— Да, — кивнула Эрика. — Я плохо знал своих родителей. Они совершали дурные поступки. Но я любил их и в какой-то момент запретил себе думать о том, что их убили.
А потом пришел доктор Вернон, взял ее за шиворот и потыкал лицом в газетный лист, словно щенка в лужу. Прекрасно, просто прекрасно.
— Если вы их любили, — проникновенно сказал анатом, — то давайте найдем их убийц. Найдем и накажем.
Эрика долго смотрела на него прямым испытующим взглядом, и доктор Вернон не отвел глаз.
— Вам настолько скучно в Эверфорте? — спросила Эрика. Вернон ухмыльнулся.
— О, гляжу, вы постепенно постигаете мое искусство ядовитых уколов! — довольно ответил он и признался: — Да, скучно. Но дело не совсем в этом.
— Неужели! — Эрика вдруг поняла, что ей удалось улыбнуться. — А в чем же?
Вернон только руками развел.
— Это моя природа, — ответил он. — Не терплю несправедливости. И хочу, чтобы зло не уходило от возмездия. Собственно, это меня сюда и привело. А если идешь своей дорогой, то иди по ней до конца, иначе и начинать не стоило.
Эрика снова скользнула по доктору оценивающим взглядом. Смелый, дерзкий, готовый пойти на плаху ради того, что считает правильным.
— Наверно, в вас влюблены все девушки Эверфорта, — предположила Эрика. Вернон хмыкнул, откинулся на спинку стула и, скрестив руки на груди, уставился на Эрику так, словно она была особо ценным экспонатом в каком-нибудь музее, и ему требовалось либо подтвердить эту ценность, либо опровергнуть ее.
— С чего бы это вдруг?
— Девушки любят таких, как вы, — ответила Эрика, вскользь подумав, что, наверно, тоже могла бы влюбиться в доктора. — Уверенных, дерзких, грубых. Борцов за правду.
Вернон отвел взгляд, и Эрика удивленно поняла, что он смутился.
— Сказать вам правду? Я никого не любил уже много лет, — произнес Вернон, задумчиво прикоснувшись к лицу. — И меня никто не любил. Зачем? Все это старые бредни, а нынче свет поумнел, и все это вздор. И вообще, — доктор нахмурился и одарил Эрику угрюмым взглядом, — не понимаю, почему вы заговорили об этом.
Эрика довольно поняла, что анатом начинает сердиться, и всерьез.
— Теперь мы квиты, — весело сказала она: ее холостой выстрел оказался боевым и угодил точно в яблочко. — Вы ранили меня, а я вас.
Вернон устало покачал головой, словно ожидал от Эрики именно такого ответа. «А ведь ему на самом деле очень важно…» — подумала Эрика и сказала:
— А вам ведь важно, чтобы вас любили. На самом деле вы хотите только этого, Август, при всем вашем образе несносного циника, но не признаетесь даже самому себе.
— А вы умеете читать мысли, — парировал Вернон. — Вас ведь именно поэтому отправили в монастырь? Потому что вы — маг, не умевший обуздать свою магию. Почти безумец.
Эрике захотелось закрыть глаза. Ей вдруг показалось, что они сбросили не только одежду, но и кожу, и плоть, открыв друг другу тех огненных птиц, которые были их душами. Пламя ревело, музыка, что пробивалась сквозь него, была набатом над гибнущим городом. «Звоните в колокола!» — услышала Эрика громкий хор, и над огнем разнесся протяжный и густой колокольный звон.
— Верно, — кивнула она. — Но моей магией была музыка, и да, я не мог ее обуздать. Бывало, поднимался ночью, а у меня жар, и пока не доберусь до рояля, он не спадет.
Глаза доктора потемнели, словно он тоже услышал ту музыку, которая грохотала в ушах Эрики.
— Что искал убийца ваших родителей? — спросил Вернон. — Что они прятали в доме? Нечто сверхценное, такое, за что и умереть не жалко. Что?
— Я не знаю, — выдохнула Эрика, и доктор вдруг ободряюще сжал ее руку. Это был настолько неожиданный жест, что Эрика с трудом сумела сдержать дрожь.
— Мы узнаем, — ответил Вернон, глядя ей в глаза. — Мы это обязательно узнаем.
— Милорд, вы выглядите расстроенным.
Вернувшись домой, Эрика легла на диване в гостиной и принялась рассматривать фреску на потолке. Так пышно и пафосно рисовали только в прошлом веке — для триумфа Гидоры, богини любви, художник выбрал яркие, насыщенные, почти приторные краски и формы. Обнаженная красавица шествовала по облакам, и упитанные путти рассыпали перед ней растрепанные розовые бутоны.
— Милорд?
Эрика покосилась в сторону Моро, который стоял в дверях со стопкой писем, половина из которых была перевита розовыми лентами, и заметила:
— Если бы это был триумф Палладии, то она шла бы по черепам, а не по розам.
Моро задрал голову к потолку, задумчиво почесал кончик носа и спросил:
— Палладия это богиня войны, если я не ошибаюсь?
— Совершенно верно, — ответила Эрика. Встреча с доктором Верноном выбила ее из равновесия. Музыка, что грохотала в ней в архиве, сейчас стала тише, но не ушла. Теперь Эрика слышала хор, поющий на старохаомийском ту часть мессы, которая всегда заставляла Эрику дрожать от страха в монастыре: День Гнева, этот день повергнет мир во прах.
