Вышел я на тихую и темноватую улочку, через квартал — автобусная остановка, там я и сяду.
И вдруг — бу-ух! Бух! Где-то рядом грохнул выстрел, второй. Ударила автоматная очередь, в ответ ей ещё одна. Неровная, захлёбывающаяся. Захлопали двери. По улице побежали люди. Кто-то кричит:
— Милисиано убит! Милисиано!
Я бросился вместе со всеми. Выскочил на перекрёсток. Пороховой дым плавает. А у дома сидит милисиано, совсем молоденький. Привалился спиной к стене, голова у него падает, по груди пятно крови растекается, а он всё силится подняться и рукой автомат нащупывает. У ног его стреляные гильзы разбросаны.
Я взял одну и зажал в кулаке. Тёплая ещё. Попробовали парня поднять, а он уже не дышит и рука затихла. В толпе как закричат:
— Вот что они делают, недобитые! Найти их!
Но недобитых нигде не было. Только старушка из дома сказала, что они умчались в «макина негро», в легковой чёрной машине, и милисиано, кажется, ранил одного…
К дому с шумом подъехал автомобиль. Сквозь толпу пробрались несколько милисианос. Отнесли товарища в машину. А у того места, где ещё виднелась кровь, стали на пост двое других. Командир расспросил обо всём старушку, и автомобиль уехал.
Я выбрался из толпы, на остановке сел в автобус. А по дороге напряжённо вглядывался в каждую красивую машину и сжимал в руке всё ещё тёплую гильзу.
ЧТО РАССКАЗАЛ ФРАНЦИСКО
На следующий день Франциске пришёл к нам, опоясанный широким ремнём с пистолетом.
— Вчера убили нашего товарища, — сказал он.
— Я знаю, — сказал я. — Недобитые.
— Добитые! — ударил ладонью по столу Франциско. — Их поймали мои ученики. Ночью, как только они подъехали к своей норе на машине.
— На чёрной? — спросил я.
— Си, — кивнул он. — На самой чёрной!
Он заходил по каюте и, размахивая руками, стал рассказывать.
Три ученика Франциско сидели на улице поздно вечером.
Мимо них проехала чёрная машина и остановилась напротив ближнего дома.
— «Кадиллак», — сказал негритёнок, тоже Франциско.
— Но «кадиллак»! «Шевролет», — возразили друзья. Ребята заспорили и подошли ближе. И вдруг из машины вышли двое с автоматами. Третьего они вели под руки, рубаха у него была в крови.
Мальчишки притаились. Люди с оружием постучали в дверь и, оглядываясь, вошли. Почему они с оружием? Почему не отвезли раненого в госпиталь? И почему оглядываются? Они чего-то боятся? Это нехорошие люди, решили ребята. Нужно что-то делать.
Маленький Франциско бросился в народную милицию, а его друзья остались следить за домом. Чёрный «шевролет» всё стоял на улице, у подъезда. Незнакомцы в любой момент могли выйти и укатить! Франциско бежал изо всех сил. Вот он, наконец, дом с широко распахнутой дверью. В неё то и дело входили и выходили милисианос. Все были чем-то встревожены. За столом командир смотрел на карту города и строго отдавал распоряжения. Он увидел Франциско и спросил:
— Что тебе, малыш?
Франциско рассказал о подозрительных людях, о чёрной машине. И все разом заговорили:
— Это они!
Командир вызвал машину, и через несколько минут Франциско мчался уже с отрядом милисианос к дому, где прятались недобитые.
— Их успели взять? — спросил я. — Всех недобитых?
— Си! Мои ученики! — с гордостью ударил себя в грудь Франциско и вдруг заторопился уходить. — Надо идти. Сегодня вечером я увижу Фиделя. Он будет выступать.
Я только позавидовал. Потом достал свой пиджак, отстегнул от него значок и говорю:
— Передай Фиделю.
Франциско вскинул брови, подумал и положил руку мне на плечо.
— Ты отдашь сам. Вечером, в восемь, будь у «Гавана либре».
НА МИТИНГ
До начала митинга оставалось ещё два часа, но я уже сбежал по трапу и спустился на катер, который стоял у кормы.
— В Гавану? — спросил старик рулевой.
Я кивнул головой. Катер быстро пошёл к берегу. Вдали, за набережной, уже виднелась «Гавана либре», но, как только мы подошли к берегу, ближние дома заслонили её. Она словно спряталась. Я выпрыгнул на причал и крикнул старику:
— Мучо грасиа! Большое спасибо!
Иду и думаю, как бы не опоздать, и всё поглядываю по сторонам, нет ли такси. А тут как раз возле меня остановилась машина. Везёт мне!
— Куда, камарад?
— В «Гавана либре»!
Мы проскочили по набережной, свернули на широкую улицу, и вдруг «Гавана либре» встала над самой головой. Я выбрался из машины и стал искать Франциско. У входа его не было. Тогда я открыл большую стеклянную дверь и вошёл в вестибюль с большим фонтаном, из которого прямо к потолку тянулась настоящая пальма. По большим мраморным лестницам гостиницы спускались негры, мулаты, мексиканцы в сомбреро. А Франциско не было.
Я снова вышел на улицу и стал вглядываться в подъезжавшие автомобили. У подъезда зашумели люди, и я потерялся в толпе. Найдёшь тут друг друга! Я разволновался даже. Не встречу Франциско — вот и не попаду к Фиделю.
— Камарад!
