Борман не без содрогания перевел взгляд на тяжелую кобуру с хорошо знакомым наганом. Невольно он обратил внимание на то обстоятельство, что в блиндаже нет женщины, отчего у него на душе сразу стало легче — значит, взрыв произойдет не сейчас. Он хорошо запомнил обстановку в разрытом блиндаже. В нем будут убиты политрук Карпенко, медсестра и четверо рядовых красноармейцев без оружия.
Политрук посмотрел на вошедших усталыми глазами.
— Вы кто такие? Фамилии? Часть? Почему в таком виде? Драпали, сволочи?
Борман сделал шаг вперед.
— Простите, мы… Как бы сказать… Это покажется бредом, но мы ваши потомки. — Затем Борман чуть более уверенно и с пафосом добавил: — Мы из будущего.
Карпенко и Емельянов переглянулись. Политрук нервно постучал ладонью по столу.
— М-да… Где это, парень, тебя так шандарахнуло? Советую прийти в себя.
Борман продолжал настаивать, хотя понимал нелепость ситуации:
— Это правда. Война давно кончилась. Мир давно.
Наступила пауза. Борман покосился на стоящего в проеме двери Емельянова. Карпенко, отведя взгляд в сторону, тяжело вздохнул:
— Мир… Ну и как, мы победили?
Следопыты хором, наперебой загалдели:
— Победили… Сделали гада… Все хорошо будет…
Карпенко оборвал их, резко стукнув кулаком по столу.
— А знаете почему?
— Наше дело правое — враг будет разбит! — Затем Борман, вспомнив, чем заканчивался основной лозунг той эпохи, добавил: — Победа будет за нами!
Карпенко встал из-за стола и подошел ближе к следопытам.
— Правильно, а знаете почему? Потому что каждый должен быть на своем месте. Каждый! Приказ наркома обороны номер двести двадцать семь от двадцать восьмого июля слышали — ни шагу назад?
Следопыты вновь загалдели, пытаясь доказать ему свою правоту, но он стоял, не слушая их. Затем, махнув рукой, оборвал следопытов и повернулся к старшине:
— Емельянов, расстрелять.
Чуха упал на колени.
— Дяденька, да вы что! Дяденька политрук, не надо, вы же советский человек! Я, может, внук ваш!
Череп завороженно посмотрел на Бормана.
— Слушай, они же все давно умерли. Скажи ему, что череп его видел.
Борман прошипел:
— Идиот, рот закрой.
Карпенко с интересом посмотрел на Черепа.
— Чей череп?
В блиндаж вошел красноармеец Елин.
— Товарищ политрук, разрешите? Вот документики их нашли. У озера на берегу лежали. Вещи обгорели, а документы-то целехоньки.
Елин положил документы на стол и, отдав честь, вышел.
Политрук быстро пролистал военные билеты, сверяя фотографии с лицами стоящих в ряд следопытов.
— М-да, двенадцатая стрелковая дивизия… Внук, говоришь? Повезло же мне с родственниками. Так что ты там, красноармеец Власов, про череп говорил?
Борман наступил на ногу Черепу.
— Контузило его, товарищ политрук. Плетет невесть что.
Карпенко понимающе покачал головой.
— Ладно. После вчерашних боев от вашей дивизии практически никого не осталось. Только вы вот. Но это не повод распускать слюни.
Следопыты тихо стояли, пытаясь осознать произошедшее. Карпенко повертел документы в руках.
— Что делать-то с вами? Ладно, пока побудете у меня, потом оформим. Емельянов, отведи во взвод Демина, накорми и найди во что одеть. Да, и Нину к ним направь, пусть осмотрит — контуженные они какие-то. Всё, идите.
Поникшие следопыты поторопились выйти из блиндажа. Политрук их окликнул:
— Куда? Кругом. Документы свои заберите. И советую больше их не терять, a-то головы потеряете.
Поникшие следопыты некоторое время молча гуськом шли по траншеям за Емельяновым. Иногда то один, то другой вскрикивал — босая нога наступала на острый камень или гильзу. Окопы уходили куда-то в глубину обороны. Первым заговорил Спирт:
— Охренеть, какой расклад… Парни, чего делать будем?
— Я же говорил, не надо было. — Чуха, повернувшись к Борману, сорвался на крик: — Это ты во всем виноват! Зачем ты стрелял в них? Зачем? Я же говорил…
— Не скули, раньше надо было думать. Говорил он. Сам стрелял не хуже других.
— Это чего значит, мы все умрем? — захлопал глазами Череп.
Спирт снисходительно похлопал его по плечу.
— Ну, наконец доперло.
Прислушавшийся к их разговору Емельянов спросил:
— А ты собрался жить вечно?
Череп вздохнул, как бы говоря, что, конечно, жить вечно он не собирается, но и на тот свет не торопится.
Чуха тихо заскулил, опускаясь на дно окопа:
— Домой хочу. Вы мне все надоели. Я хочу домой.
Старшина, прищурившись, внимательно осмотрел щуплого Чуху. В плащ-палатке, накинутой на голое тело, тот казался подростком-беспризорником, невесть как попавшим на фронт.
Емельянов, не выдержав, подошел к нему и тепло, с участием спросил:
— Чего, сына, по мамке соскучился? Сколько тебе лет?
Едва сдерживая слезы, Чуха ответил:
— Двадцать.
