Лина подняла левое веко караульного, чтобы пришить его с помощью изогнутой иглы и специальной белой нити. Обладая тонкими изящными пальцами, она всегда занималась глазами. Раньше она ненавидела вставлять холодные камни в глазницы, но спустя время пришла к выводу, что эта работа ее устраивала.
– Ты уже думала о том, что будешь делать дальше? – спросил Виго таким тоном, будто задавал этот вопрос сотню раз.
Он извлекал из тела органы и убирал их в отдельные керамические банки. В воздухе витал трупный запах, но Лина давно к нему привыкла.
– Тебе пора задуматься. Через год ты достигнешь совершеннолетия.
Через небольшой разрез гробовщик ловко достал печень и убрал ее в сосуд, наполненный резко пахнущими консервирующими маслами и травами.
– Я об этом не думала, – соврала Лина, стараясь отмахнуться от разговора. – Год – это целая вечность.
На самом деле в последнее время она часто задумывалась о будущем. Лина не выбирала эту жизнь – за нее все решило родимое пятно. Точнее, ее родители, кем бы они ни были, когда оставили ее на произвол судьбы, вместо того чтобы растить Меченого ребенка.
– Нет, не вечность. Значит, ты глупая, раз считаешь, что можешь отложить думы на потом.
Лина пожала плечами, аккуратно сделав четвертый стежок сквозь тонкое веко. Пусть она и считала Виго невыносимым старым брюзгой, она все же его любила и знала, что он прав. Наклонившись для пятого, завершающего, стежка, она ощутила, что ее карман оттягивает медная бабочка, о которой она так никому и не рассказала. Лина понимала, что если кто-то увидит находку, то ее обвинят в краже могильного атрибута, что для Хранителя – страшное преступление. Но несмотря на запрет, она не смогла удержаться, и забрала ее себе. Бабочка стала для Лины единственной личной вещью.
– Ты хорошо справляешься с обязанностями гробовщика, – заметил Виго, хромая вокруг тела.
Он внимательно наблюдал, как Хранительница завязала нить и разрезала ее с помощью маленьких острых ножниц.
– У тебя твердая рука и спокойный характер. И ты с почтением относишься к покойным.
Лина бросила на Виго мимолетный взгляд. Не было сомнений, что сегодня его нога снова разболелась: морщины вокруг рта и глаз на его бледном лице выдавали напряжение. На месте ампутированной от колена ноги был приделан деревянный протез, и как бы Лина ни старалась найти подходящий прокладочный материал и правильный вид мази, культя почти всегда болела.
Девушка слегка улыбнулась и покачала головой, отложив иглу в сторону. Она не могла сказать ему правду, потому что вся эта работа заключалась исключительно в труде в склепах до конца своих лет. В чем тогда выбор? Подсознательно она коснулась темного родимого пятна размером с детский кулачок. Если бы не оно, Лина была бы обыкновенной девушкой. Интересно, где бы она сейчас была?
«Может, вместе с родителями в особняке Верхнего города, поедая сладости и весело смеясь…»
Она представила льющийся сквозь высокое окно яркий солнечный свет. Ей не пришлось бы носить капюшон, чтобы скрывать лицо. Девушка подняла голову к стеклянной крыше, представляя, как солнечное тепло ласкает ее кожу.
– Лина? – Виго бросил на девушку обеспокоенный взгляд. – С тобой все в порядке?
– Извините, – ответила она, возвращаясь к работе и продевая белую нить через ушко иглы.
Глупо фантазировать, как маленькая девчонка. Жизнь у всех стала сложной: уже целый год город находится в изоляции. Вместо того чтобы есть сладости в своих уютных комнатах, половина жителей погибла независимо от размера их кошельков. А другая половина живет в страхе. Как только облако сгустилось и потемнело, их мир был потревожен неестественными молниями и раскатами грома, принесшими с собой чуму. Эпидемия бушевала, распространяя болезнь, способную убить свою жертву в считаные часы. Чума вспыхивала трижды – всегда в самые теплые месяцы, как будто питаясь от скудного тепла горного лета. Сейчас на дворе стоял сентябрь, и последняя волна смертей подходила к концу.
– Почему бы не стать гробовщиком? – настойчиво продолжал Виго, вытаскивая из тела кишки. – Люди нуждаются в нас больше, чем когда-либо. У нас еще никогда не было столько работы. К тому же судья не будет искать среди нас чародеев. Ты всегда будешь в безопасности.
– Судья, – прошептала Лина. – Да… я буду рада держаться от него подальше.
С тех пор как заболел герцог, власть в свои руки взял судья. Правление его было весьма суровым. Как и большинство граждан, он не сомневался, что причиной появления неестественной бури и чумы послужила магия. Но в отличие от людей, он уделял особое внимание поиску причастных волшебников. Хранители поговаривали, что судья стал одержим этой идеей. Он приказывал стражникам искать свидетельства магии, сжигать книги с заклинаниями и всю атрибутику. А его злые псы загоняли всех подозреваемых в жуткую могилу у стен города. Иногда на рассвете Лина слышала в питомниках ужасающий вой собак. Но судья никогда не вмешивался в дела служащих Предкам Хранителей. Он любил Предков, и с тех пор как он принял бразды правления, количество церемоний и обрядов в их честь выросло втрое. Помимо возрождения старых молитв и ритуалов появилось множество новых.
