И.Д.СкоринМы — из уголовного розыска
Обычная командировка
Допрос продолжался долго...
— Итак, вы не хотели его убивать?
— Нет.
— Зачем же нанесли удар?
— А я его не ударял. Парировал нож и просто-напросто отбросил. В самбо есть такой прием: подножка назад с колена. Я провел его быстро, почти рефлекторно.
— Вы хорошо знаете самбо?
— У меня первый разряд.
— Если бы вы применили другой прием, без броска, чем это могло кончиться для Славина?
— Очевидно, я обезоружил бы Сергея и доставил в милицию. В худшем случае — повредил бы ему руку.
— Почему же вы не применили другой прием?
— Не успел. Некогда было выбирать. Он сказал, что убьет меня. Я посмотрел ему в глаза и поверил.
— Как он замахнулся ножом? Сверху?
— Нет. Замах был необычный. Славин выхватил нож из внутреннего кармана пиджака, резко отвел вооруженную руку вправо и ринулся на меня.
— За что он хотел вас убить?
— Не знаю.
— У вас есть какие-либо просьбы, заявления?
— Нет.
Старший инспектор уголовного розыска полковник милиции Дорохов сегодня утром прилетел в этот южный город из Москвы. Побывал у городского прокурора, в отделе внутренних дел, познакомился с делом по обвинению Олега Лаврова и сразу вызвал его на допрос. Если верить Лаврову, то дело запутано крайне и в нем ничего не ясно. Если ему не верить, то все очень просто: Лавров, распоясавшийся хулиган, знающий самбо. Не рассчитал силу броска и убил человека, Сергея Славина.
Отправив арестованного в камеру, Дорохов решил разобраться в первых впечатлениях. Из материалов дела полковник знал, что Олег Лавров — механик завода сельскохозяйственных машин, студент второго курса вечернего отделения технологического института, единственный сын обеспеченных родителей. Мать — врач, отец — полковник в отставке. Да, держался Лавров молодцом. Говорил смело, не опуская глаз. Зачем он сказал о других приемах, позволявших без вредных последствий обезоружить Славина? Что это — настоящая честность или игра? Ну, допустим, самбист-перворазрядник знает, что от каждого из способов удара ножом существует не менее десятка различных приемов защиты. Мог предполагать Лавров, что Дорохов этого не знает? Вряд ли. Он наверное знает, что сотрудников уголовного розыска обучают самбо. Следовательно, неумно скрывать, что в самбо есть и другие приемы. Лавров говорил, что замах ножом был необычный, справа и сбоку. Ах, да, да, припомнил Дорохов, есть такой удар, коронный удар старо-мексиканской школы. А как бы он, Дорохов, парировал этот удар? Отбил бы руку нападавшего, ушел влево и вперед, затем ребром правой ладони ударил по тыльной стороне вооруженной руки. Нож вылетел бы в сторону. А потом? Потом правая рука должна была бы машинально лечь на плечо противника. Да! — удивился полковник, блестящее положение для подножки назад с колена. Лавров парень высокий, 180 сантиметров, не меньше, и если допустить, что покойный Славин был не коротышка, то для броска следует опуститься на колено. Значит, что же, Лавров не врет? Похоже, что не врет, решил Дорохов. Он закурил, пододвинул к себе бумагу. Верхний лист разделил пополам. С левой стороны написал: «объективно установлено», с правой: «проверить, разобраться». Вывел цифру один и записал: «Лавров вызвал скорую помощь» (из дела Дорохов знал, что Олег с ближайшего телефона позвонил в скорую помощь, назвал свою фамилию и сообщил о случившемся). На другой стороне листа появилось: «Еще раз уточнить время и очередность появления свидетелей на месте». Полковник задумался. Обычно преступники стараются как можно быстрее скрыться с места преступления. Мог уйти Лавров, совершив убийство просто из хулиганства? Уйти незамеченным, бросив Славина? Конечно, мог. И полковник сделал новую запись, требовавшую проверки, а на левой стороне листа появилась строчка о том, что Лавров сам пришел в милицию и сам рассказал, что совершил убийство. Дорохов отодвинул бумагу и начал рассуждать. Умный парень Лавров? И тут же решил — умный! А как должен поступить умный преступник, который по неизвестным причинам, скорее всего, из хулиганства и из-за просчета в собственной силе, совершил убийство? Стоит ли ему бросать работу, учебу, дом и куда-то бежать? Нет, не стоит. Все равно найдут, все равно поймают — это знает каждый мальчишка. Когда была вызвана скорая помощь? Дорохов перелистал страницы дела, отыскал нужный документ и прочитал: «В 23 часа 42 минуты...» Так, в это время еще не все люди спят. Мог предположить Лавров, что его кто-то видел, ну, скажем, из окна дома? Мог. Мог допустить, что его узнали? По всей вероятности, мог: ведь он живет в этом районе с детства. А раз узнали — сообщат куда следует и его найдут. Что же ему в таком случае делать? Конечно, лучше всего пойти и сообщить о случившемся, только рассказать историю о нападении и ждать снисхождения за явку с повинной. Логично для умного человека? Логично. Полковник прошелся по кабинету, посмотрел в окно и обернулся на стук в дверь.
В кабинет вошел коренастый мужчина в темном костюме. Это был старший инспектор уголовного розыска Киселев. Дорохов еще утром познакомился с ним.
