Вдруг шёпот мамы:
— Ты в порядке, детка?
А она-то почти забыла, что мама рядом.
— Да, — пробормотала она. — Да.
Мама улыбнулась, сверкнула глазами.
— Я ни на чём не умею играть и чувствую себя никчёмной, а ты? — спросила она.
Сильвия кивнула.
— И я.
— Жаль, что ты блокфлейту бросила, да?
Дафна подошла к микрофону и заиграла на своей флейте-пикколо странную весёлую танцевальную мелодию, которая почему-то заставила всех рассмеяться. А потом молодая рыжая женщина заиграла на волынке. И эта мелодия опалила всех тоской и печалью. Она играла с закрытыми глазами. А Сильвия смотрела во все глаза. Женщина словно исчезла, словно сама стала волынкой, обратилась в музыку. Тут вперёд выскочила плясунья в сабо. Сильвия застонала. Уйди! Не порть музыку! Но стук деревянных башмаков — глухой и странный — заменил ударные: он впечатывался в пол, настойчиво перебивая сладкоголосые трубки, и эти удары вибрировали, ввинчивались в тело, проникали под кожу, в сознание Сильвии.
Она снова взглянула на Габриеля. Теперь он и его друзья стояли у стены. На неё он больше не смотрел — только на музыкантов. И раскачивался, словно в танце.
Сильвия наблюдала. Его тело так чувствует ритм! К компании подошли две девочки, помладше неё. Они запели, и голоса их слились в прекрасный хор, они пели о лугах и рассветах, о рыбах и птицах, о матерях, отцах и младенцах, и к глазам Сильвии подступили слёзы, потому что они были там, все вместе, все связаны воедино красотой песни и красотой своих тел, и она снова подумала о Максин и потянулась к маме, чтобы ощутить тепло её тела, и мама обняла её, подпевая девочкам: старинная мелодия была ей знакома. Наконец песня смолкла и все в зале захлопали. Затем Майк подошёл к микрофону, всех снова поблагодарил и, подняв обе руки, провозгласил:
— А теперь, милейший народ, продолжим выпивать и станем танцевать!
Едва он отошёл, к микрофону вышли новые музыканты, заиграли быструю ритмичную музыку, и народ начал отплясывать.
Андреас обратился к ней через стол:
— Ты на чём-нибудь играешь?
Она хотела было сказать: «На блокфлейте, совсем чуть-чуть, потому что в детстве мне эта штука казалась дурацкой». Но просто покачала головой.
— У нас любой заиграет, — сказал он.
Она пожала плечами.
— Танцуешь? — спросил он.
Танцую? Ну да, с Максин, с Франческой и Микки. Да, она чувствует, как втекает в неё музыка, как мышцы, ноги и руки отзываются на каждый звук. Но танцевать здесь? С этими незнакомыми людьми? В этом странном новом месте?
Она опустила глаза и покачала головой.
— А вы, миссис Карр? — спросил он.
Мама засмеялась.
— С удовольствием, Андреас. Доченька, я потанцую — ведь ты не против?
Сильвия кивнула. Она смотрела, как хрупкий тщедушный старик и стройная молодая женщина пробираются между столами к танцполу. Андреас взял маму за руку своей морщинистой дрожащей рукой, а другую руку положил ей на талию. Танцевали они слегка деревянно.
— Привет, Сильвия.
Рядом стоял Габриель со скрипкой в руке.
— Хочешь танцевать? — спросил он.
Она покачала головой.
— Это несложно. Ничего страшного.
Она подняла глаза. Почему он думает, что она боится?
— Привет, Габриель, — сказала Дафна. — Сильвия не боится. Захочет — пойдёт танцевать.
— Конечно, — сказал он. — Я присяду?
Сильвия пожала плечами. Он сел. Взял пару орешков из плошки. Положил рядом на лавку футляр со скрипкой.
Фермер взял жену за руку.
— У тебя теперь есть компания, — сказал он Сильвии, — так что, если не возражаешь, мы с женой тоже потанцуем.
И, взявшись за руки, Оливер с Дафной отправились танцевать.
— Они волшебные, правда? — сказал Габриель.
— Да.
— Как тебе у нас? — спросил он.
Сильвия посмотрела на маму, а мама помахала в ответ.
— Ты не очень-то разговорчивая, — сказал он.
Внутри неё всё ещё бился ритм, заданный плясуньей в деревянных башмаках.
Почему надо что-то говорить?
Она положила в рот арахис.
— Я знал, что ты придёшь, — сказал он.
— Да? Почему?
— Нутром чуял. Как увидел тебя в окне, сразу подумал: Сильвия обязательно придёт в клуб. Глупо, да?
— Наверное.
Он наклонился ближе, будто что-то неотложное толкало его к ней.
— Этот мир жесток и ужасен, так? — сказал он. — На самом деле не так! Он жесток и ужасен, но… Он чудесный!
Она промолчала.
— Извини, — сказал он. — Наверное, я тут в глуши слегка одичал.
Она сунула в рот ещё один орешек.
— Ну… похоже, — сказала она.
— Выйдешь со мной на улицу?
— Куда?
— Всего на пару минут. Я не опасный. То есть я, может, и странный, но не опасный.
Она посмотрела в сторону танцпола.
Мама танцует. Лицо счастливое.
— Мы не пойдём в темноту, на свету останемся, — продолжал он. — Хочу тебе что-то показать.
— Что?
Он схватился за голову.
— Блин, ну и дурак я. Вели мне катиться к чёрту. И я покачусь.