Виго сбросил остатки пищи из кишечника на пол, в систему сточных вод, уносящую отходы из города.
– Что скажешь, Лина? Ты бы хотела стать гробовщиком?
Лина его не слушала. Да, в склепах она была в безопасности, но достаточно ли этого? Что, если склепы – не ее судьба? Что, если это ошибка? Может быть, родители на секунду оставили на ступенях маленькую корзинку, а когда вернулись, ее там не оказалось? Или ее случайно перепутали с другим ребенком? Что, если существует другая жизнь, которая предназначена ей судьбой? У нее возникало ощущение, что здесь ей не место, что она находится в ловушке. Глаза девушки наполнились слезами, а пальцы задрожали.
– Почему ты не отвечаешь? – отрезал Виго, убирая внутренности в их каменную могилу. Он тут же попытался смягчить тон, хотя голос все еще звучал раздраженно: – Если ты хочешь попробовать что-нибудь другое, ты просто скажи.
Виго неправильно понял ее молчание, и Лина тотчас почувствовала сожаление: он не виноват в ее печали. Собравшись с мыслями, девушка наконец сказала:
– Я бы хотела остаться с вами, Виго. Конечно, я останусь. Я просто хочу… Жаль, что мне не из чего выбирать. До карантина…
Лина оборвала фразу на полуслове и перевела взгляд на труп. Один его глаз с пришитым веком был открыт, тогда как другой все еще оставался закрытым. Выражение лица трупа напоминало абсурдное подмигивание.
Виго вздохнул, ловко запечатывая банку с кишками опухшей рукой.
– До карантина у тебя была возможность покинуть Княжеский лес. Ты ведь это хотела сказать?
Поставив банку, гробовщик вытер руки. Он выглядел очень старым и уставшим, но Лина знала, что он ее понял.
– Нет, я просто… – Она покачала головой. – Это мой дом, Виго. Но иногда он похож на тюрьму.
Виго вздохнул.
– Людям, как мы, суждено прожить такую жизнь, Лина. Ее подарили нам Предки. Я понимаю твое разочарование. В твоем возрасте я тоже мечтал повидать мир. Но что я мог сделать, будучи калекой? Да, в некотором смысле нам дарована жестокая судьба. Мои родители бросили меня после несчастного случая. На тот момент мне было шесть лет, и я уже был достаточно взрослым, чтобы запомнить их. Я помню их любовь, наш дом, моих братьев и сестер, и даже фамилию.
Лина молча вознесла слова благодарности своим родителям за то, что оставили ее совсем малышкой. Легче не знать, что ты потерял. Даже несмотря на то, что Виго разговаривал своим обычным сухим тоном, девушка все же уловила нотку боли в его словах.
– Это жестоко, – быстро продолжил он. – Но отнесись к этому, как к чести. Наши семьи бросили нас, отняли у нас фамилии и разорвали связь с кровными Предками, но лишь для того, чтобы мы служили всем Предкам. Подумай над моими словами.
Лина задумалась, и у нее тут же возник вопрос, какой из трупов под горой связан с ней кровными узами. Возможно, когда-то она готовила тело к погребению, которое было ее тетей, двоюродным или родным братом, а она этого даже не поняла. Готовил ли Виго своих родителей и родных к похоронам? Узнал ли он их лица? Признал ли он в них своих родственников?
– Кроме как на похоронах, обычные люди никогда не видят Предков, – продолжал Виго, – а нам позволено находиться с ними постоянно. Разве это нельзя назвать благословением? Наша работа является самой священной из всех. Я здесь семьдесят лет, Лина, и могу сказать, что в жизни моей была цель, как и у всех, случались и радости, и печали. Много лет я был женат. – Глаза его внезапно наполнились слезами, и он тут же отвернулся. – У меня был ребенок.
Несмотря на искренность его голоса и подавляемые слезы, у Лины не было настроения ему подыгрывать. Не сегодня.
– Семьдесят лет в темноте, – заметила она, опуская иглу.
Лина взяла зеленый камень с нарисованным глазом, совсем не беспокоясь, что ее слова могли ранить чувства старика.
– Твоя семья жила и умерла в темноте. Я ничего хорошего в этом не вижу.
– Это не значит, что мы совсем не поднимались на поверхность, Лина, – отрезал Виго.
– Да, поднимались. Скрываясь под капюшоном! – спорила она, крепко сжав в ладони каменный глаз. – Мы должны оставаться под землей, – заметила Лина, указывая на замерзший стеклянный потолок и город за его пределами, – потому что они не хотят нас видеть, как будто стыдятся. Я не считаю себя избранной. Мне не кажется, что я особенная. Скорее, все с точностью наоборот.
Лина повернулась к открытому глазу, вытащила ложкой содержимое глазницы, угрюмо плюхнула глазное яблоко в медную посудину и вставила на его место драгоценный камень.
Виго на мгновение замолчал, старательно занимаясь травяной смесью, которой заполнит полости мертвеца. В комнате стоял лишь стук пестика о дно ступки. В тишине Лина начала сожалеть о том, что так резко высказалась о жене и ребенке Виго, умерших еще до ее рождения. Но она просто не знала, как извиниться. Но внезапно слегка дрожащим голосом заговорил сам Виго: