Я кивнул. Понятно, здесь орудуют местные предшественники наших клофелинщиков. В принципе, «клиент» выглядел денежным, могли польститься. А дальше издержки производства: перемудрили с пропорциями, перелили отравы, и всё, случайно отправили незадачливую жертву на тот свет.
Впрочем, повторюсь: не нравились мне все эти «случайности», слишком много их на нашем пути.
Да уж… лопухнулись мы изрядно.
Общую мысль высказал Васька Турицын:
— И стоило за ним угорелой кошкой мотаться?! Сразу надо было за жабры брать, ещё в доме у Трубецких.
Я был готов принять всю вину на себя. И впрямь, перебдел… на свою дурную голову! Заигрался в великих сыщиков! Доказательную базу собирал! Дособирался в итоге!
— Господи, во что же мы вляпались! — застонал Иван.
Он обхватил руками голову и мерно покачивался на жёстком сиденье. Проняло его сильно.
Я бросил на Ивана взгляд и разом успокоился. Хватит последние волосы на себе рвать! Что случилось, то случилось.
— Вылезаем, — приказал я. — Пойдём наводить в этом небогоугодном заведении шороху.
— Сдурел?! — вскинулся Турицын. — Нас всего пятеро, включая кучера. Ежли такой компашкой сунемся — назад живыми не выйдем. Тутошним плевать, что мы из Тайной канцелярии. Убьют, что высморкаются.
— А мы им сопли подтирать не собираемся, — чересчур браво заявил я. — Иначе никак. Покуда за подмогой бегаем, они все следы спрячут. Вовек не докажем, хоть пори всех с утра до вечера.
Канцеляристы согласились с моими доводами. Решили действовать нагло и с нахрапом, полагаясь на русское авось. Иногда срабатывает.
Кучер, узнав, что мы собираемся сделать, неожиданно быстро согласился.
— Раз зовёте — схожу. Чего не помочь честному народу?! Заодно и косточки разомну.
Всей пятёркой мы зашли в кабак.
Было душно и неприятно пахло, да и не с чего тут благоухать ромашками: надышано, накурено, вонь давно не мытых тел, смердящие светильники, коптящий очаг с вертелом, лужи пролитого спиртного.
Хрипунов уверенно подвёл нас к столу, за которым сидел, уткнувшись носом в грубо строганную столешницу, тот, кто был нам так нужен живым. Я грубо спихнул на пол примостившегося рядом попрошайку, он и пикнуть не посмел.
Аккуратно потрогал небьющуюся жилку на шее. Да, никаких сомнений… покойник.
— Вот оно как в жизни бывает, — тихо вздохнул я. — Воры у воров дубинки крадут, убийцы убийц убивают. Ну, а в нашем случае всё как в классическом детективе.
И верно, в мёртвом теле можно было опознать дворецкого Гаврилу. Именно его мы с полным основанием подозревали в убийстве горничной Вари. Это он под каким-то предлогом отправил её в дровяник подальше от чужих глаз, потом спровоцировал приступ бешенства у Жанпьеро, воспользовался возникшей суматохой, стащил кушак у влюблённого камердинера Антона, а затем придушил девушку.
Не знали мы только одно: зачем Гавриле понадобилось её убивать. Но узнаем, обязательно узнаем!
Глава 27
В институте Южин освоился быстро, моментально став своим среди лаборантской братии. Народ преимущественно был молодой, кутливый, но при этом с понятием — гульнуть любили, но и науку не забывали: работу не прогуливали, к экспериментам относились ответственно.
Стас, в прямое подчинение к которому попал Евгений, оказался отличным мужиком. И перед начальством прикроет, и отмажет при залёте, и в «голодное» время выручит, выбив премию или материальную помощь у профсоюзного босса. Через год обещал помочь с путёвкой в санаторий. Заплатить десять процентов от полной стоимости и вволю понежиться на югах — разве плохо?
Заодно жилищный вопрос налаживался. Из материнского дома Евгений переехал в съёмную «однушку», оплачиваемую институтом. А там, глядишь, и до собственных квадратных метров дойдёт.
Стас возил на стройку, показывал фундамент многоэтажки, часть квартир в которой предназначалась для работников института. Южин входил в список счастливцев.
Другими словами, всё было хорошо: зарплата — не сравнить с учительскими копейками, сплочённый мужской коллектив. В школе Евгению приходилось тоскливо — из мужиков, кроме него, только пожилой «трудовик». Педсостав хоть и являл из себя шикарный «малинник», однако Южин придерживался строгого принципа: никаких «амуров» на работе, а это ой как непросто, особливо при виде цветущих и пахнущих выпускниц института или студенток-практиканток в коротких соблазнительных юбочках.
А недостатки… как без них! Больше всего напрягал постоянный интерес компетентных органов. Нет, всё делалось в высшей степени деликатно, без наездов, в форме задушевных бесед. Их с молодым человеком проводил всё тот же куратор «эфэсбэшник». И всё равно, неприятно чувствовать, что находишься в поле пристального внимания, живёшь, будто под микроскопом.
Однажды он заговорил на эту тему со Стасом. Внимательно выслушав, тот посоветовал плюнуть и забыть:
— Ничего страшного, Женя. Это только с непривычки так. Потом начинает казаться, что так было всегда. Не забивай голову!
