[56]», всячески старался выразить свое восхищение ею. Как-то лодка, в которой плыла Эмма, повстречалась с небольшим судном короля с оркестром на борту. Заметив Эмму, король приказал матросам подплыть поближе, а оркестру — исполнять музыку.
«Он снял шляпу и сидел, положив ее на колени, а когда повернул к берегу, поклонился и сказал, что для него грешно не говорить по-английски. Но он каждый день присутствует в моей свите на вилле или в опере».
Эмма очаровывала не только неаполитанскую знать, но и простонародье, и крестьян. В своем белом платье она казалась им матерью Божьей, подобной образу в церквях. Этому сходству поражались даже церковнослужители. Как-то два священника навестили сэра Уильяма, который накинул Эмме на голову шарф и попросил ее принять позу религиозного поклонения. Этот образ был настолько трогателен, что у священников на глазах навернулись слезы. Очень быстро распространилась молва о ее добром отношении к бедным, которое все более способствовало ее популярности.
Все путешественники того времени восторгались прекрасным обычаем обитателей Неаполя под названием dolce far niente[57], к которому так располагали благодатный климат и божественная природа юга Апеннинского полуострова. Похоже, подобное времяпрепровождение не было свойственно Эмме, ибо она у нее не было ни минуты свободного времени. Сэр Уильям не отказался от своего обещания обеспечить ей наилучшего преподавателя вокала, каковую репутацию в то время имел маэстро Гальвия. Одним пением дело не ограничилось, далее следовали уроки игры на фортепиано, итальянского языка и рисования, которые она находила «легкими как "абвгд"». Прекрасная Галатея радовала своего Пигмалиона, накрепко затверждая все уроки и совершенствуясь изо дня в день. Сэр Уильям писал Гревиллу:
«Наша дорогая Эмма становится с каждым днем все совершеннее, походка у нее теперь — не придерешься, и все ее любят. Обладая молодостью и красотой, она восхитительна!».
После того, как Эмма уступила сэру Уильяму, она переехала в его покои, а ее апартаменты отдали под классы для занятий. По указанию сэра Уильяма была оборудована специальная комната, где Эмма по два часа в день исполняла роль натурщицы для художников, желавших запечатлеть это создание, столь же совершенное, как классическая статуя. Слухи о прекрасной англичанке разошлись по мастерским с быстротой молнии, и из Рима потянулись преподаватели рисования, художники, скульпторы и даже эмалировщики. К августу 1787 года у сэра Уильяма уже имелось 11 портретов Эммы, но ему этого казалось мало. Ее профиль украшал даже камеи на кольцах и брошах, древнее искусство резьбы по многослойному камню, которым в совершенстве владели итальянцы. Помимо этого, у Эммы со временем образовался ряд светских обязанностей, которые она неукоснительно выполняла, и это растопило, наконец, даже сердца ее суровых соотечественниц из местной английской колонии.
Вечера отдавались развлечениям. Сэр Уильям часто устраивал приемы, на которых присутствовали сливки как итальянского, так и английского общества, а Эмма царила в роли неоспоримой королевы красоты. Не стоит забывать, что Неаполь в ту пору, невзирая на ужасающую отсталость юга, тем не менее, являлся одним из центров европейского Просвещения. Когда сэр Уильям, будучи отличным стрелком, уезжал на довольно длительное время, сопровождая короля в его охотничьих экспедициях, Эмма точно также продолжала держать открытый дом. Гостей поражало то, с каким достоинством, изяществом и совершенством она принимала гостей. Один из путешественников, впервые навестивший палаццо Сесса, был даже устрашен величественностью этой дамы с внешностью богини Юноны. По таким случаям хозяйка облачалась «в девственно белое платье, а волосы, все в локонах, ниспадали почти до пят».
В Неаполе у Эммы выявился еще один талант, начало которому, надо полагать, положили сеансы у Ромни, изображавшего ее в облике различных героинь. Она пристрастилась исполнять свои так называемые «позиции», которые нарекли «Галереей изваяний». Лучше всего их описал в своих путевых заметках «Итальянское путешествие» И.-В. Гете, посетивший Неаполь в 1787 году.
«Совершенно неповторимое зрелище! Она распускает волосы и, накинув на плечи несколько шалей, принимает такие разнообразные позы, делает столько жестов и так меняет выражение лица, что зритель буквально глазам своим не верит: только тысячи исполнителей могли бы воплотить на сцене ее движения и удивительные перевоплощения. Она то встает в полный рост, то опускается на колени, садится, отклоняется назад, напуская на себя то серьезное выражение, то грустное, игривое, страстное, покаянное, обольстительное, грозное, беспокойное — один образ сменяется другим без малейшей паузы. Она неподражаемо играет вуалью и владеет множеством способов превратить ее в головной убор. Старый рыцарь боготворит ее и восторгается ее искусством»
Другой современник повествует, как сэр Уильям, решил удивить некоего господина, только что приехавшего в Неаполь и ничего не слышавшего о ее знаменитых «позициях». Едва ужин закончился, Эмма безмолвно соскользнула со стула на ковер… Трудно было представить себе что-либо более классически прекрасное и в то же время завораживающее, нежели сия распростертая фигура.
