— Может ли человек сам воспринимать радиоволны? Без технических устройств? — Видно было, что вопрос её озадачил. — Василий Кондратьевич, это вам зачем? А… — улыбнулась и поправила очки. И перестала казаться сушёной воблой в шляпе. — Понимаю. Что же, я думаю, ничего, принципиально невозможного здесь нет. Однако…
И доехали, оба, до конечной — так заговорились. Расстались они весьма тепло, а ведь раньше Ольга Владимировна, чуть что, качала головой, слушая краткий ответ на вопрос, как дела. А какие могут быть дела? Нет дел. Есть работа, и всё. А остального, считай, и нет. В том числе жизни.
Последняя мысль пришла уже на кухне, глубокой ночью, и Василия передёрнуло. А ведь Муза права. Прогони он её… и кто знает, что было бы потом. И откуда силы взялись начальнику позвонить?
— Муза, — позвал Василий, прикрыв дверь. — Я был неправ. Извини, пожалуйста.
Молчание. Ничего и нигде не отзывается. Ветер приглаживает кроны деревьев за окном. Ведь дома стоят, практически, в лесу! И как приятно вот так вот посмотреть на настоящую природу! А раньше не замечал даже, как тут красиво!
— Знаешь, — Василий встал и включил чайник, лёгким прикосновением к сенсору. — Я всё равно буду писать. С тобой или нет, но буду. Спасибо, что помогала.
Молчание. Но как-то спокойнее стало на душе. Ладно. Продолжаем! И Василий взял авторучку и уселся поудобнее. И тут же перестал бояться октября следующего года. Валентность, подумал он. А ведь хорошее название! Значит, у меня всё управляется химическим путём, а уж подробности я допишу, если нужно. Именно валентность! В меру таинственно для непосвящённого, в меру коротко и, главное, в точку!
Тетрадь лежала в лужице света под лампой, ветер что-то свистел за окном, приятно так свистел. А строки сами собой, казалось, падали на бумагу, застывали в ней — тени мыслей, причудливые и интересные.
Чашка с чаем уже дважды пустела и дважды наливалась снова. Вот опустела и в третий раз.
Василий не заметил, как её забрали. Заметил, когда поставили, полную, на самый край светлого озерца на столе. Поднял взгляд, и чуть не уронил чашку.
Муза. Толстая и в очках. В чёрной майке и серых джинсах. Понравились ей джинсы, смотри-ка!
Она прижала палец к губам, и улыбнулась.
И сразу стало хорошо так, спокойно. Она всё слышала, подумал Василий, с трудом опуская взгляд на бумагу. Вот и хорошо. Да я и сам напишу, пусть даже надо будет по сто раз переделывать.
— Хватит. — Муза легонько постучала кончиком пальца по его запястью. — Нет, правда, хватит. А теперь перечитай, вот отсюда. — Она указала, откуда. — Просто перечитай, и всё. Вслух, если можно.
Вслух?!
— Вслух, вслух, — подтвердила она, и во взгляд явилось прежнее, стальное выражение. — Ты не знал, что все свои работы надо читать вслух? Теперь знаешь. Вот бери и читай! Что, стесняешься? Я не буду смеяться! — пообещала она тут же. — Хочешь, уйду пока, чтобы не смущать.
— Нет, останься, — попросил Василий и Муза снова улыбнулась. Отошла к столу, налила и себе чаю.
А Василий начал читать. Вслух. Не слишком громко, правда.
— Замечательно! — Нина сияла. — Слушай, а почему киберпанк? Ты же что-то другое собирался, я помню. Детектив вроде.
Да. Собирался. Но вот как-то так само вышло.
— Мне всё равно нравится! — Нина обняла его и поцеловала. — Но тебе придётся мне химию эту объяснять.
— Что, непонятно? — И Василий понял, что да, непонятно. А что было ожидать? Это ему вся органика с неорганикой родная и очевидная, а остальным?
— Всё, я понял. — Василий склонился над текстом. — Надо будет добавить кое-что. Чтобы и другие поняли. Спасибо!
Помимо Харитона Василий стал чаще здороваться с Пантелеевой, Агриппиной Васильевной. Начальница ЖЭУ. Неопределённого возраста дама, с крашеными волосами и, словно Афанасьевна, всегда с сигаретой в зубах. Голос, к слову, не такой бас, но зычный. А уж когда Пантелеева крепко выражалась, любой портовый грузчик сгорел бы от зависти.
И всегда у неё при себе ножницы. Секатор. И постоянно что-нибудь ими подправляет, даже осенью и зимой.
— А, Василий, — кивнула она утром, когда Василий вышел — платить дань мусорной машине, мусор выносить, по-простому. — Твою мать! — крикнула она, глядя за спину Василия. — Сергеев, ну-ка собрал всё это г…, чтобы во дворе чисто было! — Она вновь посмотрела на Василия — тот уже собирался войти в подъезд. Ну не любит он крепких выражений. Особенно от женщин.
— Развелось лентяев, — пояснила она и, ловким щелчком, отправила свой бычок прямо в урну. — Так это правда? Ты у нас книгу пишешь?
— Пишу, Агриппина Васильевна, — признал Василий. И откуда знает?
Начальница посветлела лицом, и взяла его за запястье.
— Знай наших! — прогудела она. — Не забудь сказать, когда в магазинах будет!
— А вы что любите читать?
