— Именно сейчас? Как видите, перед вами сижу.
Она зачем-то расправила невидимые складки на змеящемся платье.
— На жизнь чем зарабатываете, гражданка Мухина?!
— Так бы и сказали, гражданин следователь.
— Я не следователь. Я агент уголовного розыска — Петр Елисеев.
— Поняла, гражданин агент уголовного розыска. Что касается того, чем я зарабатываю на жизнь, то здесь все просто. Я швея-модистка, работаю на дому. Обычно обшиваю жен ответственных совслужащих и нэпачей.
— И как заработки? Хватает?
— Вы же знаете нынешнюю дороговизну! Не успеешь заработать копеечку, а она тут же превращается в пшик… Если вам это уж очень интересно, то как-то свожу концы с концами, но не больше. А я ведь женщина, мне нужно поддерживать красоту! — Мухина театрально всплеснула руками.
— Я слышал, что шитье не единственный ваш способ заработка. К вам часто ходят мужчины.
— И что с того? — вскинулась она. — Я совершенно свободна. Не замужем и вправе устраивать личную жизнь.
— Но вы берете с них деньги.
— Господи! Ну, если кому-то из моих приятелей вдруг захочется сделать мне приятный подарок — неужели я стану обижать их и отказываться?!
— Так, гражданка Мухина! — чуть не взорвался Елисеев. — Не нарывайтесь на неприятности! Мы оба прекрасно знаем, чем вы занимаетесь на самом деле. И не надо ломать комедию.
— Вы хотели, чтобы я призналась в том, что занимаюсь проституцией? — спокойно сказала она. — Хорошо, я — проститутка. И что теперь? Штраф, исправительные работы? Какому наказанию вы меня подвергнете?
Елисеев вспомнил об уволенном до его прихода в уголовный розыск сотруднике по фамилии Коркин. Тот имел целую агентурную сеть из торговок своим телом.
— Ты Коркина знаешь? — в лоб спросил Петр.
— Из бывших ваших? — осторожно спросила она.
Елисеев кивнул.
— Знаю, конечно. Что, тоже хотите надо мной опеку взять? Я-то не против, вы — мужчина сильный, красивый. Сумеете позаботиться о слабой женщине.
— Нет, в сутенеры я вам не набиваюсь. Могу предложить другой вариант. Вы будете время от времени уведомлять меня обо всем, что может вызвать интерес у уголовного розыска. А я за это сделаю так, чтобы милиция прикрывала глаз на некоторые ваши поступки.
— А, может, еще и платить мне станешь? Коркин, кстати, платил, — вмиг перешла на «ты» Мухина.
— Знаешь, я не верю в деньги. Это как в любви. Тот, кому платишь, в любой миг продаст тебя.
— Ты думаешь, что я буду стучать из чистого искусства? Наивный юноша! — закатила глазки проститутка.
— Ошибаешься, Мухина. Ты все равно будешь моим осведомителем, только по другой причине.
— И какой же, позвольте осведомиться? — с сарказмом вопросила она, кусая тонкие накрашенные губы.
— В любой момент тебе может понадобиться помощь, Мухина. И я буду тем единственным человеком, который сможет тебе помочь.
— Мягко стелете, гражданин агент уголовного розыска.
— Да, спать будет жестко. Но ты будешь уверена, что заснешь и проснешься в своей постели. Что скажешь, Ольга Павловна? Будет у нас деловой разговор или как?
— Будет! — кивнула Мухина.
Глава 27
Колычев уже заканчивал допрос, когда Елисеев открыл дверь в свой кабинет.
— Борь, на минутку. Без свидетелей надо поговорить.
Оставив арестованного под присмотр конвоира, Колычев вышел в коридор.
— Как прошло, есть результаты? — Борис с надеждой посмотрел на товарища.
— Сначала ты! Что удалось выжать из шляхтича?
Колычев раздраженно махнул рукой.
— Да без изменений! Упертая сволочь попалась! Ни в какую не колется и сообщника называть не хочет. Можно сказать, смеется в лицо… Гусар, понимаешь! И гонору шляхетского на всю губернию хватит.
— Поляки — они все такие. Порода!
— Не все.
— Припугнуть пробовал?
— Как? Он верно говорит — влепят ему по совокупности года два-три, а потом очередная амнистия и все, пациент на свободе и волен делать все, что ему вздумается. Чем такого проймешь? Опытный, сволочь! — в сердцах прибавил Колычев.
— Ну… сказал бы, что можно его дело пустить в особом порядке через губисполком, а не нарсуд. Влепят ему путевку в исправлагерь с примечанием «до особого распоряжения», и просидит он там до скончания лет[5], — предложил Петр. — Что скажешь, а?
— Это за кражу-то? — усмехнулся Колычев. — Да кто ж мне в губисполкоме навстречу пойдет… Не, этот способ не пройдет. Другими методами действовать нужно.
Он спохватился:
— Так что у тебя с бабенкой Ореховского? Есть результаты?
— Результаты есть, — похвастался Елисеев. — В общем, Мухина согласилась стать моим осведомителем.
— Поздравляю. Уже неплохо, — кивнул Борис. — Из этой публики неплохие информаторы получаются. Знаешь, сколько уголовного народа из-за проституток погорело… Не сосчитать! Так что хвалю тебя, Петя! Ты на правильном пути.
