Музей как лицо эпохи — страница 55 из 115

При Дашковой российский ученый был поднят на достойную высоту. Труды высоко оплачивались, конечно, если имели научный интерес. Дашкова обязала академиков публиковать свои работы, прежде всего, в отечественных журналах и не отправлять их за границу «…пока Академия не извлекла из них славу для себя путем печати и пока государство не воспользовалось ими».

Случались, конечно, и досадные недоразумения в отношениях Дашковой с достойными и полезными людьми, к примеру, до сих пор непонятно, за что так ополчилась Екатерина Романовна на механика, изобретателя Кулибина?! Ведь до чего уживчивый был человек! К нему прекрасно относились братья Орловы, его уважал и ценил Эйлер, и сама Екатерина всегда поощряла и награждала. И чего взъелась на него?! Дошло даже до того, что она отказала ему в прибавке жалованья, когда у Кулибина родился седьмой ребенок, а Державину, выхлопотавшему-таки эту прибавку у императрицы, через голову Дашковой, учинила скандал, буквально взбесившись и наговорив ему (Державину), по ее же собственным словам, «премного грубостей, даже насчет императрицы…».

О семейной жизни Екатерины Романовны написано едва ли не больше, чем о ее деятельности на посту директора Академий. Скажу только, что в семье ее лада не было. С дочерью дошло до полного разрыва, сын женился, даже не спросив благословения у матери. Отчасти она и сама была в этом виновата: слишком привыкла опекать их, не заметила, как выросли, и опеку стали воспринимать, как ненавистный контроль. Да и отношения с императрицей, которой постоянно дул в уши ненавистник Дашковой Платон Зубов, были натянутыми, хотя внешне вполне лояльными. Императрица точно ждала повода…

Этим поводом в 1795 году стала разрешенная Дашковой публикация трагедии Княжнина «Вадим Новгородский», в которой Екатерина усмотрела республиканские идеи. Трагедию изъяли, а Дашковой было предложено «отдохнуть», то есть на два года отправиться в деревню.

Екатерина Романовна уехала. Больше обе Екатерины никогда не увиделись. Екатерина Вторая вскоре скончалась, а Екатерина «малая», как ее называли в молодости при дворе, засела за мемуары:

Из моего рассказа будет видно, как опасно плыть на одном корабле с великими мира сего, и как придворная атмосфера душит развитие самых энергичных натур.

Император Павел сразу, уже официально, отстранил Дашкову от всех ее должностей и собирался выслать в новгородское имение. Он никогда не прощал княгине ее участия в заговоре против его отца Петра Третьего. Но вмешалась супруга Мария Федоровна, упросила, смягчила гнев императора. Дашковой позволено было вернуться в Москву.

Александр Первый согласился на желание членов Российской Академии пригласить Дашкову снова занять пост директора. На этот раз Екатерина Романовна категорически отказалась.

«ЗНАНИЕ — СИЛА» № 02/2016


Елена СъяноваНиколай Новиков

Мне давно хотелось рассказать читателям о судьбах наших соотечественников, которые волею своего таланта и исторических обстоятельств стали первыми в России в той или иной профессии или области человеческой деятельности: искусства, науки, политики…

«Первый русский» журналист, врач, архитектор, писатель, актер, адвокат, программист, разведчик, а также и «первый русский» масон, изобретатель, полиглот, меценат, атлантолог…

«Первый» — не только хронология. «Первый» — это тот из первооткрывателей нового дела или стези, кто создавал это дело из собственного личностного материала. Это тот, кто наиболее полно воплотил в себе и заложил на будущее все основные характеристики профессионализма и профессиональной судьбы.

Каждая такая судьба уникальна, полна драматизма, невероятных взлетов и сокрушительных провалов, немыслимого с точки зрения обывателя напряжения человеческих сил.

Иногда этот «первый» сам был гением; иногда прокладывал дорогу гению. Случалось, и наследовал гению, сам гением не будучи.

Порой случалось и так, что «первый» большую часть своей жизни работал за пределами России. Однако всю свою жизнь он работал, прежде всего, для России, на Россию и во имя России! В этом его подвиг и его бессмертие.

«Скажите мне, да были ли в России науки и художества, коими все просвещенные народы славятся? Были ли великие полководцы, министры, политики… во всех частях наук, художеств и просвещения были ли великие люди?!..»

Человек, с горечью бросивший этот упрек современниками, был Николай Иванович Новиков (1744–1818) — российский просветитель, писатель-полемист, сатирик и книгоиздатель. Его жизнь и труд, слитые воедино, заложили основы профессии, которая целиком зависит от чести и совести ее носителя — журналистики.

Журналистика многогранна, многообразна и многолика. Этимологически журналистом начал называть себя тот, кто издавал журнал. Формально к этой профессии можно отнести и императрицу Екатерину.

