Между тем без Тинторетто в Венеции никак. Гений места, можно сказать, окончательно видоизменивший Венецию. Не внешний лик ее, но, что ли, метафизическую начинку, пролившись на город золотым дождем, как Зевс на Данаю. Причем в самых разных местах, от темечка до пупка.
34
Интересный, кстати, момент, с Тицианом-то. В Венеции нет места, в котором Тициан конденсировался бы до полной незаменимости, до состояния центра. Даже самые важные его работы здесь – гарнир к конкретному месту, но не само место, невозможное без Тициана. Разве церковь Мадонна делль ‘Орто или скуола Сан-Рокко дееспособны без того, что сделал Тинторетто?
Между тем «Вознесение», главный шедевр Тициана, застрявший в Венеции, нарочно «затачивался» под архитектуру Фрари, то есть был сущностью изначально вторичной. Что, между прочим, и показывает картина Джузеппе Борсато 1822 года, изображающая «Галерею Академии», на которой видно, что «Ассунта» включена в тесную экспозицию главного венецианского музея и очень даже неплохо, хотя и несколько стесненно, себя там чувствует.
То есть картину носили туда-сюда, видимо, вывозили вместе с наполеоновскими войсками или эвакуировали во Флоренцию, спрятав святыню от захватчиков, позже возвращали – сначала в город, затем в музей… и – ничего, Фрари как стояла, так и стоит.
Я к тому, что по каталогу, даже в Галерее Академии числятся всего четыре картины Тициана. Две проходные, две важные (безусловные шедевры – «Введение Марии во Храм», сохранившаяся на той стене, для которой изначально она и была задумана, а также последняя, предсмертная «Пьета», созданная Тицианом для своей могилы, но несколько подпорченная Пальма, нарисовавшим в ней ангела с факелом), однако самый лучший Тициан, разбросанный по музеям всего мира, на выезде.
Ирония ли судьбы (известных, великих и модных больше ценят, поэтому чаще подделывают, похищают, покупают, развозят по столицам) или все же леденящая воображение закономерность: раз уж Тициан – еще одно «наше все», столп цивилизации и универсальный гений, выразивший красоту мира и принадлежащий миру, то и смотреть его следует в других местах?
Гений Тинторетто не меньше, но специфичней. Да, собственно, к этому я и веду. Впрочем, еще Муратов заметил, что «из всех великих венецианских художников только Карпаччо и Тинторетто можно хорошо узнать в Венеции… Только Карпаччо и Тинторетто до сих пор дома, в Венеции. И даже само представление о Венеции нераздельно связано с воспоминанием о зеленоватых, точно видимых сквозь морскую воду, картинах первого и потемневших, все еще пламенно живописных полотнах второго…».
35
Из книги в книгу чаще всего кочует рассказ о том, как Тинторетто победил в конкурсе на роспись Скуолы Сан-Рокко в 1564-м. Еще на стадии предварительных эскизов.
Пока другие художники только-только шевелились с концептуальным решением, Якопо Робусти раздобыл где-то, видимо подкупив служку, точные размеры центрального плафона в зале «Альберго» круглой формы.
После чего весьма быстро сделал готовый холст и «под покровом ночи» вмонтировал «Принятие Св. Роха на небеса», полноценную, законченную работу на место, «пока ты спал».
Вазари, рассказывая об этом случае возмутительного, по сути, навязанного остальным гандикапа в Скуоле Сан-Рокко, ничего не пишет про обойденных конкурсантов, отдавая должное не столько предприимчивости будущего победителя, сколько скорости его труда.
Осуждая «Сына Красильщика» (tentore – красильщик, Tintoretto – «маленький красильщик», «сынишка красильщика») лишь за отсутствие подготовки и промежуточных стадий творения, предварительных рисунков с расчетом композиции, а не за предприимчивость, неразборчивость в средствах достижения цели, тотальный демпинг (Тинторетто подарил эту работу фонду, устав которого запрещает отвергать пожертвования любого сорта), отсутствие корпоративного чувства. Брезгливости, наконец.
36
Победителя не судят. А все бытовое и сиюминутное забывается ретроспективно, отваливаясь по дороге. Результат превзошел любые, даже самые дерзкие ожидания: 3D Скуолы Сан-Рокко до сих пор поражает даже и современных людей, с детства избалованных каскадами визуальных аттракционов.
История дерзновенного соперничества в этом проекте Тинторетто с Микеланджело и чудом его «Сикстинской капеллы» более не включает эмоции тех самых пяти незадачливых конкурентов Робусти, с коими обошлись «не совсем корректно».
Ведь они, Веронезе, Скьявоне, Сальвиати и Цуккари, тоже связывали с жирным, многолетним (даже быстрокрылый Тинторетто работал над ним почти четверть века) заказом Братства св. Роха надежды, строили планы, разминались, накидывая варианты. Продумывали общую концепцию и мизансцены отдельных композиций.
Интересно, как сложилась бы судьба Скуолы, если бы в честном поединке победил кто-то другой.