Она засмеялась. Он выглядел таким смущённым.
— Ладно, пошли. — Она встала. Дверь была совсем рядом. И Сильвия первая шагнула в ночь.
Снаружи топтались люди. Болтали, сплетничали. Несколько парней курили. Чуть поодаль целовалась пара. Их вроде бы никто не замечал. На краю освещённого пространства стояла металлическая скамья.
Они прошли туда. Сели. Музыка выплёскивалась наружу вслед за ними, проникала в тело и разум.
Габриель положил футляр со скрипкой себе на колени. Огляделся: проверил, нет ли вокруг любопытных глаз. И открыл.
Пошарив под скрипкой, он достал предмет цвета топлёного молока, похожий на крошечную флейту.
— Вот, смотри, — сказал он. — Тогда, ночью, я играл на этой штуке. Это полая кость.
Он поднёс инструмент ближе к ней, но не выпускал из рук.
— Кость животного, — уточнил он.
— Чья?
— Может, оленья. Может, лисья. Иногда эти дудочки делают из птичьих костей или даже рыбьих.
Она отпрянула. Нет, она не возьмёт это в руки!
— Вот мундштук, видишь? — сказал он. — Тут отверстия, можно пальцами зажимать. Настоящий музыкальный инструмент.
Он протянул ей кость.
— Не знаю, сколько ей лет, — сказал он. — Сто или много раз по сто. А может, всего десяток. Возьми, не кусается.
Света хватало, чтобы угадать в этой кости странную красоту. Взять кость в руки она не отважилась, лишь дотронулась кончиком пальца. Гладкая, сухая. Чуть изогнутая.
— Я никому её не показывал, только Колину и отцу, — сказал он. — Но раз ты тогда подошла к окну…
Он поднёс кость к губам и издал короткий, чуть дребезжащий звук.
— Это первый музыкальный инструмент, — сказал он. — На таких играли древние люди. Их находят в пещерах по всему миру.
Он выдул ещё несколько тихих, едва слышных звуков и сказал:
— Они были для волшбы. Чтобы завораживать живых и вызывать мёртвых. С них началась вся музыка.
Звуки текли словно сквозь неё.
Кто-то поблизости произнёс:
— Что это, чёрт возьми?
Габриель перестал играть.
— Чувствуешь? — спросил он. — Что-то разом могучее и странное, да?
Ей хотелось сказать: Играй ещё.
— Представь, я играю на полой кости здесь, на севере, — сказал он, — а ты слышишь меня там, в самом сердце города.
Из клуба вышла мама.
Габриель сунул полую кость обратно в футляр.
— Всё хорошо? — спросила мама.
— Да, — ответила Сильвия.
— Ты Габриель, верно?
— Да, — сказал Габриель.
Он пожал маме руку.
Мама была счастливая и, похоже, слегка пьяная.
— Тут так мило! — сказала она. — Я со всеми перезнакомилась. И с твоим отцом, Габриель. Он здорово танцует! Ой, какие у вас тут звёзды, только посмотрите!
Из дверей снова выплеснулась музыка. Мама покачнулась и притопнула ногой в такт.
— А вы двое что же не танцуете? — спросила она.
— Мы потом, мам.
— А-а, ну ладно, я тогда обратно пойду, раз у тебя всё в порядке.
Они снова были одни.
— Хорошая у тебя мама, — сказал Габриель.
— Ты сказал, что я слышу тебя в сердце города. Что ты имел в виду?
— Не знаю. — Он покачал головой, словно сам удивился своей глупости. — Я многого не знаю. В мире столько всего, о чём никто не знает. Почему ты сюда приехала?
— Маме всё надоело. И отец, и работа. Ей позарез было нужно что-то мирное и красивое. Вот и всё.
— А ты? Почему ты приехала?
— Я вообще не хотела ехать!
Она засмеялась. И он засмеялся.
— Но теперь ты здесь, — сказал он.
— Теперь я здесь.
— И тут оказалось не так уж плохо.
Она посмотрела в его сияющие глаза.
Пожала плечами.
— Ага. Я думала, будет хуже.
Они слушали музыку, которая звучала в клубе.
Люди входили и выходили. Несколько человек подошли поздоровались с Габриелем. Он представил Сильвию, все пожали друг другу руки.
— Нас тут немало, — сказал он. — Разбросаны по пустошам и сопкам. Но музыка всех собирает.
Компания юнцов тихонько беседовала, усевшись в траве: кто на корточках, кто на коленях. Они пустили по кругу бутылку и понемногу отхлёбывали.
— Может, вернёмся внутрь? — предложила Сильвия.
Она остановилась на пороге. Волынщики и скрипачи наяривали во всю мочь. Габриель встал рядом. Их родители кружились в танце по неведомой спирали, держась за руки.
— Похоже, мы никому особо не нужны, — сказал Габриель.
Они снова вышли на улицу.
— Пойдём дальше? — сказал Габриель.
— Дальше?
— Здесь слишком много людей. Просто чуть дальше, недалеко.
Он кивнул во тьму между деревней и лесом.
— Там есть ещё одна скамейка. Не бойся. Ты же знаешь, что я не опасен? Просто слегка сумасшедший, вот и всё.
Вокруг темнота. За спиной остались музыка и смех. Сердце у Сильвии колотилось. Трава под ногами искрила. Лес стоял глухой, чёрный, непроницаемый. Они подошли к скамейке, сели. Сюда долетал свет луны и звёзд.
А свет у дверей клуба был как далёкий фонарь.