Карпов снова повернулся к Капустину.
— Ты что думаешь, почему мы с тобой возились? Для отчета в горкоме комсомола? Нет, брат. Не все в тебе человеческое пропало, вот и решили не пускать тебя больше в тюрьму. Ты вот экзамены сдавал, а мы с Семеном под дверями в техникуме торчали. Болели за тебя. Ну, и с хулиганством этим, если бы мы всё в акт записали, как ты ругался, как Павла Звягина ударил, тебе бы год дали. Значит, прощай техникум!
Семен Кудрявцев сидел молча, сосредоточенно, потом вдруг стал рассматривать Левины брюки, стряхнул с них какую-то пылинку, покачал головой.
— Эх, Левка! Дружинников ругаешь, а ведь наши ребята скинулись и костюмчик с рубашкой тебе купили. Твоей-то получки едва на босоножки хватило, а ты говоришь — дружинники. Лаврова ругаешь, а тот акт Олег составлял, ты его благодарить должен, а ты узнал, что человек попал в беду, и на него наврал.
Левка совсем согнулся и, чтобы скрыть слезы, еще ниже опустил голову, молчал. Сейчас перед Дороховым сидел несчастный, запутавшийся мальчишка. Ушли дружинники, и они снова остались вдвоем. Полковник пододвинул графин и налил в стакан воды.
Парнишка облизнул пересохшие губы, жадно сделал несколько глотков. По-детски, кулаком, протер глаза.
— Садись, Капустин, поближе, поговорим. Как же ты, Лева, в людях не научился разбираться? Неужели не понимаешь, кто у тебя друзья? Думаешь, те, кто водкой поит в беседке? Нет. Ты вот прошлый раз за кражи из ларьков сел в тюрьму один?
— Один, — насторожился Капустин.
— Герой! Никого не выдал. Все дело на себя взял.
— Так ведь за групповые больше дают.
— Ну и что же, дружки, которых ты выгородил, передачи тебе в колонию возили? А когда освободился, пальтишко, костюмчик преподнесли? В техникум устроили?
— Ничего никто мне не преподносил. Избили за то, что с дружинниками связался. Хотели еще раз бить, да Сергей не разрешил.
— Какой Сергей?
— Славин... парикмахер.
— И его послушались?
— Еще как! — Капустин разговорился. Александр Дмитриевич понимал, что ему удалось установить психологический контакт с парнем, и очень сожалел, что придется прервать разговор, не выяснив все окончательно. Но прервать его было нужно. Стали возвращаться с задания дружинники, а Дорохов обещал разобраться с каждой группой.
Дружинники, все, кто был на задании, явно устали и были недовольны своим первым походом. Никому из них не удалось узнать что-нибудь новое. Время было позднее, и Дорохов решил ребят не задерживать, всем ведь им утром на работу.
— Пусть вас не расстраивает сегодняшняя неудача. Многие из вас не успели обойти и половины квартир, так что отчаиваться нечего. Завтра, я думаю, собираться здесь не стоит. Отправляйтесь прямо по адресам, а вот вечером зайти в городской отдел нужно, может быть, у вас будут новости, а может быть, — полковник сделал паузу, — они появятся у меня. А сейчас всего доброго.
Зина задержалась в кабинете, видно, хотела что-то сказать Дорохову, но ее потянул Звягин:
— Пойдем, пойдем, ведь договорились!
Проснувшись чуть свет, Александр Дмитриевич отправился в душ. Когда вернулся в номер, хотел было побриться, но потом решил: в парикмахерской. В гостиничном буфете наскоро проглотил несколько бутербродов и вышел на улицу. Ему сразу удалось отыскать огромную стеклянную коробку, на которой неоновые трубки составили французское слово «Салон». Полковник вошел. Он еще вчера узнал, что Бронштейн работает в утреннюю смену и что директор «Салона» тоже будет утром. Оказалось, что мужской зал находится на втором этаже. Дорохов медленно поднялся. Несколько мастеров, скучая, ждали клиентов. Они лениво переговаривались, но, как только заметили посетителя, умолкли. В углу мужчина средних лет, не очень высокого роста, с маленькими усиками и копной вьющихся волос, склонился над своими инструментами. «Жорж», — решил Дорохов и направился в угол.
— Можно к вам?
— Пожалуйста, — ответил парикмахер. — Вы впервые у нас?
— Да, но мне рекомендовали вас, хочу побриться.
Руки Жоржа были уверенными и быстрыми. Когда острая бритва сняла с лица остатки мыльной пены, Александр Дмитриевич начал говорить.
— Собственно, я к вам по делу. Хотелось расспросить о Славине. Мне поручили расследование.
Руки Жоржа чуть сильнее прижали к лицу горячую компрессную салфетку. «Хорошо, что не бритва», — подумал Дорохов.
— «Шипр»? — словно оттягивая прямой разговор, спросил Жорж.
— Терпеть не могу «Шипра», — Александр Дмитриевич взглянул на выстроившиеся флаконы и попросил: — «Свежесть», пожалуйста.
— Странно. Все ваши коллеги любят «Шипр», — говорил Жорж, меняя пульверизатор. — Славина я знаю давно. Мы еще вместе с ним в доме приезжих работали, а здесь, — Жорж указал в сторону стеклянной стены, на место, где читала книгу молодая мастерица, — вот там он работал. Хороший был мастер. Сначала мы дружили. А в общем немногое я могу вам о нем рассказать.