Франческо Сальвиати, впрочем, умер в 1563-м, за год до окончания конкурса, поэтому восхвалить Святого Роха, как он того требовал, не мог. Скьявоне, впрочем, умер в том же самом году, поэтому серьезным конкурентом Тинторетто не был. Цуккари скончался в 1566-м, и на работу в Сан-Рокко, таким образом, у него оставалось всего два года. И если бы он выиграл тогда конкурс в Сан-Рокко, то не поехал бы в Рим и не был бы похоронен в Пантеоне, рядом с Рафаэлем.
Альтернативной истории не существует: именно Тинторетто сделал эту Скуолу «сердцем Венеции», хотя, конечно, можно было бы сочинить историю о том, как из-за его победы чей-то громогласный дебют был отложен, а кто-то из неназванных претендентов и вовсе покинул Венецию в поисках заработка. После того как Тициан, Тинторетто, Веронезе, Пальма, Бассано и многие их сотоварищи, подобно постоянно расширяющемуся газу, заполнили, предварительно «поделив» заказчиков, весь город, стало явным, что прочим художникам здесь ловить нечего. По крайней мере, в самое что ни на есть ближайшее время.
Можно было бы придумать художника-неудачника, поставившего всю свою карьеру на этот конкурс, но провалившегося. После чего жизнь его пошла под откос. Впрочем, если уж сочинять и спекулировать, то можно развернуть сюжет такого романа еще более эффектным способом.
37
Скажем, было бы особенно красноречиво, если бы в архивах Братства Св. Роха всплыло имя Тициана, ненавидевшего Тинторетто с тех пор, как тот, мальчиком, сыном красильщика, появился в его мастерской.
Тициан взял его в подмастерья. Но уже «через десять дней» поспешил избавиться от потенциального конкурента, разгадав заложенную в нем огневую мощь, «превосходящую силы противника». Из-за чего учить соперника означало выдавать врагу свои потенциальные секреты.
Б. Виппер констатировал: «Жесткую борьбу с Тинторетто Тициан продолжал до последнего дня жизни. Словно какое-то творческое бешенство овладело старым мастером…»
Конечно, оскорбительно видеть, как нахрапистая желторотая модерность обскакивает тебя на всех порах. Ничто человеческое не чуждо и гениям, в гениальном воображении которых даже самые обычные явления разрастаются до межгалактических размеров, а шпионы доносят, что на стене мастерской, где ни днем ни ночью не прекращает кипеть работа, Тинторетто написал в виде манифеста дерзновенный девиз. «Рисунок Микеланджело, а краски Тициана» (Il disegro di Michelabgelo ed il colorito di Tiziano).
Представляю, как мог взъяриться грандиозный старик, знавший Микеланджело лично (в отличие от него Тинторетто путешественником не назовешь: Том Николс, например, пишет, что Тинторетто вряд ли когда-то покидал территорию Венето и видеть работ Микеланджело в оригинале не мог[4]).
Тициан же прекрасно понимал, не мог не понимать, разницу между своим глубочайшим, но тем не менее «локальным мифом» и «универсалистской грандиозностью» Буонарротти. И соответственно, верно оценивал межгалактические амбиции несостоявшегося ученика.
38
Если бы я писал исторический роман о венецианском искусстве, то строил бы его на многолетнем конфликте (и даже вражде) двух величайших живописцев, столь судьбоносно столкнувшихся в одном месте.
Тинторетто, по всеобщему мнению, многим обязанный великому соседу, тем не менее, и сам влиял на старикана, чей поздний стиль, сгущавший мглу и смущающий новизной экспрессии, вызван, кажется, не только физическим состоянием пожилого человека, но и ревностью не желающего уступать конкурента.
Заочная битва титанов заставляет меня вспомнить одно bon mot Святослава Рихтера: «Брамс выше, чем Лист, но Лист – не ниже».
Творческий спор Тициана и Тинторетто достиг, кажется, пика, когда Якопо Робусти написал свою версию «Введения Марии во Храм» (1553–1556), полемизируя с тициановским (1539), тем, что висит сегодня на том же самом месте, для которого когда-то она и была написана, – в Скуоле делла Карита, чуть позже вошедшей в состав Галерей Академии и поглощенной ею.
Для меня важно, что тинтореттовский вариант «Введения Марии во Храм», обитающий в Церкви Мадонна дель ‘Орто, осеняет своим физическим присутствием могилу Якопо Робусти и ближайших его родственников, почти буквально возвышаясь над их фамильной капеллой.
Не менее символичным кажется то, что, по некоторым источникам, Тинторетто некоторое время владел «Пьетой», последней и едва ли не самой тинтореттовской картиной Тициана, чуть позже подправленной (но вряд ли улучшенной) Пальма-младшим.
Хотя вряд ли это соответствует действительности: Тинторетто пережил Тициана лишь на четыре года, а «Пьету» выкупила совершенно иная артистическая династия. Хотя, разумеется, все может быть, а возможности романтической романной биографии практически безграничны.
Точкой символического примирения двух мастеров можно посчитать 1566-й, когда их обоих (в компании с Палладио, Сансовино и Сальвиати) приняли во флорентийскую Академию рисунка – ту самую, чьи принципы и подходы пропагандировал и отстаивал Вазари, деливший художников на «чистых» и «нечистых» по тому, как они обращаются с рисунком.