Жан-Клод вошел в зал и ответил:
— Милорд, все в порядке? Я беспокоился.
В отличие от бандитской физиономии голос у этого Жан-Клода был очень приятным — интеллигентным, бархатным, как у столичных актеров старой школы, и без следа ожидаемой хриплой пропитости. Сейчас, выйдя на свет, он производил не такое неприятное впечатление, как из тени: темное пальто был пусть и не слишком новым, но подчеркнуто опрятным, а шейный платок и воротничок рубашки были белоснежными.
— Тебе не о чем было переживать, — улыбнулся Штольц и сказал: — Знакомьтесь! Это Жан-Клод Моро, мой слуга и верный помощник. Это Август Вернон, здешний анатом.
Ничего себе слуга! Август к такому верному помощнику никогда бы не поворачивался спиной. Зато Штольц выглядел вполне непринужденно. Моро прошел к нему, с осторожной почтительностью принял исписанный нотами листок и слегка дрогнувшим голосом сообщил:
— Не самое лучшее место для ноктюрна, милорд.
Штольц внезапно сделался очень серьезным и указал на стол с покойницей так, словно именно он, а не Август, был здесь хозяином.
— Взгляни, Жан-Клод, что тут у нас.
Моро покосился в сторону Подснежника и ответил:
— Гвоздика и роза. Вижу по уху и царапинам возле рта.
Август, который неожиданно почувствовал себя лишним в собственных владениях, поинтересовался:
— Ваш слуга разбирается в артефактах?
— Ага, разбирается, — бросил Моро, и вдруг его ноздри дрогнули, словно он к чему-то принюхивался. Августу сделалось не по себе. Очень сильно не по себе. Ночь, зал для вскрытия с мертвой проституткой на столе, и тут еще этот тип совершенно преступной наружности.
Однако Моро ничего больше не сделал — просто прижал листок с нотами к груди с таким трепетом, словно это было долгожданное письмо от возлюбленной, и произнес:
— Если что, я внизу, милорд.
— Можешь идти домой, Жан-Клод, — махнул рукой Штольц и, когда слуга вышел из зала, произнес, чуть ли не извиняясь: — Он производит неприятное впечатление, я понимаю. Но он хороший человек, можете мне поверить.
Август пожал плечами и ответил:
— Мне-то что? Это вы с ним живете под одной крышей, — помедлив, он добавил: — Странно, конечно, что вы настолько хорошо разбираетесь в артефактах и маниаках. И слуга у вас тоже странный.
Штольц ободряюще улыбнулся, поднялся с табурета и неожиданно погладил Августа по плечу. Это было настолько неожиданно, что Август вздрогнул, словно Штольц его ударил.
— Я очень многое узнал в монастыре, — ответил Штольц и вдруг произнес: — Не стоит за меня волноваться, Август. Все будет хорошо.
— Я и не волнуюсь, — сказал Август, вдруг обнаружив в своем голосе какие-то незнакомые нотки. Он и правда был взволнован и растерян — все, что случилось этим вечером, было слишком неожиданно и непонятно. — Просто думаю, кому понадобилось убивать ее боевым артефактом.
— Мы это обязательно выясним, Август. Доброй ночи, — сказал Штольц и пошел к дверям.
— Доброй ночи, — откликнулся Август. Почему-то ему показалось, что Штольц его не услышал.
Глава 2. Эрика
Самым сложным было привыкнуть к тому, что в зеркале теперь отражалось другое лицо. То лицо, которое могло бы принадлежать брату Эрики, если бы у нее были братья.
Она не лукавила, рассказывая доктору Вернону о том, что готовила мертвых к погребению, когда жила в монастыре. Сейчас, наконец-то готовясь ко сну, Эрика вспоминала о том, как родители выслали ее в обитель, надеясь, что посты и молитвы усмирят их строптивую дочь и сделают ее такой, какой и полагается быть юной леди из старинной семьи — тихой, скромной и послушной воле родителей и супруга.
Но в монастыре музыка, которая с раннего детства прорастала из глубин души Эрики, зазвучала еще сильнее — так, что ее уже никто не смог бы остановить.
В дверь осторожно постучали, и Эрика услышала голос Моро:
— Милорд? Разрешите войти?
— Да, Жан-Клод, входи, — ответила Эрика, устало усаживаясь на кровать. День был долгий, и она хотела бы лечь и заснуть на пару суток.
Моро вошел в комнату — если обычно у него был такой вид, словно он хранил какой-то очень страшный и темный секрет, то сейчас слуга выглядел так светло и восторженно, как если бы перед ним открылись небесные врата и дали ему возможность заглянуть в рай. В руках он по-прежнему держал листок, который Эрика исписала в зале для вскрытия.
Она сама удивлялась тому, что вдохновение частенько приходило к ней в самых неожиданных и пугающих местах.
— Простите меня за дерзость, милорд, — промолвил Моро, — но не могли бы вы сыграть мне? Сейчас?
Эрика вздохнула и, устало качнув головой, ответила:
— Да. Но только один раз, я уже хочу спать.
Осунувшееся лицо Моро словно солнцем озарило.
— Благодарю вас, милорд, — горячо прошептал он. — Благодарю!
«Итак, с чего бы начать мою историю? — думала Эрика, усаживаясь за рояль. — Должно быть, с того, что родители вернули меня из монастыря и сообщили радостную весть: полковник Геварра выразил горячее желание взять меня в жены, и они ответили ему согласием. Пока мой жених на маневрах, я должна привыкнуть к этой мысли, не срамить родителей и склониться перед тем, с кем буду до гроба».
