Критическая обстановка требовала от него принятия быстрых и решительных мер. И в то же время в глубине души пронеслось спасительное понимание, что внезапный русский десант в Феодосию, особенно самовольное бегство Шпонека с полуострова, отводит от него, от Манштейна, гнев фюрера за неудачи под Севастополем, за долгое топтание перед этой морской крепостью.
Выдержав паузу, Манштейн громко и властно произнес:
– За самовольное отступление, что привело к фактической потере стратегически важного Керченского полуострова, отстраняю генерал-майора фон Шпонека от командования сорок вторым армейским корпусом! Это первое. И второе! – Манштейн на минуту задумался. – Где генерал Маттенклотт?
– Генерал-майор Маттенклотт в штабе своей дивизии, – сухо, как обычно, доложил полковник Веллер.
– Командира сто семьдесят второй пехотной дивизии генерал-майора Маттенклотта назначаю командиром сорок второго армейского корпуса, – приказал Манштейн. – К командованию корпусом приступить немедленно!
Дав еще несколько распоряжений и поручений, Манштейн отпустил подчиненных.
– А вас прошу остаться, – сказал он начальнику разведки Хорсту и эсэсовцу Роделю.
Когда они остались втроем, Манштейн задал вопрос, который его тревожил с утра, с момента получения известия о высадке морского десанта в Феодосии. Он спросил, обращаясь к ним обоим:
– Меня беспокоит судьба Гюнтера фон Штейнгарта. Как вы думаете, господа офицеры, где, по вашему мнению, сейчас может находиться генерал-лейтенант Генерального штаба?
Мысленно командующий назвал Штейнгарта «берлинским коршуном», но вслух произнес его полный титул.
– Из Берлина уже спрашивали о нем.
– Как вам известно, герр генерал, Гюнтер фон Штейнгарт вместе с племянником и адъютантом неделю назад отбыл в Феодосию, – доложил начальник разведки. – И как он заявил перед отъездом, всего на три-четыре дня.
– Но он увез папку с важными документами. – добавил Родель.
– Я это и имею в виду, – озабоченно произнес командующий, – с ним документы строгой секретности, и еще его племянник, который многое знает, чего другим знать не положено.
– По нашим данным, – Родель сделал акцент на слова «по нашим данным», подчеркивая, что эсэсовцы имеют свои источники информации, – у генерала Вильгельма Гюнтера фон Штейнгарта в Феодосии имеется то ли дальняя родственница из зажиточной семьи немецких колонистов, поселившихся в Крыму еще в прошлом веке, то ли любовница. Он встречался и сблизился с ней еще двадцать лет тому назад, когда германские войска оккупировали Крым.
– Весьма интересно, – усмехнулся Манштейн. – Теперь понятно, почему он так торопился в Феодосию!
– По нашим уточненным данным, – Хорст тоже сделал упор на слова «уточненным данным», – генерал-лейтенант не задержался в Феодосии, а с охраной выехал в Керчь к генералу Шпонеку. Но в Феодосии остался его племянник.
– По нашим данным, – произнес Родель, – получив известие о высадке десанта южнее Керчи, фон Штейнгарт на легковом автомобиле и под охраной мотоциклистов ночью выехал в Феодосию.
– У него с собой папка с секретными документами, на которых стоит гриф «Секрет государственной важности» и гриф «Совершенно секретно».
– Именно это меня и беспокоит. Мне нужны точные сведения о том, где сейчас находится Штейнгарт, – командующий, сделав паузу, продолжил: – Приказываю вам принять все возможные и невозможные меры, чтобы обезопасить генерала. Не жалейте средств. Задействуйте всю агентуру! Но главное, помогите ему и его племяннику выбраться оттуда, из огненного пекла, и прибыть сюда, в штаб армии. Папка с важными секретными документами не должна попасть в руки врага!
Гитлер был взбешен, когда получил известие о внезапной высадке крупного морского десанта в порту Феодосии и потере Керченского полуострова. Командир дислоцированного в Крыму 42‑го корпуса генерал граф Шпонек был немедленно снят с должности, отозван в Берлин и предан суду военного трибунала.
Председательствовал на заседании трибунала Герман Геринг.
Судебное разбирательство было кратким и больше походило на расправу. Генерал-лейтенант граф Шпонек был лишен всех званий, орденов и наград и приговорен к смертной казни.
Но приговор сразу не был приведен исполнение. Графа посадили в камеру смертников. А спустя некоторое время смертная казнь была заменена пожизненным заключением в крепости.
Глава вторая
Алексей Громов нахлобучил шапку и поднял воротник бушлата. С моря дул злой, пронизывающий насквозь, ветер. Зима выдалась необычно холодной для Крыма, снежной и морозной.
Он стоял в развалинах своей комнаты. В том, что осталось от нее и от всего дома. Стоял растерянный и отрешенный, веря и не веря своим глазам. Командир разведывательной группы специального назначения лейтенант морской пехоты Вадим Серебров разрешил старшине первой статьи Алексею Громову отлучиться всего на один час, чтобы «побыть дома».
– Я по-быстрому! Туда и обратно! – весело ответил Алексей, довольный редко выпадавшей на войне возможностью побыть дома.