— Впечатляющая дама, ничего не скажешь, — одобрительно отозвался о фреске Моро. Нарисованная Гидора обладала грудью таких размеров, что Эрика невольно задавалась вопросом, как она носит на себе эту впечатляющую тяжесть. — Ваша почта, милорд. Девушки пишут, что вы их светлое солнышко. Что изволите ответить?
— Что скажу я, грешный, в день, когда праведник затрепещет, — вздохнула Эрика. Хор пел в ее ушах, и Эрика знала: несмотря на то, что поход с доктором Верноном в архив выпил из нее все силы, совсем скоро она поднимется с дивана и сядет за рояль.
— Обдумываете новую вещь? — спросил Моро, положив письма на стол рядом с диваном. Эрика кивнула и сказала:
— Мы с Августом Верноном ходили в архив. Он показал мне статью в газете об убийстве моих родителей.
Моро нахмурился, и Эрика подумала, что анатом ему не нравится. Он, конечно, не подавал виду, но Эрика еще в морге ощутила эту неприязнь.
— Если многоуважаемый доктор будет вам надоедать или позволит себе лишнего, — сухо произнес Моро, — то просто скажите мне.
Эрика рассмеялась.
— Неужели будет драка?
Моро очень выразительно посмотрел на Эрику и ответил:
— Нет, ни в коем случае. Я с ним исключительно вежливо и уважительно побеседую. Как полагается слуге с джентльменом. Ну а если он сам решит начать драку…
И Моро развел руками. Эрика вздохнула и спросила:
— Ты можешь создать артефакт, который смог бы заглянуть в дом моих родителей?
Моро нахмурился, размышляя, а затем ответил:
— Зачем? Что вы хотите там увидеть?
Некоторое время Эрика молчала — мысль, которая пробивалась сквозь музыку, никак не могла облечься в слова.
— Я хочу, чтоб ты посмотрел, — сказала она. — Посмотрел и узнал, что искал убийца моих родителей. Понимаю, что прошло много времени, но ты сможешь увидеть, что они скрывали. Ты — сможешь.
Лицо Моро потемнело. Он отошел к окну и хмуро уставился на улицу — вечерело, за окнами закружился снежок, и мир постепенно обретал сиреневые и фиолетовые оттенки наступающей ночи.
— Вернон считает, что это было не простое убийство, — негромко промолвила Эрика. — Убийца не был маниаком, он хотел забрать что-то, что они хранили. Пытал их, чтобы они отдали это. В итоге не получил и отрубил им головы.
Ей стало холодно — Эрика не думала, что сможет настолько спокойно говорить о смерти своих родителей. Моро пожал плечами.
— Мы ведь с вами осматривали дом. Потом, после похорон. Помните? Мы вдвоем навели там порядок и все опечатали.
— Да, — Эрика села, провела по лицу ладонями, и вдруг поняла, что музыка стихла. Она больше не слышала ни хора, ни колоколов. — Но, возможно, мы тогда не знали, что искать. Жан-Клод, так ты можешь создать такой артефакт?
Моро отошел от окна и, сев рядом с Эрикой на диван, протянул ей руку.
— Просто возьмите меня за руку, — сказал он. Эрика подчинилась — пальцы Моро, стиснувшие ее ладонь, были теплыми и сильными, и Эрике показалось, что она провалилась в детство и шла, держась за руки родителей, и мир был огромным, открытым и добрым.
— А как же артефакт? — спросила Эрика, и по губам Моро скользнула улыбка.
— Сейчас я сам буду артефактом, — ответил Моро, и Эрику ударило в голову.
Удар был такой силы, что на несколько мгновений она потеряла сознание и очнулась в кромешной тьме. Воздух пах пылью, пыль была везде — на лице Эрики, на ладонях, которыми она упиралась во что-то шершавое. Эрика закашлялась, попробовала подняться и тотчас же обмякла без сил. Цепкие пальцы подхватили ее под руку, потянули, поднимая, и перед лицом Эрики проплыл крошечный золотой огонек.
— Минутку, милорд, — услышала она голос Моро. — Сейчас будет светлее.
Огонек протек влево — рядом с ним появился второй, и Эрика поняла, что огонек отразился в огромном зеркале в гостиной. Старинное, купленное еще прапрадедом в Южной Валакии — в детстве Эрика была уверена, что в его прозрачной слегка синеватой глади живет привидение.
Она покачнулась, едва удержалась на ногах — Моро тотчас же обнял ее, и Эрика уткнулась лбом ему в плечо. Она была дома, она вернулась. Они стояли в гостиной, залитой вечерней тьмой — обернувшись, Эрика увидела знакомые высокие окна, а за ними белел зимний заснеженный сад, и свет далекого фонаря казался огоньком на болоте.
— Господи… — прошептала Эрика. В ее душе сейчас все рвалось, все звенело, ей хотелось кричать и плакать — Эрику бросило в пот, а плечи заломило, словно на них опустилась невероятная тяжесть. Это ее дом, здесь она провела свое детство, она знала здесь каждую трещинку в паркете и каждый золотой завиток на обоях.
Сердце пропустило удар.
Моро опустил руки, и Эрика медленно побрела по гостиной. Огонек потянулся за ней. Вот высокие напольные вазы — Юго-Азинская империя, фарфор династии Лу. Сейчас они были пусты, но когда-то мать заполняла их розами, срезанными в саду. Эрика провела пальцами по пыльному краю одной из ваз и нащупала шершавый скол.
— Она разбилась, — негромко сказала Эрика. — И цветы высыпались, и упали возле… возле…