной рыбой подвязали к удочкам. Когда Джо Уайли наклонился к своей веревке, то обнаружил, что мокасиновая змея пытается украсть рыбину. Мужчины торжественно казнили змею. Двинулись к дому. Клифф, наловивший изрядно, обернулся к деду:
– Видишь? Ну, как, ты доволен?
– Еще бы! Наверное, во мне кошачья кровь течет: мне рыба никогда не надоедает. К тому же я ее есть умею.
– Рыбу все умеют есть, – усмехнулся Джо Уиллард.
– Может, и так, – ворчливо согласился старик. – А вот удовольствие настоящее получить – это не каждый сможет.
– Если ты от рыбы больше удовольствия получаешь, чем я, значит, у тебя два горла и еще желудок запасной, – заявил Ларкинс.
– У этого дела техника есть, – щегольнул словцом Джим. – Вы ведь что делаете? Перед вами стоит тарелка с жареной рыбой, а вы хватаете первую попавшуюся и как попало едите. Неправильно это.
– Меня устраивает! – крикнул Уиллард. – Я как рыбу поймаю – сразу обедать готов. Сырую только не ем.
– И я тоже!
– Да что ж такое! Вы как вороны на кукурузном поле: говорите все сразу, – возмущенно возопил Джим. – Нет бы спросить: как, мол, дедушка, рыбу-то правильно есть?
– А как вы ее едите, мистер Аллен? – спросил Джин Оливер, желая задобрить старика.
– А вот так. Сперва помыл руки и молитву прочел. Потом смотрю на блюдо, но сразу не цапаю – я пока беру кусок лепешки, чтобы заедать. А в это время одним глазком высматриваю карасика пожирнее или там форельку. Приличный, не в лесу воспитанный человек не ворочает вилкой всю рыбу на блюде. Я, когда лепешку выбирал, уже глазом цель наметил. И вот только теперь я беру вилку и сразу накалываю рыбку. Если предложат взять две, не соглашайтесь, скажите: «Спасибо, мэм. Мне пока достаточно». Когда много рыбы на тарелке, ее как следует не разложишь. Берите по одной.
Положил я ее, значит, на тарелку, подцепил вилочкой у хвоста, все мясо до самой головы снял, а косточки оставил. И про хлеб не забывайте: много не надо, а по чуть-чуть. Иначе вы все быстро проглотите и не прочувствуете как следует. С этой стороной разобрались – переворачиваем, и все по новой. Головы не ешьте, отложите на край тарелки, пока всю рыбу не прикончите. А уж как на косточках ни с какой стороны мяса не осталось, тогда берете, начинаете с затылка и выедаете все до челюсти. Летом лучше есть на крыльце, в прохладе, а зимой наоборот – у очага, чтобы согреться. Вот так правильно. Болтать-то многие могут, а я знаю настоящий способ.
– Он дело говорит, – сказал Папаша Бойкин. – Я старше его, мне в ноябре восемьдесят один было. Я рыбу ел, когда Джим еще не родился, но только он мне объяснил, как ее есть по-правильному. Но и я его кой-чему научил, а, Джим?
– Да, ты меня греться научил.
Молодежь захохотала, старики нахмурились.
– Вы бы, мелюзга, поменьше ржали и побольше слушали, – едко заметил Папаша. – Ни один ведь из вас согреться по-настоящему не умеет, но чтобы умных-то людей спросить – это нет. Упрямые больно. К дымоходу прижаться и ноги обжечь каждый дурак может, а вот чтобы внутренности прогреть – тут вы, как свинья под дубом: она желуди ест, хрюкает, а голову поднять, посмотреть, откуда они, ума не хватает.
– Папаша, научи нас, пожалуйста, греться, – взмолился Клифф. – Мы все хотим послушать.
– Вы всю дорогу ерунду болтали, а теперь уж мы к поселку подходим. Сейчас все по домам разойдутся.
– Правда, Папаша, научи нас, – примирительно сказал Джо Уиллард. – Мы никуда не разойдемся, пока ты нас не научишь.