Такая возможность была у Громова ровно полгода тому назад, еще в мирное время, в начале июня 1941 года, когда вернулся из Москвы в Севастополь со Всесоюзных соревнований Военно-морского флота по боксу. Поехал в Москву Алексей Громов чемпионом Черноморского флота, а вернулся из столицы чемпионом в среднем весе Военно-морского флота СССР! В Севастополе его чествовали как героя. Командующий Черноморским флотом своим приказом поощрил старшину первой статьи отпуском на неделю домой.
Но Алексей не воспользовался такой возможностью, не побывал дома, не повидался с родными. Он не поехал в Феодосию, хотя она и была рядом. Громов отложил, вернее, отодвинул отпуск домой. Начинались крупные военные учения: совместные маневры Черноморского флота и войск Одесского военного округа.
К этим учениям долго и упорно готовились на всех кораблях. На крейсере «Червона Украина», на котором служил Громов, тоже отрабатывались действия всех служб и подразделений.
Старшина первой статьи Алексей Громов, один из лучших артиллеристов корабля, просто не мог, совесть не позволяла, оставить товарищей по службе в такие ответственные дни. Командир корабля капитан второго ранга Заруба, узнав о таком решении чемпиона – гордости крейсера! – сказал тогда Громову: «Молодец! Правильно решил! – и добавил: – Если маневры пройдут успешно, поедешь к родным в Феодосию не на одну, а на две недели!»
Маневры прошли успешно. Экипаж крейсера «Червона Украина» получил благодарность от командующего Черноморским флотом. На базу в Севастополь пришли в пятницу, а с понедельника 23 июня Алексей должен был отбыть в отпуск. Но в воскресенье, на рассвете 22 июня 1941 года, началась война – немецкие бомбардировщики совершили первый налет на главную базу Черноморского флота. Крейсер «Червона Украина», как и другие боевые корабли, стал отражать внезапное нападение врага…
Война началась совсем не так, как о ней думали, как к ней готовились. Началась не с победного наступления, не на территории врага, а с обороны на своей земле. Фронт стремительно приблизился к Крыму. Прорвав оборону на Перекопе, 11‑я армия вермахта ворвалась на полуостров. В конце октября началась оборона Севастополя.
Прошло всего полгода с начала войны, а сколько уже пришлось ему пережить и испытать!
Более двух лет Алексей не был в родной Феодосии.
Развалины своего дома Алексей Громов увидел издалека. К горлу подкатил комок, перехвативший дыхание. И он, осторожно ступая по земле, как к чему-то опасному, стал подходить к тому месту, где еще недавно стоял их невысокий дом, родной дом, старый, с прогибом крыши от тяжести черепицы.
Теперь его не было.
Уцелела лишь одна стена. Другие стены, сложенные из такого же белого крымского камня, рухнули, а она уцелела. В редких щербинах и выбоинах от пуль и осколков. Сверху вниз перечеркивал выбеленную стену длинный и глубокий темный след. Его прочертила рухнувшая потолочная балка, когда обваливалась крыша. Она как бы отделила прошлое от настоящего.
О прошлой, ушедшей навсегда мирной жизни, ему напоминали крохотные железные гвоздики, вбитые в стену. Ими Алексей прибил на этой стене свои первые спортивные грамоты и дипломы, заработанные на городских и областных соревнованиях по боксу. Грамоты и дипломы пропали. Лишь сиротливо, черными точками, торчали шляпки гвоздиков.
Уцелел кусок географической карты. Карту приклеил Алексей еще в шестом классе столярным клеем, за что ему тогда крепко досталось от деда. Жив ли он? В городском штабе Алексей узнал, что его дед, Степан Александрович Громов, ушел в крымские горные леса с партизанским отрядом, который возглавил подполковник Сергеев, начальник городского отдела милиции.
Алексей хорошо знал Сергеева. Именно он, дядя Костя, тогда еще капитан Константин Петрович, привел Алексея, ершистого подростка, росшего без отца, в секцию бокса. Приехал за ним на своей милицейской машине и из этого дома повез в порт, в Клуб моряков, заставил тренироваться. И следил, чтобы Алексей не отлынивал, не пропускал тренировки…
А о настоящем времени говорила пустая часть стены, которая была за рваным следом. Война расписалась на ней щербатыми следами от осколков и пуль. По степени разрушения Громов определил, что в дом угодил крупный снаряд. Один из тех, которые посылали в город пушки главного калибра наших боевых кораблей, приплывших штурмовать Феодосию. Громов видел, что снаряды легли кучно. Артиллерийским корабельным огнем снесли не только его дом, но и соседние. Почти вся улица лежала перед ним в горестных руинах. И щемящее чувство обиды, что невольно пострадали от своих же, а не от немцев, сдавило его грудь. Никогда не думал, что такое могло случиться.
Алексей прошелся по развалинам своего дома. Под подошвами флотских ботинок захрустела черепица. Он остановился. Жалко было давить черепицу. Она может еще пригодиться. Надо только разобрать завал, отсортировать, выбрать целую черепицу. Он так подумал и тут же грустно усмехнулся. Когда и кто это будет делать? Разбирать завал и сортировать черепицу? Дед – в партизанах. А мама… Марию Игнатьевну немцы арестовали еще месяц назад и, как ему рассказали, увезли с другими арестованными в концентрационный лагерь, расположенный где-то под Симферополем на картофельном поле.