Алхимик пожал плечами.
– Брить будешь, пока лето. А зимой все равно не видать. Даже теплее… По крайней мере, не будет ревматизма коленной чашечки.
В последних словах Джонни уловил издевательскую нотку и молча врезал коварному Алхимику по скуле. Вернее, хотел врезать. Вовка тоже был не промах, он защитился и двинул Джонни в плечо. Тот не устоял, но, падая, ухватил Вовку за ногу. Колбы на столе подпрыгнули и задребезжали…
Катя взяла с подоконника большую кастрюлю, тщательно понюхала содержимое, убедилась, что там вода, и аккуратно вылила ее на сцепившихся противников.
Джонни и Вовка, фыркая, разлетелись по углам комнаты. Вовка осторожно держался за нос, и это слегка примирило Джонни с действительностью.
– Я в общем-то и не хотел на тебе испытывать, – примирительно объяснил Вовка. – Я хотел помазать соседского кота, у него плешь от лишая. А ты сам, как нарочно, со своей коленкой…
– Джонни, – ласково позвала Катя. – Если уж Вовка сделал лекарство от облысения, то лекарство наоборот он еще легче сделает.
– Запросто!.. Со временем, – откликнулся Вовка.
– Давай бутылку, – хмуро сказал Джонни.
Вовка очень осторожно отлил половину жидкости из флакона в пузырек поменьше.
– Кое-что оставлю. Для кота… А ногу-то давай забинтуем. Всякий опыт надо доводить до конца.
Тугой бинт мешал сгибать ногу и крутить педали. Джонни и Катя пошли пешком, а велосипеды вели "под уздцы". Теперь Джонни размышлял спокойнее и находил, что у случившегося есть две стороны. Конечно, будут лишние хлопоты с бритьем, но в то же время он, Джонни Воробьев, станет единственным в мире человеком, у которого на коленке растут волосы. А быть в чем-то единственным всегда приятно: возможны известность и слава.
Джонни подумал, не поделиться ли этой мыслью с Катей, но Катя шла какая-то рассеянная и смотрела под ноги. Вдруг она сказала:
– А все-таки Шестопалов – молодец.
– Дурак он и нахал, твой Шестопалов! – моментально вспылил Джонни.
– Почему это мой?
– А кто все время "Вовочка, Вовочка"?
– А как бы я его упросила? С людьми надо лаской… Вот попробуй сам когда-нибудь – увидишь…
Джонни попробовал, когда начал разговор с Верой Сергеевной:
– Вера, скажи, пожалуйста, не могла бы ты объяснить мне, где живет Валентин Эдуардович? Извини, что я тебя отвлекаю, но мне очень-очень надо.
Ласка и вежливость не помогли.
– Уйди, чудовище, – сказала Вера. – Ты хочешь сделать ему очередную гадость?
Джонни потупил глаза.
– Я хочу извиниться… За тот случай…
Вера остолбенела. Она уронила черный грифель, которым красила ресницы, и забормотала:
– Тогда я… да, конечно… Сейчас… Женечка, а это правда?
– Честное слово, – мужественно сказал Джонни.
Вера суетливо написала ему гостиничный адрес.
– Только ты, Женечка, сегодня же… А то он завтра утром уедет.
– Ой! Он же хотел послезавтра!
– Его вызвали в институт принимать вступительные экзамены. Завтра в девять у него последняя лекция, а потом он на поезд… Ты иди лучше прямо сейчас, он у себя.
Джонни и сам понимал, что надо спешить. Но Вера уговорила его сперва надеть чистую рубашку, а потом припудрила синяк (который стал уже светло-желтым и называться синяком не имел права).
Видимо, она сбегала к телефонной будке и предупредила Валентина Эдуардовича, потому что он ждал Джонни. Он встретил его у входа в гостиницу, сказал надутой администраторше "это ко мне" и заговорил с Джонни, когда еще шли по коридору:
– Женя, я чрезвычайно рад, что вы пришли, но вы совершенно зря волнуетесь по поводу того случая. Уверяю, я на вас не в обиде… Вот моя комната… Вот, садитесь в кресло… Наоборот, ваше выступление доставило мне большое удовольствие. Оно было в меру темпераментным и крайне актуальным. В самом деле, эти безобразные современные постройки среди исторических кварталов у самого крепостного холма… Это чудовищно!
– Все-таки я виноват, – вздохнул Джонни, останавливаясь у громадного кресла. – Вы уж извините меня, Валентин Эдуардович… Но у меня еще один вопрос. Можно?
– Ну разумеется! Прошу.
– Можно прямо?
– Конечно!
– Совсем прямо…
– Да-да, Женя! Я весь внимание. Ваша прямота мне весьма импонирует.
Джонни встал за кресло, уперся подбородком в его шершавую спинку и поднял ясные глаза.
– Вам нравится Вера?
– А? – сказал Валентин Эдуардович и нервно погладил лысину. – М-м… То есть да. Да… Но, увы, мне кажется, я ей не нравлюсь.
– Это не так, – деловито объяснил Джонни. – Вы ей нравитесь. В общем. Ей не нравится только ваша прическа. То есть то, что прически нет…
Валентин Эдуардович опять хотел потереть свою блестящую голову, но раздумал. Снял очки и жалобно сощурился.
– Эх, Женя, – грустно сказал он. – Это не самый большой мой недостаток. Но, к сожалению, самый неисправимый.
– Может быть, исправимый, – возразил Джонни. – Вот. – И он протянул пузырек и бумагу, где был переписан рецепт и письмо неизвестного лекаря.
