лько они огромные и роскошные. Сотни светящихся окон буквально взмывают к облакам.
Заметив, что я двигаюсь к центру, народ на катке расступается. Уже прошёл слух, что один молодой человек каждый вечер устраивает здесь шоу. Об этом позаботился тикток, с помощью которого мои видео стали вирусными.
Приняв стойку, я киваю Шейну. Мой лучший друг нажимает на кнопку стереосистемы, и по площади разносятся меланхоличные звуки песни «Mad World». Моё тело реагирует на ритм, словно это такая игра. Лёгкая, элегантная, увлекательная. Нечто среднее между танцем и бегом. С каждым оборотом я глубже погружаюсь в мелодию, и она находит отражение в каждом моём движении и жесте. Я выполняю аксель, затем сальхов, делаю дорожку шагов со сложными поворотами и тем самым вдыхаю жизнь в песню.
And I find it kind of funny, I find it kind of sad.
Я опускаю голову, вращаю ей, играю с эстетикой и делаю тройной лутц.
The dreams in which I’m dying are the best I’ve ever had.
Перехожу в заклон[6], устремляя взгляд в звёздное небо.
I find it hard to tell you, I find it hard to take.
Мои движения становятся более быстрыми, порывистыми, драматичными. Делаю перетяжку[7], оставляя на льду след в виде змейки. Готовлюсь к комбинации прыжков и незамедлительно приступаю.
When people run in circles
Двойной аксель.
It’s a very, very
Ойлер[8]
Mad world, mad world
И двойной сальхов.
Песня заканчивается. Я занимаю финальную позицию, которая идеально гармонирует с последним аккордом мелодии.
Толпа вокруг меня аплодирует. На катке, за ограждениями, повсюду. Моя грудь быстро поднимается и опускается, я поднимаю голову, широко улыбаюсь и направляюсь в сторону Шейна.
– Круто! – хвалит он. – Очень круто. Снял пару видосов, посмотри, какой из них захочешь выложить.
– Спасибо.
Я сажусь на скамейку рядом с ним и меняю коньки на ботинки. Бросаю быстрый взгляд на телефон, который смог купить несколько месяцев назад на деньги, вырученные за свои шоу. Дисплей показывает маленькую красную единичку над значком электронной почты. Я нажимаю на неё, читаю и… у меня перехватывает дыхание. Шейн говорит что-то, но из-за внезапного шума в ушах я ничего не слышу.
– Эй, – друг нетерпеливо постукивает меня по плечу, – ты тут?
Не вполне.
– Прости, – бормочу я, всё ещё в силах оторваться от экрана. – Секунду…
– Обычно ты прямо вырываешь бутылку с водой у меня из рук, бро. Чего это там такого важного?
Прежде чем я успеваю дочитать последнее предложение, Шейн выхватывает у меня телефон. А потом наблюдаю, как его глаза бегают от строки к строке, и с каждой новой они распахиваются всё шире.
– Чувак, – наконец произносит он, возвращая мне телефон. – Это фейк?
– Я… сомневаюсь. – Во всяком случае, баннер под письмом выглядит реальным. Подпись тоже. И адрес. Я в недоумении таращусь на горящий дисплей. – Но наверняка это ошибка. Это не может быть правдой.
– Твою мать! – выдыхает Шейн. – Ты сделал это, чувак! Vogue поместит твою рожу на обложке. Ты реально сделал это.
Мне до сих пор не верится, что это правда. С другой стороны, почти все мои видео в тиктоке завирусились. У меня миллионы просмотров в день. В наше время можно с лёгкостью достичь успеха. И достаточно быстро. Из голодранца сразу в модели.
Сглотнув, я нажимаю клавишу блокировки дисплея и поднимаюсь. У меня кружится голова.
– Я должен это переварить. Сначала соберу деньги и попробую с этим справиться.
– Йоу! – восклицает Шейн. – Я посижу здесь и порадуюсь жизни, потому что мой лучший бро теперь богатенький Ричи[9] и, несомненно, предоставит мне тёплую постель, как только найдёт кров на Манхэттене.
В любой другой ситуации я бы рассмеялся, но сейчас никак не могу выйти из ступора. Всё как в тумане. Всё кажется неверным. Даже смех людей и восторженные голоса вокруг меня превращаются в глухой фоновый шум.
Онемевшими пальцами я стягиваю с головы шапку и перехожу от человека к человеку, как будто на дистанционном управлении. Я улыбаюсь, когда они бросают мне долларовые купюры, флиртую, когда милые девушки пытаются строить глазки, и выражаю благодарность за каждый комплимент. Но внутри у меня звучит на повторе: «Vogue».
– Добрый вечер, могу я попросить вас о небольшой сумме?
Просто обычное обращение в адрес одетой в дорогие пальто пары. В тот момент я и представить не мог, что эти люди изменят всю мою жизнь. Они и электронное письмо, которое я получил.
Женщина дарит мне лучезарную улыбку. Ей где-то за сорок, но её лицо отличается той потрясающей красотой, которую видишь в чертах успешных людей. На ней малиновый берет, из-под которого ниспадают на плечи длинные блестящие волосы.
– Конечно. – Она достает из кошелька «Шанель», стодолларовую купюру, и у меня на мгновение останавливается сердце.