Емельянов удивленно присвистнул:
— У меня двое сынов моложе тебя, и ничего, воюют. Сопли собери и пошли. Вам еще повезло, что на нашего политрука нарвались. Командира убило, он нам теперь царь и бог. Мужик что надо, своих бережет. А вот у соседей за такое пачками расстреливают.
И, не оборачиваясь, пошел дальше. Следопыты переглянулись и вновь дружно зашагали за старшиной.
— А что, многие бегут с фронта? — поинтересовался догнавший старшину Борман.
— Куда бежать? За нами голодный Ленинград. А впереди немцы. Стреляют тех, кто струсил, кто умом тронулся — боевой дух поддерживают. Струсил — пуля! А в атаку пошел — может, еще поживешь. Вот такой расклад, паря.
Метров через сто от блиндажа они вылезли из траншеи и подошли к палатке с красным крестом. Иногда из палатки раздавался приглушенный стон. Рядом стояли телеги. Емельянов забрался на одну из них, отдернул брезент и начал сбрасывать следопытам, подбирая на глаз по размеру ношеную, местами рваную форму.
Спирт брезгливо поднял брюки галифе.
— И это что, носить можно?
— Твое дело. Но на вашем месте я бы оделся, — усмехнулся Емельянов.
Чуха, трясясь от холода, уже натянул на себя гимнастерку, на которой было несколько бурых пятен.
— Все в дерьме каком-то. Это что?
— Кровь, — флегматично ответил Емельянов.
Чуха тотчас стал срывать с себя обмундирование. Борман успел схватить его за рукав и зло зашептал на ухо:
— Ты че, не понял, где находишься? Вякнешь — урою. — Затем он перевел взгляд на остальных: — Вас это тоже касается. Оделись, быстро!
Через пять минут следопыты практически ничем не отличались от остальных солдат.
От обоза они направились обратно на передовую. Со стороны их шествие по траншеям выглядело несколько комично, и многие бойцы провожали их удивленными взглядами. Емельянов уверенным шагом, расправив плечи, шел впереди. За ним гуськом, пригибаясь, дрожа и ежась от холода и страха, брели следопыты. Спирт, наблюдая, как на голове Чухи смешно качается каска, не выдержал и щелкнул по ней пальцем. Чуха визгнул и, схватившись за уши, упал на дно окопа.
Спирт рассмеялся:
— Да, не по Хуану сомбреро.
Убедившись, что никакой опасности нет, Чуха вскочил.
— На себя посмотри, боец спецназа образца сорок второго года.
— А оружие когда дадут? — поинтересовался Череп у старшины.
— Дадут, дадут, не переживай. Всё дадут.
— А куда ведешь, отец?
— Во взвод Демина. Почти пришли.
Впереди показалась землянка. Емельянов приподнял плащ-палатку, прикрывающую вход в нее, и, сделав ироничный жест рукой, пропустил вперед ребят.
В углу маленькой сырой землянки, едва освещенной керосиновой лампой, сидел белобрысый парень в форме младшего лейтенанта. На вид ему можно было дать не больше восемнадцати. Установив планшет на коленях, он, сутулясь, что-то писал. При виде вошедших младший лейтенант тут же свернул листок и аккуратно положил в планшет.
Несмотря на полумрак, следопыты мгновенно узнали в младшем лейтенанте того самого парня, так напугавшего их у костра. От удивления у Черепа даже отвисла челюсть, он издал неопределенный звук. Емельянов, не церемонясь, присел рядом с Деминым.
— Командир, принимай пополнение.
Череп закрыл рот и обрел дар речи.
— Так это же…
— Да закрой свой рот, балда, — успел прошептать ему на ухо Борман. — Догадались мы, кто это, только молчи.
Демин встал, поправил форму и как можно бодрее поздоровался:
— Здравствуйте, товарищи бойцы!
— Здравия желаем, товарищ командир, — вяло, вразнобой прокричали следопыты.
Демин обвел их настороженным взглядом и, прохаживаясь перед ними, продолжил:
— Так-с. Прошу уяснить себе следующее. У меня правило одно. Если струсил, — Демин неожиданно неловким движением выхватил из кобуры наган и показал его следопытам, — расстреляю! Лично! Вот из этого вот нагана! Каждого!
Так же неожиданно он успокоился.
— Ну, давайте знакомиться. Откуда вы?
— Из Питера, — коротко кинул Череп.
Демин посветлел лицом.
— То-то, я смотрю, ваши лица мне кажутся знакомыми. Точно встречались раньше. Только где, вспомнить не могу.
Борман и Спирт переглянулись.
— А с района какого? — продолжил расспрашивать Демин.
— Я с Петроградской. А вот они с Васьки, — по-приятельски улыбнулся Череп.
Борман, ожидая очередного ляпа своего подчиненного, замер в тревожном ожидании, но ничего поделать не мог. Демин, довольно улыбаясь, встал напротив Черепа.
— И я с Петроградской. А ты где живешь?
— На Большой Посадской.
— Елы-палы, и я с Посадской. А дом какой?
— Девятый.
— А я из двенадцатого. А в школу какую ходил?
— В двадцать третью.
— И я в нее. А секцию бокса знаешь?
— А то.
Череп встал в боксерскую стойку и сделал несколько демонстрационных выпадов.
— С пятого класса, три раза в неделю.
Демин тоже встал в стойку, провел обманное движение кулаком, после чего в шутку, по-приятельски, легко ударил Черепа в живот.