гда граждане бросились снимать свои денежные вклады, в результате чего коробка спичек, стоившая одну копейку, через два года стала стоить миллион рублей.
— А мне наплевать на казначейства Соединенных Штатов и Советского Союза! — раздраженно перебил я. — Я говорю не об экономике, а о моральном аспекте!
— О моральным аспекте? — Иванов вскинул бровь и снисходительно посмотрел на меня. — Не забивайте себе голову чушью, — посоветовал он. — В середине двадцатого века мы старались поступать в соответствии с признанными нормами валютных операций, продавая золото, но сути вопроса это не изменило. Золото, как ассигнации, всего лишь средство для совершения товарных сделок, а не сам товар. Это азы научной экономики. — Он встал, подошел к рабочему столу, выдвинул ящик, взял из него обыкновенный граненый стакан и вернулся. — Смотрите! — Стакан был доверху заполнен разнокалиберными прозрачными линзами. — Не обращайте внимания на форму, это настоящие алмазы от двадцати до шестидесяти каратов каждый. Так вот, если содержимое этого стакана выбросить на рынок, это будет иметь для экономики гораздо более серьезные последствия, чем так называемые фальшивки.
— Почему так называемые?
— Потому, что они копируются на молекулярном уровне и ничем не отличаются от настоящих ассигнаций.
Я не нашелся что ответить. Прав он был на все сто процентов, если не на двести. Государственные ассигнации — те же фальшивки, не подтвержденные товарной массой. Разве что, в отличие от фальшивок «Горизонта», узаконенные. Люди моего возраста убедились в этом на собственной шкуре.
Не спрашивая, Иванов налил кофе мне и себе, сел. Я взял из стакана бриллиант повертел между пальцами. Идеальная линза. Странная форма для бриллианта... Что-то она мне напоминала, но вот что?
— Для чего вы их используете? — спросил я.
— Уже не используем, — отмахнулся Иванов. — Не увиливайте от вопроса. Никогда не поверю, что происхождение долларов и экономические проблемы занимают вас больше, чем недоверие к нашей организации. Почему вы думаете, что мы ведем с рами двойную игру?
Бриллиантовая линза напоминала глаз Буратино, но не была полой. И, естественно, без зрачка. Скорее всего, только формой алмазные линзы походили на стеклянные глаза, выдуваемые Осокиным. А мне они показались похожими лишь потому, что стеклянные глаза уже сидели в печенках.
— Видел вчера выражение вашего лица, — сказал я и бросил линзу в стакан. Линза немелодично звякнула. — Артист из вас получился бы хороший.
Иванов недоуменно повел головой.
— Не понял? Можно конкретнее?
— Можно. Отчего нельзя? Но перед этим объясните, где я нахожусь?
— В офисе «Горизонта».
— И как я сам не догадался! — фыркнул я и желчно процедил: — Где находится этот офис? В аномальной зоне в верховьях реки Корстени?
— Нет. Офис находится в городе.
— Где именно? Дом, этаж?
— Последний этаж гостиницы «Централ».
— И на каком основании я вам должен верить?
Иванов пожал плечами, достал из кармана пульт управления и набрал на нем комбинацию цифр.
— Смотрите.
Я повернулся к окнам и увидел, как матовая пелена рассеивается туманом и стекла приобретают прозрачность. Встав с кресла, я подошел к окну и выглянул.
С высоты двенадцатого этажа открывалась унылая панорама родного города. Серые дома, припорошенные снегом крыши, вереницы автомобилей на улицах. Не люблю зиму за то, что она полностью вытравливает все цвета, оставляя только белый, черный и серый. Даже разноцветные автомобили отсюда выглядели блеклыми.
Я попытался открыть окно, но ручка не поддавалась.
— Почему я должен верить, что мы действительно находимся на двенадцатом этаже гостиницы?
— Не понял, — удивился Иванов. — А что там, за окном? Пальмы на лазурном берегу или тундра?
Он подошел, выглянул и недоуменно посмотрел на меня.
— А вы можете изобразить за окном и лазурный берег? — не остался я в долгу. — То-то вы щелкали пультом управления... Это что — экран?
Иванов развел руками, взялся за оконную ручку, повернул и распахнул окно. В кабинет ворвались морозный ветер и далекий шум улицы.
— Теперь верите? — раздраженно спросил он. — Можете прыгнуть, чтобы окончательно убедиться, где мы находимся. Удерживать не буду.
— А почему я не смог открыть окно?
— Потому, — повышая тон, сказал он, — что ваши отпечатки пальцев не зарегистрированы в программе допуска. Еще вопросы будут?
— Будут, — многозначительно пообещал я, прошел к столику и сел.
Иванов закрыл окно и присел на подоконник.
— А я не буду отвечать, пока не услышу ответ на свой вопрос. Что же вы там такого увидели вчера на моем лице? Очередную родинку?
— Если бы... Растерянность при виде того, как я прохожу сквозь стену.
— Естественная реакция любого человека, — невозмутимо заметил Иванов. — Вы ожидали, что я буду восторгаться? Не та ситуация — вы были не на арене цирка.
— Зато вы явно ощущали себя на театральных подмостках, — парировал я.
Иванов внимательно посмотрел на меня.
— Продолжайте, — бесстрастно сказал он.
— Вчера я поверил в искренность ваших чувств, но сегодня получил неоспоримое доказательство, что вы знакомы с техникой прохождения сквозь стены.