— А, это вы, капитан!
— Что новенького, Александр Дмитриевич? — искоса поглядывая на стол, на заметки полковника, спросил Киселев.
Дорохов понял настроение капитана и решил сразу же «поставить все точки над «i».
— Что новенького, говорите? Больно быстро вы захотели новостей. Сами занимались этим делом почти неделю и ничего «новенького» не добыли, а с меня требуете за полдня, — Дорохов улыбнулся. — Хитрите, капитан. Я ведь знаю, как вы восприняли мой приезд, думаете: «Вот я работал, работал, и вдруг появился этот «начальничек», и еще неизвестно, как он оценит мою работу, согласится с очевидными фактами или начнет их опровергать. Заведет дело в тупик и уедет, а мне тут потом за него все расхлебывать».
— Что вы, товарищ полковник, что тут думать. Мне с этим Лавровым все ясно. Вот сегодня мы с вами были у городского прокурора и он говорил, что нужны факты. Я искал нож, но его никто не видел. Искал свидетелей нападения на Лаврова, но их нет.
— Вы раньше, до этого случая, знали Лаврова?
— Нет, товарищ полковник. Это по части инспектора Козленкова, да и сам начальник наш, товарищ Афанасьев, несовершеннолетними и молодежью занимается. А я уже восемнадцать лет разыскиваю скрывшихся преступников, алиментщиков, без вести пропавших.
— А где товарищ Козленков?
— Он с утра работает по этому делу. Будет вечером.
— У Афанасьева когда в больнице были?
— Неделю назад. Плохо у него. Давление держится высокое, и про дела врачи совсем разговаривать не позволяют. Почти год болеет, неделю-две поработает — и опять в больницу.
— Он о деле Лаврова знает?
— Нет. Я хотел с ним посоветоваться, но начальник городского отдела не разрешил. Да зря вы с Лавровым мудрите. Он врет, выпутывается, — Киселев помолчал и еще с большим убеждением закончил: — Врет. Мне это ясно.
— А мне — нет. Мне, к сожалению, ничего не ясно... пока, — Дорохов выделил последнее слово. — И придется начать все сначала, — он решительно повернулся к Киселеву. — Давайте-ка съездим на место происшествия. Это далеко?
— Квартала четыре.
— Тогда лучше пойдем пешком.
В камере было прохладно. Вернувшись с допроса, Лавров разделся, аккуратно сложил брюки, повесил ковбойку. Оставшись в одних трусах, подошел к полке, на которой лежала краюха черного хлеба, два белых батона, несколько яблок и пачек десять сигарет «Новость». Достал сигарету, улегся на нарах и задумался.
Лавров был один. Это в первый день его посадили в общую камеру, а потом какой-то начальник приказал перевести его. Хорошо, что он один: можно думать, сосредоточиться и никто не лезет с разговорами и расспросами... Вот уже который день его преследовала одна-единственная мысль: Олег никак не мог понять, не мог решить для себя, почему этот Славин хотел с ним расправиться. Олег знал Сергея-парикмахера: несколько раз у него стригся, иногда встречал на улицах, в Доме культуры. Но он, Олег, никогда с ним не ссорился, наверное, даже не сказал ему и десяти слов. За что же Сергей хотел его пырнуть ножом? Олег отчетливо помнил тот вечер. Сегодня пошли всего шестые сутки, а кажется, что прошел уже год. Он — убийца... Какой же он убийца? Ведь если бы он не стал обороняться, то лежал бы в земле, а на его месте сидел Сергей. Сидел бы? А может, его еще и не успели бы найти. Интересно, пошел бы Славин так же, как он, с повинной? Тогда зачем он выбрал этот безлюдный двор и арку, где не было ни души? Наверное, не хотел, чтобы были свидетели. Как же он узнал, что Олег пройдет именно там? Следил? Наверное, следил: ведь от подъезда, где живет Степан, на улицу можно выйти и по-другому. Сказать полковнику, что за ним следили? А стоит ли? Еще неизвестно, для чего он приехал и поверит ли Олегу. Когда Олега повели на допрос, он сначала подумал, что вызывает Киселев и снова будет уговаривать, чтобы Олег не врал про нож и сказал, что просто была драка и убил он Славина случайно, по неосторожности. Но как же он может случайно убить ни в чем не повинного человека? Ведь он применяет приемы самбо только в исключительных случаях. Тренер чуть ли не ежедневно твердил на занятиях, что знание самбо дает преимущество перед другими, что это преимущество ни в коем случае нельзя использовать без крайней необходимости, что нужно беречь спортивную честь...
Олег обжег пальцы догоревшей сигаретой, отбросил окурок, встал, прошелся, взял с полки яблоко. Хотел надкусить красный блестящий бок, но задумался. Яблоки принесла мама, бедная, вечно озабоченная мама... Она всегда волновалась то за здоровье Олега, то за отца, торопилась к своим больным, хлопотала по дому. Капитан Киселев разрешил свидание с родителями. Мать бросилась к нему, обняла и, видимо, едва сдерживалась, чтобы не расплакаться, а отец молчал. И показался совсем-совсем старым. Мама строго велела: «Ты, Олежек, говори правду, только правду», а отец сказал: «Я верю, сын, что ты защищался».