Сели без чинов, за круглым низким столиком в углу кабинета, секретарша подала чай, несколько удивляясь неоолидности посетителей и тому, что шеф держится с ними чересчур уж по-свойски, запросто. А Павел Федорович, когда строгая секретарша вышла, с бесшабашным видом, эх, была не была, достал из встроенного шкафа початую бутылку коньяка и три рюмки. Юмористы, переглянувшись, засмущались.
Чтобы подбодрить их и расшевелить, Павел Федорович поделился воспоминанием. Был у них в южном городе зампред, хороший мужик, но п о з в о л я л себе, крепко п о з в о л я л. Бывало, если вызовет тебя для доклада один на один, можешь не сомневаться — нальет. Целый фужер, и не откажешься, такой человек! И главное, без закуски, только что боржомчику плеснет. Ему-то хоть бы что, он натура привычная, а тут выпутывайся как знаешь. Но ничего, приноровились. Как пред ясные очи идти, папку с собой берешь, вроде бы для документов, а там — сырок, колбаска, зелень-мелень какая-нибудь, чин по чину! Юмористы вновь переглянулись, посмеялись чуть принужденно.
— Ну, вот что, ребята, — совсем уж по-дружески произнес Павел Федорович и даже за плечи обоих приобнял, — выручайте, на вас вся надежда! Сына женю, в кои-то веки бывает. Ну и хочется, чтобы свадьба запомнилась не одними шашлыками да кольцами. Понимаете меня? Сообразите что-нибудь такое веселое, удалое, гостей повеселить… За тамаду я спокоен, друг мой с юга прилетит специально, златоуст! Хоть в ООН посылай, между прочим, профессор философии в местном университете. Но удивить хочется… Возьметесь, а? Типа веселых и находчивых… Лозунги там разные юмористические, эпиграммы… я вам и темы подготовил, — Павел Федорович раскрыл лежавшую на столе красивую папку с фирменным тиснением внешнеторгового объединения.
— Вот смотрите: тестя продернуть можно за любовь к автомобилю, пожелать ему скорого строительства гаража, третий год бьется; свекрови, — защититься еще раз, она у нас в доктора метит, вот так-то, братцы, не лыком шита… Ну, жениху, как положено, успехов в учебе, больше целеустремленности в жизни. Невесте, сами понимаете, чего пожелать… На свадьбе можно немножко этакого… в рамках, конечно. Известные люди будут среди гостей, можно сказать, знаменитые спортсмены, артисты, живописцы, их тоже неплохо упомянуть в стихах, но только почтительно, сами понимаете, в высшей степени деликатно. Ну уж, а меня, грешного, — Павел Федорович вновь улыбнулся молодо, озорно и совершенно простецки, кто знал его давно, помнил эту улыбку в комсомольские годы, — на ваше усмотрение… Если заслуживаю, не щадите и меня!
Остроумцы на этот раз потупились, не переглянувшись, и хмыкнули как-то уж совсем через силу. Павел Федорович уразумел это по-своему и выложил прямо, без экивоков, что, уважая творческий труд, предоставляет обоим авторам по два дня отгула. И вообще, — тут решительность тона уступила место некоторой многозначительной туманности, — я добрых услуг не забываю…
Согласились на том, что Рязанцев составит сценарий торжества, а Гойзман как признанный профсоюзный поэт напишет дружеские эпиграммы. «Может, даже с приглашением каждому данному герою произнести тост», — пообещал стихотворец. Павел Федорович заметил с улыбкой, что оставляет эту идею на усмотрение автора.
Он был уверен, что авторы не подведут, его вообще никогда не подводили, потому что он тоже не подводил никогда. Нутром чувствовал, кого нельзя подводить.
Все складывалось так хорошо, что необходимо было ожидать неприятностей. Это вздохнула жена, которая при всех своих степенях в области художественного воспитания подростков оставалась суеверным человеком. Сам-то Павел Федорович на предрассудки плевать хотел, он как раз верил, что раз все идет хорошо, то должно идти еще лучше. Не подкачали южные дружки, прислали с верными гонцами и вина, и фруктов, и вообще всего, что нужно молодым людям наших дней, как всегда, южное снабжение могло дать столичному сто очков вперед. Помощник превзошел самого себя, в «Праге» у него обнаружился знакомый мэтр Сергей Иванович, специалист международного класса, обещал устроить свадьбу почище дипломатических приемов.
— Ну, почище, пожалуй, не надо, — усмехнулся Павел Федорович, — довольно будет, чтоб не хуже.
А помощник и впрямь расстарался, знакомых художников — хорошие ребята, но забулдыги, — стимулировал бутылками на творческий подвиг, они настряпали массу юмористических плакатов и легкомысленных транспарантов, которыми забавно будет украсить свадебный зал. Павел Федорович идею одобрил, только просил показать ему эти транспаранты заранее, мало ли чего эта богема насочиняет, все-таки солидные люди обещали быть. «Конечно, конечно, — понимающе поджал губы помощник и тут же разложил перед шефом какие-то чрезвычайно элегантные прямоугольники бристольского картона с надписями изысканной вязью, проекты пригласительного билета, как оказалось. Павел Федорович выбрал самый строгий вариант и утвердил его своею подписью. В этот момент он чувствовал себя почти что государственным деятелем, чей росчерк пера определяет нечто в судьбах тысяч людей.