— Легко сказать…
— И сделать не трудно. С другой стороны: а чего ты хотел? Мы лишь формально на оборонку не пашем. По факту оно иначе обстоит.
— Да ну?! — недоверчиво вскинулся Южин.
Стас спокойно пояснил:
— Не «ну», Женя! Не в бирюльки играем! Исследования у нас серьёзные, фундаментальные. Да, не можем в прошлое вмешаться, есть такой недостаток. Однако все понимают, что в любой момент можем нарыть то, что всех на уши поставит! И вероятность этого высока. Не сегодня, так завтра. Не завтра, так послезавтра.
— Да брось, Стас! Кому ты это заливаешь?! А то я не в курсе, что простор для исследований с гулькин нос: тут забор, там забор, а тут вообще лес непроходимый! Практического применения кот наплакал. Ну подправят у себя историки какие-то мелкие факты, перепишут пару абзацев… Стоит ради того огород городить?
— Стоит, не стоит. Жень, ты же историк! Мне ли тебе рассказывать, какое это оружие в умелых руках? Мы ведь в конце восьмидесятых почему в глубокой заднице оказались, в которой до сих пор пребываем? Да потому что позволили себя и своё прошлое в грязи вывалять! Сначала мысленно опустились ниже плинтуса, потом физически. Не с экономики нас бить начали — с идеологии! По самосознанию народа врезали, а это — самая главная вещь, наша генетическая программа на будущее! Как себя ощущаешь, так и жить будешь, и детям передашь. Поздновато мы спохватились, теперь расхлёбываем.
Южин скептически усмехнулся, однако Стас, не обращая на это внимания, заговорил с прежним запалом:
— Мы в своём роде бойцы невидимого фронта, сражаемся за наше прошлое, за неизгаженную историю. Учимся принимать её такой, какая она есть, но при этом не позволяем мазать её одной краской. Так что мотай на ус и не пищи!
— Уже не пищу.
— И молодец! Только улыбочку с лица сотри. Не к месту она. Я с тобой о серьёзных вещах говорил.
— Стас, извини. Это так… рефлекс дурацкий. Я просто пафоса не люблю.
— Я тоже. Только никакого пафоса здесь нет. Работа у нас такая. Ничего, проникнешься!
К машине времени его не подпускали долго, несколько недель. Гоняли на непонятные анализы, подключали к огромному количеству медицинской аппаратуры. На вопрос, со всеми ли тут так поступают, Стас ответил:
— Считай, что тебе не повезло. Это после случая с твоим дядей началось: перестраховываются…
Выслушав это, Южин помрачнел. До сих пор было неясно, куда пропал Иван Елисеев. Все только разводили руками. Исчезновение оставалось загадкой даже для ФСБ.
Однажды, во время очередной беседы с куратором, Евгений поинтересовался, не замешана ли здесь какая-то иностранная разведка, к примеру, ЦРУ. Вдруг дядю похитили?
«Эфэсбэшник» смеяться не стал.
— Мы рассматривали и такую версию в качестве рабочей. Иностранные спецслужбы проявляют интерес к вашему институту — это факт, с которым никто не спорит. Но к исчезновению вашего дяди они непричастны. Информация верна на все сто процентов.
И вот, случилось главное. Наступил тот момент, которого так ждал Евгений.
Его уложили на удобную кушетку, опутали проводами. Профессор Орлов, присутствующий при эксперименте, бросил взгляд на ноутбук. На развёрнутой страничке красовалось досье реципиента.
— Интересный выбор. Потом расскажете.
Евгений закрыл глаза и расслабился, следуя командам оператора, начавшего отсчёт.
«Пират»-кабатчик сразу смекнул, что его ждут неприятности. Да и как не смекнуть, коли стойку окружили несколько решительно настроенных мужчин.
— Государево слово и дело! — объявил один.
То был канцелярист Фёдор Хрипунов. Он по праву старшего взял на себя командование в столь нешутейных обстоятельствах.
Сказанные им слова мигом переменили настрой набившегося в кабак люда. Фёдор говорил, не повышая голоса, однако услышали его в каждом углу. И повели себя по-разному.
Служивые враз поскакали с мест, схватились за шпаги. Долг обязывал их внимать тому, кто произносит эти простые и в то же время страшные слова. В солдатах канцеляристы рассчитывали найти поддержку и помощь. Только мало тех было, слишком мало, по сравнению с другой публикой, которая теперь сбивалась в кучки, перешёптывалась, враждебно поглядывая на Хрипунова и тех, кто с ним прибыл. Многим было чего опасаться, окажись они в руках сыщиков-дознавателей. Господь, может, и простил грехи их тяжкие, да Тайная канцелярия с Сыскным приказом не простят.
Кабатчик тем временем взглядом рыскал по сторонам, созывая надёжных приспешников. Канцеляристов всего ничего, пятеро, да солдат малость. Авось обойдётся.
Но прежде чем драку зачинать, стоило иную методу опробовать. На полицейских она действовала безотказно.
Глаза его из-под припухших век смотрели на Хрипунова с недоброй усмешкой, однако заговорил кабатчик с угодливой вежливостью:
— Отчего, господа, слово и дело у меня выкрикиваете? Что приключилась такое?
— А то не ведаешь? Человека у тебя насмерть отравили. Сказывай, кто мог сие сотворить?