Кто-то схватил меня за локоть. Оглянулся, вижу — Франциско! А рядом с ним седой мужчина. Тот самый, которому я в первый день не хотел дарить значок. Подошёл ко мне, поздоровался и повёл в зал.
СПАСИБО, ДРУГ!
За окнами уже давно загорелись звёзды, наступала ночь, а Фиделя всё не было.
«Неужто не придёт?» — забеспокоился я, но седой мужчина улыбнулся:
— Выше голову, мариано!
— У него очень много дел, мучо! — сказал Франциско. — Но он обязательно придёт!
В это время распахнулась дверь, в зал вошло несколько военных и среди них Фидель. Я бросился к нему, но опоздал — его уже обступили. Люди носились с фотоаппаратами, кругом вспыхивал магний. Фидель разговаривал, с каждым здоровался. А я за спинами даже не мог разглядеть его. И к нему не протиснешься.
Но вот Фидель увидел моего седого знакомого и протянул обе руки. Ещё бы! В Сьерра-Маэстре вместе воевали! Знакомый что-то сказал Фиделю и кивнул в мою сторону. Я даже взмок от волнения. Фидель обернулся, поднял руку:
— Так где же он? Давай его сюда!
И все расступились, чтобы дать мне пройти. Фидель пожал мне руку и говорит:
— Здравствуй!
Крепкий Фидель, большой, только лицо у него немного усталое от работы.
— Ну, как доплыл? Как Тихий океан? Гранде? — спросил Фидель и повёл сигарой. — Что вы привезли?
— Доски, — сказал я, — лес. Фидель кивнул, задумался и говорит:
— Хорошо, буэно! Спасибо, друг! Товарищам привет передай!
А седой мужчина ему блокнот протягивает:
— Ты морякам напиши что-нибудь!
Взял Фидель блокнот, сощурился от дыма и стал что-то писать красивым твёрдым почерком. Написал, протянул блокнот, пожал мне руку ещё раз и собрался на трибуну.
— Уна момент! — задержал я его и, сняв значок с пиджака, приколол ему к гимнастёрке.
Фидель скосил глаза на значок, а на значке — сопка, голубое море и белый пароход, улыбнулся, махнул мне рукой и пошёл к трибуне. А я пробился к столу, сел, гляжу в блокнот и надпись разбираю: «Привет советским дальневосточникам. Верим в победу коммунизма в вашей стране…»
Тут Фидель поднялся на трибуну и начал выступать. Долго и хорошо говорил — про Кубу, про Советский Союз, про то, что никогда не победить империалистам революцию, потому что много у неё друзей. А я всё смотрел на его грудь, на которой блестел мой значок. И море на нём голубело, как в ясную погоду, и белый пароход плыл. Много таких из Владивостока на Кубу торопятся. И на каждом — друзья.
ПЕДРО, КОТОРЫЙ ГОВОРИЛ ПО-РУССКИ
Как только кончилась разгрузка, мы стали собираться к отплытию. Прощай, Гавана!
Гудели машины. На причале стояли грузчики, впереди всех размахивал сомбреро Франциско и кричал:
— Приходите снова!
Я тоже махал своему другу рукавицей и смотрел, смотрел, как исчезают вдали пальмы, Капитолий и «Гавана либре».
На следующий день, в воскресенье, мы остановились в маленьком жарком порту Касильда. На причале блестели железные склады, за ними дымился от зноя песок, а дальше, в горах, среди зелени белел, как горка мела, городок Трини-дад.
Я сбежал по трапу вниз. Перед нами среди сверкающей воды на сваях стояли домики. Около них на привязи толкались лодки. Пахло рыбой. Из-под единственной пальмы к нам направился могучий охранник — барбудо и махнул рукой на пляж.
— Буэнос, амигос! — сказал он. — Сегодня доминго, воскресенье. Все на Плая! Жара!
Делать в порту было нечего, и капитан, к нашей радости, сказал:
— Спускайте бот! На Плая!
Рыжий Степан, наш кладовщик, захватил мяч, мы сели в бот и поплыли к пляжу.
Пляж был коричневым от купальщиков, как хлеб от повидла. Не утерпел я и прямо из бота — бултых в воду! И тут же вынырнул: море горячее, словно забрался в нагретую ванну. Огляделся, а в воде уже и другие. Вокруг полно ребят, прыгают, кувыркаются так, что и нам захотелось. Забрался я Степану на спину и с него — вниз. А потом Степан с меня. Тяжёлый, брызги от него во всё небо. Смотрим, и мальчишки начали по-нашему. Карабкаются друг на друга, только пятки мелькают.
А мы давай по-другому: станем вчетвером, стул из рук сделаем, а пятый заберётся, усядется, раскачаем его и пружиной вверх. Тут полпляжа сбежалось. Никогда такого не видели. Разглядывают нас, лезут на руки, кричат:
— Руссо, сальто!
Полпляжа вверх тормашками полетело! Мужчины, мальчишки! Только женщины стоят посмеиваются.
Степан принёс мяч и вверх подбросил. Я поймал его, ищу, кому бы передать дальше. А впереди кто-то как закричит:
— Давай! Сюда давай!
Я повернулся — никого из наших рядом нет. А тот же голос опять кричит:
— Давай! Мне давай!
Смотрю, кубинский мальчишка по-русски кричит и смеётся. Удивился я, бросил ему мяч и поплыл вперёд. Степан за мальчишкой погнался, а тот снова мяч мне перебросил. Я плыву и рукой вперёд его подгоняю. И дальше, дальше. Берег уже далеко.
— Не надо дальше! — крикнул Степан. — Акулы здесь!