— Спасибо, Боря! — похвала друга была Елисееву приятна. — И еще — она знает, где живет подельник Ореховского. Надо срочно ехать и брать его, пока тот не всполошился. Хоть задержание прошло тихо и вроде без свидетелей, длинных языков хватает, сам понимаешь.
— Понимаю. Тогда едем прямо сейчас.
— А арестованные? — округлил глаза Петр.
— Их по камерам.
— Я обещал Мухиной, что отпущу ее домой. Собственно, у меня на нее ничего толком нет.
— Пусть показания напишет, а потом валит на все четыре стороны.
— Борь, можно ее в это дело не вмешивать?
— Не понял, — удивился Колычев.
— Да не хотелось бы, чтобы шпана местная прознала, что она нам наводку дала. Жаль терять полезного сексота.
— Если у нашей науки есть доказательства на всю парочку, показания Мухиной не понадобятся. И так посадим, — махнул рукой Колычев.
Елисеев просиял.
— Благодарю за понимание, Борь!
— Да брось — свои люди… По дороге расскажешь, что еще тебе удалось вытянуть из этой барышни.
Разговор сыщиков продолжился в пролетке, на которой они ехали арестовывать Ореховского. Губрозыск арендовал ее на весь день, и извозчик сокрушенно подсчитывал возможные убытки. «Живых» денег от милиции было не получить.
— Теперь я знаю, кто у них главный, — заговорил Елисеев.
— Ореховский?
— Нет, наш гусар просто исполнитель. Талантливый, конечно, этого у него не отнять. Но за все остальное отвечал тот второй. И тут орешек нам попадется крепкий. Если наш эксперт ничего на него не накопает, будет сложно расколоть.
— Так не томи, Петя. Кого брать будем?
— Да есть тут один… местный, — улыбнулся Петр. — Как думаешь, кто он?
— Ты это, хватит загадки загадывать, а то ведь могу рассердиться!
— Да никаких загадок, Боря! Ларчик-то просто открывался: наши орлы работали вдвоем, но Ореховский приезжий, а его двоюродный брат, который и затеял всю эту «музыку» — наш, из Железнорудска.
— А почему его не опознали?
— Так профессия помогла. Его всегда видели на сцене, причем в разных обличьях.
— Какой сцене? — моргнул от удивления Колычев.
— Самой настоящей. Подельник Ореховского — актер городского театра Константин Су-довский.
— Не знаю такого!
— А это потому, Боря, что ты в театр не ходишь и им не интересуешься!
Колычев фыркнул:
— Можно подумать, ты у нас из театров не вылезаешь!
— Есть такой грех! — засмеялся Петр. — В общем, тут такой расклад: Судовский занимался подобными проделками еще до революции. Он когда-то жил в Петрограде, вернее — Петербурге. Подвизался на всяких там «кушать подано». Потом началась революция, гражданская война… Напарник Судовского умер. Если не ошибаюсь, от тифа, но это надо будет проверить. В Питере стало голодно, и Судовский подался в Железнорудск, на историческую родину. Тут он вроде устроился, нашел работу в театре, но сам понимаешь, какие у нищего актера заработки… А чуть погодя, на него свалился двоюродный братец, бывший гвардейский офицер — пан Анджей Ореховский. И тогда наш актер решил приспособить братца к своим темным делишкам…
— Погоди, ты все это от Мухиной узнал? — перебил его Колычев.
— Да. Ореховский плохо держит язык за зубами и как-то раз по пьянке проболтался ей, чем и с кем занимается. Что самое смешное, потом он забыл о приступе откровения. Когда протрезвел, в смысле…
— Ну да, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, — согласился Колычев.
— Вот тогда два брата-акробата и стали орудовать вместе. Сначала, чтобы меньше рисковать, попытали счастья в Тамбове. Туда наш театр на гастроли ездил — думаю, это тоже можно проверить. В Тамбове все вышло как нельзя лучше, и они уже здесь развернулись. Дальше тебе объяснять не надо.
— Тогда поехали за Судовским, — сказал Борис. — Ты адресок его раздобыл?
— Раздобыл. Только он сегодня работает.
— Где — в театре? — оживился Колычев.
— Нет. Ты не поверишь… У него денег куча, а он копейки на стороне сшибает. Наверное, чтобы подозрения меньше вызывать. Хитрый гад, вот уж чего точно не отнимешь!
К «Михалычу» сыщики подкатили на большой скорости. Лихо выскочили из пролетки и направились к входу.
«Негр»-зазывала находился на своем постоянном месте. Чем позднее на дворе, тем больше становилось посетителей в заведении. На сей раз голову артиста украшал обшитый коричневым бархатом цилиндр.
Завидев сотрудников уголовного розыска, «негр» снял цилиндр и вежливо поклонился новым посетителям. Его белоснежные зубы сверкнули в темноте.
— Гражданин Судовский? — спросил Елисеев, направляя на зазывалу револьвер.
— Он самый, — недоуменно поднял бровь «негр». — Простите, с кем имею честь?
— Уголовный розыск. Вы арестованы. Прошу следовать за нами.
Плечи артиста поникли, а сам он будто постарел на двадцать лет. Сделал нерешительный шаг, потом вдруг пошатнулся, схватившись за левый бок.
— Что случилось, Судовский? Вам плохо?
— Сердце, — прохрипел артист.
И внезапно распрямился во весь рост. Что-то ударило Петра по руке, «отсушив» ее и заставив пальцы разжаться. Револьвер упал из онемевшей конечности.