— И что это за доказательство?
Тон у Иванова по-прежнему был бесстрастным, но правая бровь насмешливо приподнялась.
— Не понимаете? Тогда объясните, каким образом я, находясь почти в ста километрах от города, попал в офис «Горизонта»?
Мгновение Иванов с удивлением рассматривал меня, затем невесело хмыкнул.
— Если бы вы вчера задавали такие вопросы, я бы не взял вас в стажеры...
От намека, что в таком случае я подвергся бы выбраковке, меня покоробило, но я сдержался.
— Не путайте божий дар с яичницей, — продолжал Иванов. — Телепортационный створ имеет стационарное размещение и потребляет уйму энергии. К тому же он совмещает только две пространственные точки со строго фиксированными координатами. Вы же прошли сквозь стену без какой-либо аппаратуры, словно бестелесная голограмма. С подобной техникой, как вы выражаетесь, не только мы не знакомы, она никому не известна.
— Даже так? — с иронией заметил я и попытался, копируя Иванова, заломить бровь. Не знаю, получилось или нет, но выпад прошел мимо цели.
— Не даже, а именно так, — спокойно поправил он.
— А каким тогда образом исчез холодец из тарелки в «Театральном кафе»? Что-то я никаких телепортационных створов не видел.
— Не было никакой телепортации, — вздохнул Иванов, встал с подоконника, подошел к столику и сел в кресло. — Есть такой термин — гипнотическая мимикрия.
— То есть вы хотите сказать, что плевок окурком и ввинчивание холодца в тарелку были иллюзией?
— В некоторой степени да, — кивнул Иванов и неожиданно усмехнулся. — Кроме плевка окурком. Право слово, если бы вам в лицо ткнули окурком, вы бы повели себя значительно хуже.
— Это был кто-то... живой?
Иванов потрогал кофейник, поморщился.
— Остыл кофе. Не люблю холодный...
— Я спросил, кто был в виде холодца? — повторился я.
— На данном этапе вам лучше не знать.
— А на каком этапе будет положено знать?
Иванов все-таки налил себе холодный кофе, отхлебнул и снова поморщился.
— Если бы вы прошли стажировку, то через полгида, может быть, и узнали.
— Значит, как посредник я гожусь, а чтобы хоть что-то знать об объекте — нет?
— Вы будете работать с другим объектом.
Меня так и подмывало послать его и его организацию к чертовой матери, но я сдержался.
— В таком случае прошу сообщить сведения о том объекте, с которым буду работать.
— И этого вам тоже лучше не знать.
— Что?! — Тут я уже не выдержал. — Вы меня что — втемную собираетесь использовать? В качестве подсадной утки? Или наживки?!
— Вот только давайте без нервов! — повысил голос Иванов. — Неврастеников и без вас хватает! Объект пошел с вами на контакт, и мы считаем, что лишнее знание в данной ситуации может вам повредить.
— Кто — мы?
— Руководство «Горизонта». Представьте, что вы никогда не встречались со мной и ничего не знаете о нашей организации. В таком ключе и действуйте, но при этом не забывайте, что основной вашей задачей является склонение объекта к сотрудничеству с нами.
При других обстоятельствах я бы рассмеялся. Сейчас, честно говоря, было не до смеха. И все же на иронию меня хватило.
— Забудьте о нас, но в то же время помните. Не находите, что одно исключает другое?
— Не нахожу, — не согласился Иванов. — Это азы психологических установок наших оперативных сотрудников.
— Так вы еще и психологией занимаетесь... — съязвил я.
— Не просто занимаемся, а в первую очередь, — не принял иронии Иванов. — Вы и представить не можете, насколько психология представителей иных цивилизаций отличается от человеческой.
— Да неужели? Что-то не замечал в своем объекте. Просветите, если не секрет.
— Ваш объект копирует человеческую психологию, и в этом отношении вам будет проще с ним работать. В данном случае незнание вам во благо.
Иванов замолчал и внимательно посмотрел мне в глаза.
— Ну-ну, — скривился я. — Во благо, говорите?
Он выдержал паузу, затем кивнул.
— Хорошо, приведу один пример. Насколько мне известно, вы знакомы с устюпендами?
— Более-менее, — обтекаемо согласился я.
— Смею заверить, что мои знания об устюпендах лишь в небольшой степени превышают ваши. Более того, никто в Галактическом Союзе о них практически ничего не знает, хотя обитаемая Вселенная наводнена устюпендами. Существует масса противоречивых гипотез: что они разумны и что они неразумны, что их происхождение искусственное и что их происхождение естественное. В пользу их разумности говорит единственный факт: устюпенды никогда не вступают в контакт с цивилизациями, не входящими в Галактический Союз. Именно поэтому их не встретишь нигде на Земле, а только в аномальных зонах, являющихся форпостами Галактического Союза. В пользу же неразумности говорит то, что контакт ограничивается только их присутствием. Весьма, кстати, назойливым, из-за чего устюпенд часто называют блохами Вселенной, а их псевдоцивилизацию — паразитической. Обусловлено это тем, что устюпенды питаются исключительно кинетической энергией. Чем сильнее вы их бьете, швыряете, тем плотнее они насыщаются. И... И все. Весь контакт. Именно из этого свойства вытекает гипотеза их искусственного происхождения — полагают, что некая цивилизация соз