«Журналистка» Екатерина Вторая с 1769 года была единоличным владельцем и автором текстов первого в России сатирического журнала «Всякая всячина». Ее секретарь Козицкий числился официальным издателем, исполнял роль технического редактора, но «руки к текстам не прикладывал». Сутью замысла Екатерины было доказать, что власть имущие тоже люди, со своими присущими людям слабостями, которые грех именовать пороками, однако же не грех над ними посмеяться. Современники окрестили стиль екатерининского журнала «улыбательной сатирой». В сущности, императрица Екатерина тоже была отчасти «первой русской» — она заложила основы того, что у нас теперь называют «придворной журналистикой». В середине XVIII века (а времена это были переломные, масонские, предреволюционные) назревала уже нужда в такой журналистике, которой предстояло обслуживать власть не одними только одами и апелляциями к божественному промыслу, а и своего рода «приглашением к человечному снисхождению».

Действие Екатерины породило противодействие. На острие противоборствующих перьев и родилась эта профессия — журналистика.

Дата рождения российской журналистики — 1769 год. Новикову было 25 лет, когда императрица устами «Всякой всячины» бросила своего рода клич последовать ее примеру и тоже создавать журналы. И они дружно повыскакивали, как грибы после дождя: «И то и се» Михаила Чулкова, «Ни то, ни се» С. Башилова и В. Рубана, «Адская почта» Ф. Эмина, «Смесь» Л. Сичкарева, «Поденщина» В. Тузова, «Трутень» Николая Новикова.

Новиков был молод, однако уже успел «потереться» на государственной службе — поработать протоколистом в Комиссии по составлению «Нового Уложения» и в Коллегии иностранных дел. Он мог бы сделать отличную карьеру: Екатерина продвигала всех, кто участвовал в дворцовом перевороте, возведшем ее на престол (а Новиков служил тогда в преданном ей Измайловском полку). Но, пребывая в чиновничьей шкуре, Новиков ничего, кроме досады на свое бессилие, не испытал.

Он был так «запрограммирован», что мечтал «оказать хотя малейшую услугу отечеству». Хотел работать не на себя — на Россию. Он, впрочем, отнюдь не был в этом желании одинок! Петр Великий именно так «настроил» сознание молодого образованного русского человека. Все коллеги Новикова по журнальной деятельности тоже стремились служить России. Судьба и воля императрицы всем им дали равный шанс.

Михаил Дмитриевич Чулков, например, был замечательным историком, собирателем фольклора, сатириком. Он был ровесник Новикова но уже имел опыт лицедейства (играл на театре) и материальные трудности и, начав свой журнал, стал по-иному, нежели Новиков, «прокладывать» свою стезю. Он стал претендовать на объективность. Выслушать всех оппонентов, у всех найти, с чем согласиться, а с чем нет, а главное, направлять острие своей сатиры на сам порок, а не на его носителя. Чулков делал именно то, чего и ждала от своих «борзописцев» Екатерина: не лез в актуальную политику, мягко посмеивался над «Всякой всячиной» и резко осуждал язвительность настоящей критики, именуя ее площадною, недостойною бранью. Начав журналистскую деятельность таким манером, Чулков скоро оказался там, откуда сбежал Новиков — на государственной службе, а именно в чиновничьем кресле Коммерц-коллегии, а позже и в Сенате. Вот почему Михаила Дмитриевича Чулкова можно отнести к одному из первых русских фольклористов и просветителей, но никак не журналистов.

А Новиков… С первых же номеров «Трутня» он ринулся в такую «полемику» с екатерининской «Всякой всячиной», что порой читаешь, и хочется воскликнуть: «Ты что, парень, остерегись!»

«Госпожа «Всякая всячина» на нас прогневалась и наши нравоучительные рассуждения называет ругательствами. Но теперь вижу, что она меньше виновата, нежели я думал. Вся ее вина в том, что на русском языке изъясняться не умеет и русских писаний обстоятельно разуметь не может, и сия вина многим нашим писателям свойственна».

Или: «Не знаю, почему она мое письмо называет ругательным. Ругательство есть брань, гнусными словами выраженная, но в моем прежнем письме, которое заскребло по сердцу сей пожилой дамы, нет ни кнутов, ни виселиц… кои в издании ее находятся».

Или, совсем уж.

«Совет ее мне лечиться, не знаю, мне ли больше приличен или сей госпоже. Когда она забывается, то так мокротлива, что часто не туда плюет, куда надлежит, и для очищения ее мыслей и внутренности не бесполезно бы ей полечиться».

То есть, начинал молодой Николай Иванович Новиков вполне в духе современных политических теледискуссий! С той только разницей, что по ту сторону барьера стояла Сама.

А ведь надо признаться — Екатерина снова была первой (и не единственной ли?) из абсолютных монархов, кто не побоялся «подставиться» публично под сарказмы, как бы это помягче сказать, бог знает кого, уж во всяком случае, людей, еще не проверенных на лояльность. Как всякий первопроходец, она соглашалась на «издержки» одного-двух новиковых-эминых (Федор Александрович Эмин поддержал «Трутень» в его критике «улыбательной сатиры» «Всякой всячины») в десятке правильных чулковых. Однако, как женщина Екатерина кое-чего Новикову не простила, например, «пожилой дамы». Недаром же требовала снисхождения к личным слабостям!