Геварра делал великое одолжение, взяв в жены практически бесприданницу — пусть семья Штольцев была одной из самых родовитых в Хаоме, отец мог дать за Эрикой какие-то совершенно смешные деньги. Эрика усмехнулась краем рта и опустила руки на клавиши.
Музыка была тихой и неторопливой — таким бывает затяжной осенний дождь над морем, который сыплет и сыплет целыми днями, и мир становится скучным и серым. Но все меняется, когда ты заходишь в дом и закрываешь двери! В камине весело потрескивают дрова, по дому плывет аромат сосновой смолы, а на маленькой плитке варится глинтвейн. Палочки корицы, гвоздичные звездочки, солнечно-рыжие апельсиновые дольки — и пусть себе льет этот дождь, ты будешь в тепле и уюте. Хорошо сидеть в кресле, вытянув ноги к огню, и, попивая пряный напиток, мечтать о том, как пойдет снег, а за ним пожалует и Новый год, пахнущий морозом, сеном и елью…
Эрика убрала руки с клавиш, но рояль продолжал звучать: музыка остывала в комнате, и Моро, который, словно верный сторожевой пес, уселся прямо на пол, мечтательно смотрел куда-то мимо рояля и Эрики, и его лицо было восторженным, светлым и почти юным. Интересно, что ему виделось? Вересковые пустоши Западного побережья или родные края — сухая растрескавшаяся земля под багровым низким небом?
Эрика не хотела бы спрашивать. Незачем забираться туда, откуда ты не сумеешь вернуться.
— Понравилось? — спросила она, хотя и так видела ответ. Моро кивнул и признался:
— Вы потрясаете меня. В очередной раз потрясаете.
— Вот и хорошо, — ответила Эрика. — Свари мне завтра глинтвейн.
— Разумеется, милорд, — Моро поднялся на ноги с ковра, поклонился и добавил: — И еще надо обновить мое зелье. Знаю, что мерзость, но без него не обойтись.
— Спасибо, Жан-Клод, — улыбнулась Эрика, и Моро вышел.
Конечно, его звали не Жан-Клод — настоящего имени ее слуги не смог бы произнести ни один человек на белом свете. Но именно благодаря ему Эрика могла вести ту жизнь, о которой всегда мечтала.
Если бы не Моро, то у Эрики не было бы музыки. Да и ее самой уже давно бы не было.
«Итак, продолжим, — подумала она, нырнув наконец-то под одеяло. — Какая сказка без принцессы? Вот принцесса Кэтрин: мы познакомились с ней на прогулке в Монтонском саду, и оказалось, что она уже слышала мои импровизации. Мы и сами не поняли, как стали лучшими подругами — а потом Кэтрин подарила мне Моро».
Вернее, не самого Жан-Клода Моро, верного слугу и фанатичного поклонника музыки Эрика Штольца — сначала это просто была старая серебряная лампа, которую никто не мог открыть. Она сама отбросила крышку, когда Эрика села за рояль, чтобы сыграть для Кэтрин очередной ноктюрн.
Кто был Моро? Может, сказочный джиннус. А может, демон. Кем бы он ни был, музыка Эрики понравилась ему настолько, что он попросился к ней в слуги — лишь бы слышать то, что она пишет и играет.
Кэтрин, помнится, захлопала в ладоши и воскликнула:
— Боже, как это романтично! Настоящая сказка!
И именно принцессе пришла в голову удивительная мысль — она попросила Моро создать артефакт, который сможет придавать Эрике мужской облик.
— Сами подумайте, — сказала Кэтрин, когда они сидели на ковре в ее комнате, словно заговорщики или дети. — Эрика будет мужчиной. Тогда ей не придется выходить замуж, и она спокойно сможет заниматься музыкой! Она будет давать концерты, ездить с гастролями, она будет жить так, как захочет! И никто больше не станет ею распоряжаться!
Помнится, Эрика обняла подругу и расплакалась от нахлынувших на нее чувств. Жизнь в родительском доме и монастыре приучила ее к мысли о том, что она может рассчитывать только на себя, и искренняя доброта и любовь принцессы тронула Эрику до глубины души. Моро, который смотрел на нее с тем чувством, которое было намного глубже любого уважения и любой любви, сказал:
— Да, я смогу создать такой артефакт. И буду варить зелье для того, чтоб ваш организм его не отторг. И я буду вам самым верным слугой и защитником. А взамен прошу самую малость. Просто играйте для меня, просто дайте мне слушать вашу музыку.
Так на свет появился Эрик Штольц, и так его музыка бросила к его ногам весь мир. Денег, которые Эрика получила за свой первый концерт, хватило для того, чтобы купить хорошую квартиру в центре города и сбежать от родителей. Эрика понятия не имела, как именно они объяснялись с полковником Геваррой — ее больше не интересовали ни родители, ни полковник, ни прежняя жизнь. Она проводила время с Кэтрин, послушно пила отвратительное зелье, которое для нее готовил Моро, и жизнь наконец-то была такой, о какой Эрика всегда мечтала.
Самым сложным было привыкнуть к чужому лицу в зеркале. Но постепенно она справилась и с этим. Какое-то время Моро осторожно брил ее щеки и подбородок, стремительно зараставшие черной щетиной, но вскоре Эрика постигла и эту науку.