В тот день и случился первый прокол. Дочь Карина, которую, вероятно, раздражала вся эта суета по поводу свадьбы брата, звонки, визиты, приезд посыльных с дарами, поездки в магазины, не имеющие к ней решительно никакого отношения, сделалась более капризной, чем когда бы то ни было. Павел Федорович злился, но значения не придавал, в конце концов, девчонка привыкла быть пупом земли и теперь заурядно ревнует. Но от одной ее фразы Павел Федоровичи остолбенел.
— А вы знаете, что ваш «ж е н и х» каждую ночь своей медсестре названивает? — мстительно выкрикнула дочь, и у Павла Федоровича заныла лопатка. Марат и впрямь после двенадцати утаскивал телефон в свою комнату, никто этому не удивлялся, считалось, что жениху с невестой полагается п о в о р к о в а т ь на сон грядущий. А он вот, значит, с кем в о р к о в а л! Да какое уж тут в о р к о в а н ь е, небось выяснял отношения накануне «рокового» шага, страдал, намекал, но дай бог, каялся и обещал все на свете переиграть в последний момент! С него станется, с тихони проклятого, кто знает, какие страсти бурлят под внешней его флегматичностью, какие б л а г о р о д н ы е чувства! Павел Федорович вдруг сообразил, что, в сущности, вовсе не знает сына, его устремлений, надежд, как это в старину говорилось, и д е а л о в. То есть та карьера, какую он сам Марату определил и предусмотрел в деталях, и считалась з а в е т н о й мечтой сына, но ведь такого идеального соблюдения отцовской программы не встречается даже в книгах. Вон у русских купцов, у хозяев, у воротил сыновья и то, как свидетельствуют классики, вырождались в биллиардистов и в декадентов. А нынешние лучше, что ли? Насмотрятся дурацких фильмов, а потом выкидывают номера.
Павел Федорович поймал себя на мысли, что предполагаемые страхи считает уже подтвердившимися. Он почти уверовал в то, что в разгар торжества в зале ресторана непременно, появится никому не известная, никем не приглашенная молодая женщина, злодейка, первая незажившая любовь Марата. И почти воочию увидел, как Марат, забыв про растерянную невесту, бежит через весь зал, расталкивая знающих дипломатический протокол официантов. И наяву ощутил прожигающий кожу стыд промотавшегося отца, устроителя свадьбы, превратившейся в конфуз и посмешище.
Первым импульсом было броситься к сыну, схватить его за грудки и тряхнуть, чтобы опомнился. Потом пришло трезвое соображение: прежде к таким мерам не прибегал, теперь о них и думать не приходится. Марат только взъерепенится и, чем черт не шутит, додумается до такого поступка, который пока еще ему, может, и в голову не пришел. Вот медсестру эту, поганку, действительно стоило бы разыскать, внушить ей со всей строгостью, чтобы не сбивала порядочных ребят с пути истинного. Впрочем, и это праведное намерение, по здравому размышлению, показалось глуповатым, то-то и оно, что она их почти что наставляет на этот самый благонравный путь. От расстройства Павел Федорович даже закурил, хотя не брал табака в рот лет двадцать как минимум. А теперь вот задымил неумело, как школьник, услужливо подсунутой помощником сигареткой «Мальборо» и думал о том, что уповать остается лишь на судьбу. Пронесет так пронесет. А нет, так пропади оно все пропадом!
За неделю до свадьбы произошла неприятность, затмившая на мгновение все текущие страхи и дурные предчувствия. У себя в кабинете он, как всегда, внимательно просматривал утренние газеты, отмечая при этом, какую статью на досуге следует проработать с особым тщанием, статьи он именно прорабатывал, это была школа ранних пятидесятых, дополненная последующим опытом улавливания интонации и особо важных абзацев. В этом номере настораживающих внимание статей подобралось больше, чем обычно, потому-то с запозданием обратил он внимание на короткую официальную информацию, помещенную на второй странице с подчеркнутой деловитой скромностью, едва ли не на полях проблемного экономического обзора. Когда Павел Федорович прочел эти несколько сухих, однозначных строк, ему вдруг почудилось, что они разрослись до громких предпраздничных призывов, заполонив собою всю площадь газетного листа. Он перечитал их еще раз, точнее, вслух произнес наизусть знакомую стандартную формулировку, не осознавая, до какой степени обдирают губы казенные слова, обставляющие трепетно теплое знакомое имя… «В связи с уходом на пенсию». Речь шла об Иване Суреновиче.
Досада по поводу разом рухнувших планов пришла потом, сперва же потрясло недоумение: как это его угораздило не прослышать ни о ч е м т а к о м р а н ь ш е? Неужели все эти предсвадебные заботы и опасения до такой степени задурили ему голову? Или же вера в звезду Ивана Суреновича была в его душе столь благодарно незыблемой, что он даже не подумал ни разу о ее закате, как не допускаем мы до поры до времени возможности своего конца? Вот это, пожалуй, самое верное. Какие угодно слухи принимал к сведению Павел Федорович, предчувствуя, что пошатнется того и гляди тот или иной авторитет. Но вот в отношении Ивана Суреновича такая мысль даже в голову не приходила. Потому-то и ошеломило известие, как ошеломляет самоуверенного, привыкшего к победам боксера первый, будто бы ненароком, будто бы по недоразумению пропущенный удар. Как председатель спортивного общества Павел Федорович уже знал, что пропустить стоит только раз…