– Ладно уж, слушайте. Сначала надо взять хорошее кресло-качалку и придвинуть к огню. И не плюхайтесь в него сразу, как корова на лугу. Ставьте ровно напротив очага посерединке, это самое лучшее место. Некоторые любят забиться в угол поближе к дымоходу, но это от лени: боятся, что им будут по ногам ходить, а двигать их туда-сюда лень. Нет, против очага – самое то. Может, придется немножко потолкаться, не страшно. Кресло поставили, теперь повернитесь спиной к огню – это чтобы сквозняки согнать. На улице разные ветерки и сквозняки прилипают к спине, залезают за воротник и под одеждой прячутся. Если их не прогнать, они так и будут там сидеть. А огня они боятся. Когда стоишь спиной к очагу, жар дует тебе под рубашку и сквозняки выгоняет. А иначе они и в постель к тебе заползут. Было у вас так, что и под тремя одеялами холодно?
– Да, много раз.
– Вот, это потому, что сквозняк в постели. И тут мы, как говорится, переходим к другому вопросу. Сквозняки прогнали, теперь садимся в кресло и разуваемся, в носках сидим. Не разваливаемся врозь коленями, тогда тепло криво пойдет. Нет, ступни прижимаем одна к одной, большой палец к большому пальцу, и придвигаем к огню. Теперь дело на мази. Вы скажете: что там в этих пальцах? А вот и нет, пальцы весь, так сказать, организм греют. Когда я учился врачебному делу, то узнал: есть жила, которая идет от ног до самой головы. Поэтому согрел пальцы на ногах – согрелся весь.
– Да, так, наверное, согреешься, но сейчас лучше бы кто нас научил, как охладиться.
Мы вошли в поселок и начали разбредаться.
– Увидимся вечером в джуке, – крикнул Уилларду Джим Пресли. – Только вы со Сладкой не сцепитесь. Терпеть не могу, когда мужчина с женщиной дерутся.
– И я тоже, – горячо согласился Уайли. – Если мужчина может ей врезать, по-настоящему так вломить, – это одно. А когда по мелочи, с души воротит.
– Если Джо Уиллард своих рыбешек понесет туда же, где вчера ужинал, – с металлом в голосе сказала Сладкая, – я возьму выкидной нож, что в Тампе купила, и отрежу себе мяса от его огузка.
– А силенок хватит? – с вызовом спросил Джо.
– Я крещеная, папа[69], и врать не буду, – процедила она.
– Ого! Лось с горы спустился! – крикнул Джин Оливер. – Я точно сегодня в джук пойду, послушаю, о чем Сладкая с Эллой Уолл говорить будут.
– И я. Пора маленькому Уилли примерить большие штаны[70], – значительно произнес Джо Уайли.
– Да мы все придем, – подхватил Ларкинс. – Смотри, Сладкая! Беги к пруду быстрее крокодила, гляди, как бы в беду не угодила[71]…
Все разошлись по домам. Над поселком садилось солнце. Женщины, склонясь над плитой, сооружали ужин. Многие уже разделались с готовкой, сняли кастрюли с огня, переоделись в хорошее и вышли на крыльцо людей посмотреть и себя показать. Рыбаки чистили рыбу, сковороды шкворчали – сегодня будет ужин на славу. Только в доме Алленов плита стояла холодная. Миссис Аллен не пожелала и пальцем дотронуться до нашего улова после того, как Джим с Клиффертом обидели ее, отказавшись расчистить двор. Я сама пожарила рыбу. Миссис Аллен ужинать не стала, а мы налегли от души. Джим, может, и соблюдал свои знаменитые правила, а мы с Клиффом ели по-простому, лишь бы было вкусно. Впрочем, после ужина, мы, как полагается, вышли на крыльцо охладиться. Мужчины все еще возвращались с работы, дети играли в «Чик-ма, чик-ма, Крейни Кроу» и плясали парами так и сяк под песенку, в которой перечислялись фигуры танца. Потом миссис Уильямс позвала свою четырехлетнюю Фрэнки домой и стала укачивать ее, напевая про мистера Лягушонка.
Еще не стемнело до черноты, но приближение ночи ощущалось во всем. Поселок оживал, отовсюду доносилось «гавканье», угрозы, похвальба.
Из сумерек над путями выступили три фигуры и направились к поселку: высокий черный мужчина сурового вида с потрепанным черным ридикюлем в руке и за ним две женщины.