— Я не читаю, — отмахнулась она. — Некогда. С этими паразитами вообще жить некогда. — Она оглянулась. — Шерлока Холмса читаю, — призналась шёпотом. — С детства любила. Ну всё, пора мне. Пиши, пиши, Вася, старайся!
Василий только головой покачал, глядя, как Пантелеева громогласно наводит порядок. Держа в руке секатор. Для убедительности?
12. Первое место
Новый Год прошёл очень даже приятно. Как год встретишь, так и проведёшь, повторяла Нина, и встретили отменно. Трижды встретили. Дома у себя, вдвоём; потом — у одних родителей, потом у других. Родители Василия и не скрывали сомнения, что сын справится, но — счастливы, и Ниной довольны.
Все и всем довольны.
Что-то всё-таки происходило, раз будущие родственники со стороны будущей супруги стали добрее и внимательнее. Нина, конечно, часто говорит с ними, и, возможно, даже делится ходом творческого процесса.
Пусть.
А самым приятным был звонок Кальяненко, за три часа до наступления Нового Года.
— Василий Кондратьевич? — услышать голос Бирюкова-Кальяненко Василий ожидал менее всего. — Вас можно поздравить?
— С Новым Годом вас, Ар… Борис Сергеевич!
— И вас также, — голос Кальяненко потеплел. — Так вам ещё не говорили? Странно. Тогда я первый. Поздравляю с первым местом в конкурсе!
Василий так и сел. Хорошо хоть, на стул. Нина бросилась к нему, но увидела лицо и отошла в сторонку, улыбаясь.
— Очень, очень хорошо написано, — продолжал Кальяненко. Слышно было, что и по его сторону трубки вовсю идёт ожидание Нового Года. — Жюри у нас строгое, но только один снизил оценку. Чистая победа, Василий Кондратьевич. Вручение премий и награждение будет пятнадцатого.
— С-с-спасибо, Борис Сергеевич!
— Мне за что? Вы сейчас что-нибудь пишете?
— П-п-пишу.
— Вот и замечательно! Как напишете, обязательно позвоните. Вам нужно публиковаться. Я вас кое с кем познакомлю. Ну, не буду отвлекать, приятного праздника! — короткая пауза. — Низкий поклон вашей Музе!
— С-с-спасибо! — ответил Василий уже коротким гудкам.
— Ты такой счастливый, — Нина схватила наброшенное на спинку стула полотенце, осторожно смахнула с его лица слезинки. — Победил, да? Твой рассказ победил?
Василий подтвердил кивком. Голос ещё не вполне работал.
— Вот умница! — Нина уселась к нему на колени, обняла. — У нас всё получится! Всё-всё! Я знаю!
Но был ещё и четвёртый Новый Год. Который случился сразу после первого.
Даже под Новый Год Василию не удалось просто поваляться и поспать. Выработался уже рефлекс вставать рано и бежать на кухню — трудиться. И статьи получались что надо, спасибо Музе, и… «Валентность». Да. Вот последняя получалась особенно хорошо. Уже закрутился сюжет, уже жадные и недалёкие политики готовили Земле катастрофу… которой не суждено случиться. Нет. У Василия всегда и везде счастливый конец. Участники конкурса и над этим смеялись.
Муза была там. В половину третьего первого января она сидела… но не в майке и джинсах. В этом своём пеплосе. И была уже не толстой.
— Садись, — улыбнулась она, и мир по ту сторону дверного проёма посерел. Василий уже знал, что это. Там, за пределами кухни, сейчас не движется время. Непонятно, откуда Муза брала это время, оно шло только здесь, а в окружающем мире всё замирало. Во второй раз Василий не на шутку испугался — ведь и Нина выглядела неживой. не дышала, не шевелилась. Но вскоре перестал и бояться, и удивляться. Когда Муза на кухне, она всегда дарит как минимум час времени.
— Муза, я…
— Не сейчас! — Она достала откуда-то высокий кувшин, две чаши — именно чаши, в каждую, поди, литра по два можно налить — и налила им обоим. Чуть-чуть, на самое донышко.
— С Новым Годом! — Она подняла свою чашу — кубок? — первой.
Обалдеть, какое вкусное вино! Василий так и сказал. И… заметил хитрую улыбку на лице Музы. Вот ведь может быть красавицей! Прямо как те статуи… на чём они были, на Парфеноне? Или ещё где?
— Нет, не надо сейчас о грустном. — Она прижала ладонь к его губам. — Просто пей. Не бойся, плохо не будет. А если боишься, я так сделаю, что она ничего не заметит.
— Ты красивая, — искренне восхитился Василий и понял уже, что ему нужна Нина. Нина и только Нина. Муза ему тоже нужна, но… вот получалось восхищаться и красотой, и прочим колдовством, не теряя головы. Вот так примерно. — А вино откуда?
— Думай, — посоветовала Муза, нахмурившись, но глаза её выдавали. Улыбается.
— Вакх? — предположил Василий, рассмотрев кувшин. И вовсе не кувшин, а амфора, просто небольшая. Трудно не узнать Вакха, который на ней изображён. Со всеми атрибутами.
— Умница! — похвалила Муза. — Да, лично он. Специально мне оставил. А я тебе принесла.
— Обалдеть! — не сдержался Василий снова, заглянул в амфору. — Слушай, она почти до краёв! Как это?
— Не знаю, — рассмеялась Муза. — Наверное, братец постарался. — Пей, пей! Не опьянеешь! Это тебе не водка!
— С Новым Годом! — Он, повторяя жест Музы, немного плеснул в обе чаши, поднял свою первый. — С новым счастьем!