Сэр Уильям бросился к окну с намерением приоткрыть штору и правильно распределить поток света, взволнованный же гость бросился к буфету за водой и принялся обильно спрыскивать лицо дамы, по его разумению, упавшей в глубокий обморок.
— Дорогой друг, — воскликнул сэр Уильям, — вы испортили одну из лучших сцен Эммы. Как нелепо все получилось!
Постепенно в памяти людей сгладился тот факт, что сэр Уильям и Эмма не были связаны узами церкви. Прошел даже слух, что они обвенчаны тайно, что тогда не было таким уж редким явлением в обществе. Сохранилось множество свидетельств светских триумфов Эммы, включая дипломатические рауты, прием по случаю захода в Неаполь голландского 64-пушечного фрегата, сначала в палаццо Сесса и ответный на борту корабля, и так далее. Немаловажны отзывы и о вокальном искусстве Эммы. Тут следует учесть, что Неаполь, наряду с Флоренцией и Венецией в ту пору был одним из трех признанных центров развития итальянской оперы. Причем, если в Венеции на первый план выдвигались требования к музыке оперы, во Флоренции — к тексту либретто, то неаполитанцы более всего ценили искусство вокала, в жертву которому приносилось все прочее. В результате опера имела невероятную популярность, а уличные мальчишки и торговцы съестным вовсю распевали арии из вчерашней премьеры в театре «Сан-Карло». Естественно, знатоков пения было хоть отбавляй, а потому отзывы о вокальном искусстве Эммы следует воспринимать самым серьезным образом. Она также стала завсегдатаем оперного театра, например, сохранилось ее описание посещения праздничного представления по случаю дня рождения испанского короля (близкого родственника неаполитанского монарха).
«На мне было прекраснейшее платье, сшитое специально для сей цели, поскольку моя ложа располагалась рядом с королевской. Платье было из пурпурного атласа, с белой нижней атласной же юбкой, отделанной крепом и блестками. Шляпа тоже очень миленькая, из Парижа, вся в белых перьях».
Настоящий успех выпал на долю Эммы, когда она с сэром Уильямом в составе королевской свиты отправились в увеселительное путешествие «к каблуку итальянского сапога». Во всех городках, где они останавливались, местная знать воздавала должное ее талантам и красоте. Князья королевской крови считали за честь беседовать с нею, а их супруги поздравляли посла с такой красивой и добросердечной женой. Теперь вечера, устраиваемые в палаццо Сесса, привлекали весь цвет общества. Как писала Эмма Гревиллу:
«У меня на днях было около четырех сотен гостей, иностранные послы с женами, все первые дамы света, люди из-за границы и местные, в комнатах места свободного не осталось».
Как уже было сказано, дрогнули даже чопорные английские леди. С ней подружились леди Элкоу и герцогиня Аргайл, видные персоны в лондонском свете, и их покровительство сыграло большую роль в том, чтобы сломать лед отчуждения и убрать предубеждения, все еще существовавшие в умах некоторых англичан, как проживавших в Неаполе, так и приезжавших туда. Личность Эммы была настолько интересной и возможность общения с ней столь соблазнительна, что, как подозревают историки, англичане охотно культивировали легенду о тайном браке, дабы не упустить возможность посетить палаццо Сесса и приложиться к ручке этой замечательной женщины. Сэр Уильям, прекрасно осознававший, какой бриллиант попал ему в руки, начал уже серьезно размышлять о законном браке с Эммой. Случилось так, что некоторое время он был болен, и именно Эмма своим ласковым и самоотверженным уходом поставила его на ноги. Гнев Эммы в отношении Гревилла со временем утих, она писала ему вежливые сдержанные письма, аккуратно осведомляя его об успехах в своей карьере, — надо полагать, не без задней мысли уязвить бывшего сожителя, ибо, безусловно, даже память о прежней любви не могла смягчить боль от его предательства.
Визит на родину
Итак, в 1791 году сэр Уильям в сопровождении Эммы отправился в Англию, не скрывая того, что главной целью поездки было получение у короля разрешения на вступление в брак с нею. Она жаждала законных уз, дабы укрепить свое положение при неаполитанском дворе, сблизиться с королевой и теми знатными дамами, которые все еще держались в стороне от посещения ее приемов. Почему немолодой, страдавший тяжким душевным заболеванием, король Георг III дал согласие на это супружество? Трудно сказать, но 6 сентября 1791 года священник одной из старейших церквей Лондона, Сейнт-Мэри-ле-Боу, сочетал Эмму и сэра Уильяма узами брака. В лондонском обществе новобрачную приняли с тайным скрежетом зубовным и весьма кисло отзывались об ее достоинст