Узнав, какое снадобье принес ему Джонни, Валентин Эдуардович заметно разволновался. Сначала стал смеяться печальным смехом, потом заходил из угла в угол и начал говорить, что он очень ценит Джоннины старания и очень благодарен ему за доброе отношение, но (увы, увы и увы! ) в природе не существует сил, которые заставили бы облысевшую голову снова покрыться волосами. Если бы такие силы были, современная наука давно бы их открыла.
– Современная наука многое позабыла, – опять возразил Джонни. – Вот недавно в "Очевидном-невероятном" рассказывали про древнюю медицину. Там такие вещи делались, что сейчас никто не верит…
– Гм… – Валентин Эдуардович остановился. – В твоих рассуждениях много логики. Но… нет-нет, Женя. Спасибо, но я выглядел бы смешным в собственных глазах, если бы решился на такой эксперимент. Это недостойно здравомыслящего человека.
– Жаль… Ну, вам виднее, конечно, – вздохнул Джонни. – А пузырек я вам все же оставлю…
– Да зачем же он мне?
– А мне он и совсем ни за чем, – печально сказал Джонни.
Огорченный, он вышел на улицу. Странные люди – эти кандидаты наук. "Недостойно здравомыслящего человека… " Что тут недостойного? Взял бы да попробовал! Если Вовкино зелье действует, завтра утром, перед отъездом, Валентин Эдуардович был бы уже не лысый, а как бы стриженный под машинку. Сперва это некрасиво (Джонни знает по себе), но скоро волосы становятся длиннее, и тогда делай прическу и сватайся на здоровье.
Трудное ли это дело – помазать жидкостью башку? Так нет же, принцип не позволяет… Зря только бедного Алхимика заставили ночью колдовать. Всей пользы от этого – Джоннина волосатая коленка…
Но… Стоп! Если волосы на ней прорастут – это же доказательство!
Тогда уж Валентин Эдуардович не откажется. Надо завтра утром прибежать к нему и показать: "Вот! А вы спорили! Мажьтесь! "
А вдруг он уже вылил снадобье в раковину?
Джонни помчался назад, в гостиницу, но у самого входа вспомнил суровую администраторшу. Тогда он пошел вдоль здания, становясь на цыпочки у каждого окна: Валентин Эдуардович жил на первом этаже. В пятом или шестом окне Джонни увидел его.
Валентин Эдуардович стоял перед зеркальным шкафом и держал стеклянную пепельницу. Он осторожно макал в нее свернутый платок. Влажным платком Валентин Эдуардович старательно натирал свое блестящее темя.
Весь день Джонни хотелось посмотреть: что там с коленкой? Но Катя говорила:
– Не смей. Переохладишь, и сорвется опыт.
Иногда коленка чесалась, а порой кожу покалывало. Может быть, это проклевывались волоски.
Перед сном Джонни не выдержал и размотал бинт. Левая коленка была абсолютно гладкой – и на вид, и на ощупь. Она ничем не отличалась от правой, разве что была почище.
Сначала Джонни очень расстроился, но потом сказал себе, что горевать рано: прошло всего полсуток. Он снова забинтовал колено…
Проснулся Джонни рано. За ночь повязка сбилась. Джонни с замиранием души потянул из-под одеяла ногу…
И перестал дышать.
Коленка была черная.
Она была черная, как… Сказать, "как у негра"? Но любой самый темный негр позавидовал бы этой густой, без всяких оттенков черноте. Коленка была такой, словно ее осторожно обмакнули в блюдечко с тушью. Лишь посередине тянулся, как розовая нитка, след от облупившейся царапины.
– Ой, мамочка… – с тихим стоном сказал Джонни и на правой ноге, будто левая коленка не просто почернела, а была раздроблена картечью, поскакал в ванную.
Сначала он мыл коленку горячей водой и туалетным мылом. Потом Вериным шампунем. Потом скреб нейлоновой мочалкой и даже попробовал оттирать пастой "гои".
С таким же успехом можно было стараться отмыть добела черный резиновый мячик. Джонни лишь добился, что коленка стала блестеть, как носок офицерского сапога, начищенного перед парадом.
Закрывая коленку ладонями, Джонни упрыгал в свою комнату и влез в модные вельветовые брюки, которые ему недавно подарили на день рождения.
Потом он сел на край постели и с головой ушел в черные думы.
Таким и нашла его прибежавшая Катя.
Она увидела на Джонни вельветовые клеши и обрадованно спросила:
– Получилось?
Джонни встал и молча подтянул штанину.
– Ой-я-я, – тихо сказала Катя. Села на корточки, внимательно обследовала коленку и подняла на Джонни синие страдающие глаза. – Чем оттирал?
– Всем. Даже купоросом, – процедил Джонни. – Подлец твой Шестопалов. Неуч. Шарлатан… – Он опустил брючину и печально сказал: – Пойду.
– Бить Вовку? – понимающе спросила Катя.
– Вовка подождет. К Валентину Эдуардовичу… Катька, он же думает теперь, что я нарочно…
– Ой-я-я, – опять сказала Катя. – Про него-то я забыла.
– "Забыла"! Зато я только про него и думаю! Вот выходит он на сцену, снимает по привычке берет…
– Ну, мне кажется, он увидел свою голову раньше, – успокоила Катя.
– "Раньше"… Не все ли равно? Ой, Катька… Может, бежать в тайгу или в Антарктиду?