– Я не могу это принять, – сразу же говорю я и собираюсь отказаться от купюры, но она отодвигает мою руку.
– Мне было бы очень приятно, если бы ты взял их.
Сослагательное наклонение – верный признак того, что эта пара принадлежит к высшему свету. По этому признаку мне уже удалось вычислить многих жителей Верхнего Ист-Сайда.
– Ты Оскар Джонс, не так ли?
– Да, мэм.
Мужчина рядом с ней улыбается. Он выглядит ниже, чем его жена.
– Моя Джорджи видела тебя в тиктоке. Удивительно, как быстро @Oscating появляется в списке рекомендуемых страниц.
– У нас в компании все тебя любят. – Джорджия хитро улыбается. – Я основатель бренда «Джорджес». Уверена, что ты знаешь эти средства личного ухода.
Знаю ли я «Джорджес»? Видимо, это шутка. Все знают эту марку. Спросила бы ещё, знаю ли я «Кока-колу». «Джорджес» – это всемирно известный косметический бренд.
– Слышал… уже слышал, да.
Её улыбка становится шире.
– Прости, если мой вопрос прозвучит бестактно, дорогой Оскар, но… в статье о тебе я прочитала, что ты живёшь на улице. – Она корчит сочувствующую гримасу. – Это правда?
– Эм-м, да.
Джорджия переглядывается со своим мужем, и я понятия не имею, что происходит.
– Мы из Аспена, – продолжает она. – Слышал когда-нибудь об «Айскейте»?
– Да, – отвечаю, не в силах сдержать недоверчивый смех. – Каждый фигурист знает про «Айскейт».
Она кивает и не сводит взгляда с моего лица. Но в какой-то момент всё-таки решает заговорить.
– Скажи, Оскар, не хочешь ли составить нам завтра компанию за завтраком?
Вот так, с многочисленных приёмов пищи, круассанов и дорогого сыра, каперсов и шампанского, где-то между неверием и надеждой началась моя новая жизнь.
Окончательное решение я принял после того, как мне пришлось опознать изуродованное лицо своего лучшего друга. Ублюдок по имени Тайрон отнял у меня единственную частичку семьи, которая у меня осталась.
Я сбежал в Аспен. Отважился начать всё сначала, испытывая постоянную боль от желания стать частью семьи.
Я перестал быть Оскаром, уличным бродягой. Теперь я просто кто-то.
Слышу шёпот своей тёмной половины
От Аспенского нагорья до центра города пешком можно дойти за двадцать пять минут. Мне же хватит и семи. Как только спускаюсь с заснеженной горы и добираюсь до первых елей, я перехожу на бег. Срезаю на Марун-Крик-роуд, потому что дорога рядом со скоростным шоссе неровная и холмистая, вся в заснеженных кустарниках и елях.
Моя личная полоса препятствий.
Я надеялась, что трасса поможет мне раз и навсегда лишиться энергии. Надеялась наконец-то почувствовать усталость, вялость, которая опустится на мой разум и охватит конечности. Но по мере того, как лесистая местность позади сменяется самобытными деревянными домиками нашего городка, я чувствую только отчаяние и абсолютную уверенность в том, что этой ночью не сомкну глаз. Хуже всего, что я понятия не имею, почему.
На улицах тишина и спокойствие. Я бросаю взгляд на часы – сейчас только начало десятого. Тёплые золотистые огни фонарей освещают широкие улицы. Перед белой повозкой с огромными колёсами стоит и ковыряет копытом снег Ансгар, конь породы халфингер, который принадлежит Уильяму. Красный рождественский бант отрывается от фонарика над Ансгаром и приземляется ему на голову. Конь испуганно шарахается, заставляя содрогнуться экипаж. Бант падает на землю.
– Всё хорошо, – успокаиваю я, подходя к нему и снимая перчатку, чтобы погладить по шее. Подставляю ладонь его мягким ноздрям. Щекотно. – Почему же ты стоишь здесь в одиночестве, а? Где Уильям?
В этот момент, будто услышав меня, тишину нарушает звон колокольчика над дверью нашей закусочной. Несколько секунд спустя коренастый Уильям уже идёт по улице в своих эскимосских ботинках. В уголке рта у него остался кетчуп.
Подняв палец, он слегка запыханно произносит:
– Гвен, ты думаешь, я не врубаюсь или как?
– Если хочешь корректный ответ, тебе нужно выражаться конкретнее, Уилл, потому что ты во многое не врубаешься. С чего начать? – Я начинаю загибать пальцы. – Ария и Уайетт, трижды за последние несколько месяцев прогулявшие городское собрание. Патрисия, которая заменила слоёные ванильные булочки на тарталетки с черникой, не подав заявку заранее…
– Стоп! Я не это имел в виду. Не отвлекайся, моя дорогая Гвен, потому что… Секунду, что? Патрисия заменила ванильные булочки на тарталетки с черникой?
– Ну да.
В свете фонарей я вижу, как лицо Уильяма краснеет. Его правая ноздря дёргается. Кажется, сейчас произойдёт взрыв.
– Этого не может быть! Как она могла предположить, будто я не обращу внимания на столь гнусное злодеяние? Я с этим разберусь. Немедленно.
Уильям всем своим видом демонстрирует, что полон решимости отправиться на разборки прямо сейчас, поэтому я удерживаю его за локоть и весёлым тоном сообщаю: