— А это мы скоро проверим. Снимем пальчики, проведем опознание и разберемся. Не волнуйтесь, невиновных наказывать не собираемся.
Он махнул рукой, давая условный сигнал. К кинотеатру сразу подкатила нанятая по такому случаю пролетка с опасливо озирающимся извозчиком. Тому явно не хотелось оказаться замешанным в подобную историю.
Экипаж замер у входа.
— Прошу садиться, — галантно попросил Колычев. — Полетим с ветерком.
— Господи! — вздохнула барышня. — Если он виноват — арестуйте его. Но я-то здесь при чем?
— На месте выясним, — усмехнулся Колычев. — Только попрошу по дороге истерики не устраивать. И да, сопротивление бесполезно. Буду стрелять на поражение.
Он демонстративно повел стволом.
— Все бы вам в невинных стрелять, — сказала барышня.
Она полезла в пролетку первой.
В экипаже нашлось место не только для арестованных, но и для Колычева с Елисеевым. Борис сел рядом с задержанными, а Петр пристроился со стороны извозчика, не спуская с Анджея и его спутницы глаз.
Чтобы не привлекать к себе ненужного внимания, крышу пролетки подняли.
— Трогай! — велел Колычев.
— Куда везти? — каркающим голосом спросил извозчик.
— В угрозыск. Куда ж еще! — ответил Борис.
На его лице появилась счастливая улыбка человека, только что завершившего очень важную и долгую работу.
Глава 26
Колычев направил свет настольной лампы в лицо Анджея. Его спутница пока томилась в изоляторе под присмотром дежурного.
— Вижу, что в новом уголовном розыске с успехом применяют традиции прежнего. Уберите свет, пожалуйста. Глазам больно, — щурясь, попросил поляк.
— Потерпите, — усмехнулся Борис. — Судя по вашим словам, вам не привыкать.
Перед ним на столе лежали документы, изъятые у преступника: явно липовая справка из сельсовета на имя Анджея Ореховского и командировочный лист из загадочной конторы «Миросбыт».
Эксперт уже успел откатать пальчики арестованного и пошел сравнивать с имевшимися уликами. С минуты на минуты должны были привезти Мотылькову и гражданина Козлова, чтобы те смогли опознать преступника. Колычев решил начать допрос до их приезда. Время было дорого, на свободе оставался напарник Анджея, а уголовный розыск даже не понимал, какую скрипку тот играет в этом дуэте.
— Советую не запираться, — продолжил Колычев. — Улик у нас достаточно. На вас как минимум две истории с воровством денег в Губ-финотделе, включая подмену портфеля. И доказать вашу причастность для нас не составит большого труда. Против вас многое. Более того, думаю, мы подтянем вас и к преступлению в Тамбове. Там вы ухитрились оставить без получки наших коллег из тамбовской милиции.
Арестованный усмехнулся.
— Да, занятная история вышла в Тамбове. Хотя сам город мне, увы, не понравился. Впрочем, я был там проездом, и если бы задержался чуть подольше, наверное, смог бы оценить его по-другому.
— Значит, вы не собираетесь запираться?
— А зачем? — удивился арестованный. — Ну дадут мне срок… Сколько там по закону полагается: год, два? Может, даже три? Все равно потом по какой-нибудь амнистии на свободу задолго до окончания срока отпустят. Советская власть к нашему брату милостива. Не то, что в прежние времена. И выйду я, значит, снова на свободу с чистой незапятнанной совестью. Так что не пугает меня ваше наказание, гражданин начальник.
— Хорошо, — кивнул Колычев. — Тогда прошу сказать, кто был вашим сообщником.
— Каким сообщником?
— Бросьте. Мы знаем, что вы орудовали не один. Об этом и свидетели говорят.
— Гражданин начальник, я выдавать никого не собираюсь. В том, за что поймали, отпираться не стану. И все. Других сведений от меня вы не получите. Дайте, пожалуйста, чернила и бумагу, я все сам напишу.
— И даже свое настоящее имя?
— Даже его. Кстати, меня действительно зовут Анджеем, а Ореховский — моя родовая фамилия.
— Говорят, вы служили в гвардии.
— Я сам об этом рассказывал совершенно открыто. Позвольте представиться, Анджей Ореховский, корнет Гродненского лейб-гвардии гусарского полка. Участвовал в Восточно-Прусской операции, где был тяжело ранен и комиссован по состоянию здоровья.
— Гвардейский гусар, говорите…
— Да. Вы можете найти меня в списках части… Если они, конечно, еще сохранились. Война, революции, бардак в стране… У меня даже награды имеются. Впрочем, новой власти наплевать на мои прежние заслуги. Вас, наверное, еще интересует, как я докатился до жизни такой? — не дожидаясь ответа, Ореховский продолжил: — В какой-то момент я просто оказался на мели. А тут еще и революция, смена строя. К белым я не подался, поскольку сразу понял, что это не мое, вдобавок господа оказались абсолютно бездарны. Вместо того, чтобы действовать под единым руководством, каждый стал тянуть одеяло на себя. К красным, уж извините, меня тоже не тянуло. Никакой созидающей силы я за этим серым мужичьем не видел, хотя понял, что они победят. Мир вокруг меня поменялся, а я вдруг оказался выброшен на обочину. В какие-то дни я на полном серьезе подумывал о том, чтобы пустить себе пулю в лоб.
— И почему не пустили? — спросил Елисеев. — Испугались?
— Обижаете, гражданин сыщик, — горестно усмехнулся Ореховский. — Жаль, не могу вызвать вас на дуэль! Я столько раз смотрел смерти в лицо, что меня теперь просто невозможно напугать. А ответ на ваш вопрос очень простой: я изменился вместе с порядками в моей стране. Знаете, хоть я и поляк, но в душе великоросс, потому, наверное, и не эмигрировал по примеру многих моих знакомых в Польшу. Решил доживать век в России. Но вот о гусарских привычках скоро пришлось позабыть. Я прозябал до того момента, пока не сообразил, что новое время принесло с собой новую мораль. Людям нужно хоть как-то зарабатывать на свое существование, а я открыл в себе новые таланты. Оказывается, у меня неплохо получается… как вы это обычно называете? А, «экспроприировать»! — вспомнил он. — Причем, прошу заметить, без всякого оружия и насилия. Надо лишь понимать психологию и человеческую натуру, и тогда все постепенно придет в твои руки. Кстати, хотелось бы узнать, как вы меня нашли? Мне казалось, что это невозможно. Тем более когда вопросами сыска занимаются те, кто никогда не имел к нему отношения. Прежних волкодавов, насколько мне известно, отправили на свалку истории. К власти пришли абсолютные дилетанты — надеюсь, вам понятно, что это значит, или я слишком высокого мнения о вашем образовании?
— Отчего ж, иностранные словечки нам отчасти знакомы. А что касается того, как мы вас нашли… — задумался Колычев. — Вам не повезло. Мы — хоть и новички в сыске, но умеем учиться. И пользоваться услугами старых специалистов тоже не гнушаемся. Например, наш эксперт раньше работал в Петрограде, много лет ловил таких, как вы. Теперь он с нами. И во многом благодаря его знаниям и опыту, мы вышли на ваш след.
— Понятно, — равнодушно протянул Оре-ховский. — Значит, к власти пришли не такие уж идиоты, какими мне они казались в первые дни. Тогда у России еще есть шанс.
— Знаете, не надо больше рассуждать о судьбе России, — попросил Елисеев. — У вас еще будет время задуматься на эту тему в камере. Лучше выдайте нам своего сообщника. И тогда мы сделаем все, чтобы скостить ваш срок.
— И рад бы, но не могу, — с притворной улыбкой произнес арестованный. — Даже у ставших на стезю порока и преступлений есть остатки того, что называется честью. Считайте, что это дань моему гусарскому прошлому. А гусары, как известно, друзей не предают. Можете пытать меня, все равно ничего не добьетесь.
— Пытки — это не наш метод, — сквозь зубы проскрипел Колычев.
— Неужели? — ехидно ухмыльнулся Оре-ховский. — Я бы охотно поверил вам, будь вы первыми милиционерами на моем преступном пути. Но, извините, у меня уже есть печальный опыт общения с некоторыми вашими товарищами. После этого я месяц провалялся на больничной койке. Кстати, как я и предупреждал, пытки не помогли. Тогда я ничего не сказал. Так что не будем зря терять время. Я напишу все, что посчитаю нужным.
— Хорошо — Колычев подвинул ему чернильницу и несколько листов бумаги. — Этого хватит?
— Вполне.
— Борь, выйдем, — попросил Елисеев.
Они вышли в коридор.
— Ты видел, что за птица? — возмущенно заговорил Колычев. — «Никого не выдам», «я гусар»! Распушил перья… петух!
— Думаю, он не врет. Язык себе откусит, а подельника не выдаст. Я эту породу знаю, — проговорил Елисеев.
— И что тогда? Как искать подельника?
— Давай подругу Ореховского повертим. Хоть что-то она должна знать! Может, выйдем через нее на второго.
— Надежда, скажу тебе, слабенькая.
— И все же лучше, чем ничего.
— Верно. Тогда я продолжу заниматься этим фруктом, а ты начни допрашивать барышню. Веди ее в кабинет к Бурко, он не будет против.
— Понял, Боря. Сделаем.
Петр велел вызвать задержанную. Перед тем, как приступить к допросу, он успел навести кое-какие справки о барышне, что значительно облегчало дело. Конвоир доставил женщину в кабинет Бурко. Сам владелец убежал по своим делам, потому никто не мог помешать допросу.
— Садитесь, — предложил Елисеев.
Та села на обшарпанный стул, закинув нога на ногу и горделиво расправив округлые плечи.
При ярком свете было ясно, что девица гораздо старше, чем казалось. По морщинам на шее Петр понял, что ей уже далеко за тридцать.
— Фамилия, имя, отчество? — обмакнув перо в чернильницу, он выжидающе посмотрел на арестованную.
— Мухина Ольга Павловна.
— Год рождения?
— Фи, как это пошло: интересоваться у дамы о ее возрасте! Какой же вы после этого джентльмен?!
— Гражданка Мухина! — повысил голос Петр.
— А что?
— Да ничего! Забыли, где находитесь?
— Да помню я! Пишите, — вздохнула она и продиктовала дату рождения.
Ей было тридцать восемь.
— Адрес.
— Милютина, вернее, теперь Профсоюзов, — поправилась она. — Дом пять.
— Чем занимаетесь?