Все решили, что это бутлегеры, раздались соответствующие возгласы. Не обращая ни на что внимания, мужчина медленно поставил ридикюль и, еще медленнее его открыв, достал старую Библию с загнутыми страницами. Все притихли. Это был странствующий проповедник или, на местном наречии, лесной пастор.
Одни приготовились слушать, другие, втянув воздух сквозь зубы[72], пошли домой или в джук.
Более-менее заручившись нашим вниманием, проповедник кивнул женщине, стоявшей от него по левую руку, и она затянула «Смерть крадется». Зрители подпевали. Когда она допела, он начал свою речь:
– Вы причастились Пятидесятницы[73], а теперь поговорим о женщине, сотворенной из мужского ребра. Книга Бытия, два-двадцать один[74].
Проповедь странствующего проповедника
Узрите ребро!
«Зреть», возлюбленные чада мои,
Значит глядеть и видеть.
Взгляните на женщину, сотворенную Господом.
Но сначала (ха!)[75]
Я хочу, чтобы вы взглянули на Его первые творения.
О Господь всемогущий, восставший из мертвых! (ха!)
Господь, дарующий мир, внимающий нашим молитвам.
Господь на небеси, чья десница сильна.
Вот он идет по земле, которую создал. (ха!)
На голове его шлем синих стихий,
Стопы его окружает стена пламени.
Каждое утро он будит солнце в его огненной постели
Дыханием своей улыбки.
Взглядом повелевает луной.
О! Оком веры я вижу его.
Вот он стоит на скате небесной крыши,
Из ноздрей выдыхает облака,
Из уст выдыхает бури.
Я вижу его!
Он взял топор силы
И расколол упрямую бездну.
И в огромную расселину бережно опустил наш мир.
Я вижу его.
Вот он лепит мир из мысли и мощи,
Вот пускает его кружить в веках.
О, Господь мой, чья десница сильна!
Он утвердил на небе кроваво-красный глаз солнца
И сказал ему:
Жди! Жди! Жди там, пока не придет Примиритель.
Я вижу!
Вот он лепит могучие горы.
Вот растапливает край неба, чтобы вдали оно слилось с морем.
О, узрите! Глядите и видьте! (ха!)
Вначале он создал зверей, и каждый был отличен от других.
Он создал птиц, что летают, не оставляя в небе следа,
Он создал рыб, что плавают в могучих глубинах,
Он создал тварей мужеского и женского пола. (ха!)
А потом из праха земного
Он создал человека по Своему образу.
И человек был один,
Но даже лев имеет пару.
И Господь встряхнул головой,
И тысяча миллионов алмазов
Осыпались с его искрящейся короны
И стали звездами на вечернем небе.
Господь наслал на Адама глубокий сон
И взял от него кость. (ха!)
Сказано, что это было ребро.
Узрите ребро!
Узрите кость, взятую из бока мужчины.
Господь погрузил его в сон и создал женщину,
С тех пор мужчина и женщина спят вместе.
Узрите ребро!
О, братья, если бы Господь взял кость у мужчины из головы,
Это значило бы, что женщины должны править мужчинами.
Если бы взял из ступни,
Это значило бы, что мы должны править женщинами.
Если бы взял из позвоночника,
Это значило бы, что женщины должны следовать за нами.
Но нет! Господь Всемогущий взял кость у него из бока.
Это значит, что женщины должны стоять рядом с нами наравне.
Ха! Господь знал, что делает.
Узрите ребро!
Подумайте о том, что я сказал!
Пойдем все вместе к райским вратам.
Топ! Топ! Топ!
В ногу с Тем, кого видел Иоанн Богослов.
Все вместе, мужчины и женщины, какими Господь нас создал,
Плечом к плечу.
О, узрите ребро!
Воссядемте вместе
Вокруг Его пресвятого Престола
И восславим Его имя вовеки!
Аминь.
В конце проповеди женщина запела «Я слушал всю ночь», проповедник спустился со своей огненной тучи и пошел со шляпой собирать скудные пожертвования. Женщины вместе исполнили «Вам не спрятаться, грешники», и троица снова растаяла во мраке, удаляясь в направлении Киссими.