Вместе с Дороховым Бронштейн подошел к кассе, подождал, пока полковник расплатился, и предложил:
— Может, нам лучше поговорить внизу, в кабинете директора? Я только уберу инструменты.
— Хорошо, — согласился Дорохов.
В кабинете директора за столом сидела молодая женщина. Дорохов протянул ей свое служебное удостоверение. Она указала ему на стул.
— Спасибо. Меня зовут Александр Дмитриевич, а вас?
— Наталья Алексеевна. Что же вас интересует в нашем заведении?
— Модные прически, — пошутил Дорохов. — Я к вам, Наталья Алексеевна, насчет Славина.
— А... — чуть разочарованно протянула женщина. — Большое несчастье. Мать его до сих пор забыть не могу. Хороший был мастер.
— А человек?
— Как человека я его мало знала.
В этот момент в кабинете появился Бронштейн. Дорохов попросил:
— Не найдется ли у вас комнатушки, где мне можно будет побеседовать с Григорием Абрамовичем?
— Разговаривайте у меня, а я все равно собиралась обойти парикмахерскую. Понадоблюсь — Жора меня найдет.
Жора — Григорий Абрамович Бронштейн, наморщив лоб, старался подобрать слова, чтобы не обидеть покойного и вместе с тем поточнее дать ему характеристику.
— Трудно мне, товарищ полковник, в двух-трех словах рассказать, какой был Сергей. Года два я с ним дружил, вместе гуляли, иногда выпивали, иногда в компании ходили, а потом у нас дружба распалась. Не ссорились, не ругались, а стали встречаться только здесь, в парикмахерской.
— А почему?
— Не знаю.
— Может, кого не поделили?
— Да нет, зачем же. У нас разные вкусы, — Жорж замялся. — В общем, чепуха какая-то, — он пожал плечами. — Сегодня я заплатил, завтра я, послезавтра я... В общем-то я не жадный, поймите меня правильно. Но почему же так должно быть?.. Я его клиента не возьму, по-вежливому, конечно, но попрошу, чтобы подождал пять минут, если он отлучился. А ведь если меня минуты нет, скажет — совсем ушел... Короче, уж больно деньги любил, — решительно закончил Бронштейн. — Больше, значительно больше, чем друзей. А я ведь ему даже помогал. Попросит — подмени на час-другой, я — пожалуйста. И даже работу в его карточку писал.
— Добрый вы человек, Григорий Абрамович, и часто вам так приходилось? — улыбнулся Дорохов.
— Да бывало... девчонку он какую-то завел, никому, правда, не показывал. Парень от нее бегал к нему с записочками. Телефона-то в нашем заведении нет.
— Дама-то, видно, «великосветская», если пажа имела... Брат, наверное?
— Да нет, — рассмеялся Жорж, — Борька Воронин с завода, у него сестры нет.
— Скажите, Григорий Абрамович, а новых друзей Сергея вы знаете?
— По-моему, друзьями он так и не обзавелся. Встречал я его в разных компаниях, сегодня с одними, завтра с другими.
— Выпивал часто?
— Когда угощали. В прошлом году задумал машину купить, так после такой стал, что копейку зря не потратит. Пойдем в кафе перекусить, так он сначала все два раза пересчитает и выберет, что подешевле.
— У меня к вам последний вопрос. Дрался Славин часто? Ну, были случаи, когда он ссорился, кому-нибудь угрожал, дал по физиономии?
— Нет, товарищ полковник, ни разу я не слышал, чтобы Сергей где-нибудь подрался, но почему-то молодежь к нему относилась с уважением, больше того, многие даже слушались. У нас в сквере беседка есть. Я часто туда хожу песни послушать, приду, сяду где-нибудь поблизости на скамейку и слушаю, а Сергей всегда прямо в беседку. Ему сразу место кто-нибудь уступит, водки предложит. Однажды, года два назад, пристали ко мне несколько парней: «похмели да похмели». Потом подошел еще один и говорит: «А ну, мотайте отсюда, чего к Серегиному другу пристаете», и те ушли, чуть ли не извиняясь. На следующий день я Сергею рассказал, а он смеется и говорит, что мне, наверное, послышалось.
Дорохов попросил отыскать Наталью Алексеевну и вместе с ней показать ему шкаф, где хранятся личные вещи и инструменты Славина.
Втроем они спустились в подвал. В большой просторной комнате, отделанной кафелем, по стенам стояли узкие высокие шкафы. Все они закрывались на внутренние замки, и Наталья Алексеевна принесла с собой целую связку ключей.
— Это дубликаты, — объяснила она, — я храню их у себя, на всякий случай, а так у каждого есть свой ключ. Вот этот шкаф № 14 был закреплен за Сергеем Славиным.
Она отыскала ключ и открыла дверцу.
На вешалке сиротливо висел белый халат, под ним стояли легкие белые резные туфли, а рядом — небольшой черный спортивный чемоданчик.
Дорохов сначала осмотрел карманы халата. В нижнем оказалась начатая пачка «Беломор-канала» и металлическая газовая зажигалка, в другом — носовой платок, в верхнем кармане торчала трехцветная шариковая ручка. В глубине кармана лежала маленькая, сложенная вчетверо бумажка. Александр Дмитриевич бережно ее развернул. На листке, вырванном из небольшого блокнота, четкими, почти печатными буквами было выведено несколько слов: «Сегодня, а не завтра, как договорились, жду в буфете возле ЖДС». Ни подписи, ни даты на записке не было. Не было и имени, кому она адресована.