Старший лейтенант сделал из себя годами упорных тренировок и фанатизма – в спецназе без фанатизма нельзя – настоящую «машину смерти», способную сеять ужас и разрушения. Прокачанный, жилистый, выносливый, как смазанный трос, способный плыть и бежать без остановки, тащить на себе свой собственный вес, уподобившись муравью, несколько километров. Стокилограммовая, без единой жиринки, конструкция была вылеплена из длинненького тонкокостного сутулого в свою четырнадцатилетнюю бытность скелетика.
Голицын знал свое тело. Знал, как лучше бить кулаком, чтобы не травмировать кистевой сустав. Знал, что не стоит тянуть ноги в шпагатах, потому как резкости не хватает. Знал, что может выманить соперника, вытерпеть несколько ударов, выставляя бесконечные блоки, ради того чтобы сократить дистанцию, уйти немного в сторону, поддернуть, прихватить, зайти сзади и, сдавив шею, насладиться победой, почувствовав похлопывание по окаменевшей в захвате руке.
Как ни странно, он не был выдающимся специалистом по рукопашному бою, как тот же Дед, – вот если с ножами – другое дело, или пострелять из чего хотите, хоть из дуэльных пистолетов восемнадцатого века, тут без вариантов; но с голыми руками против Диденко… Э-э-э-х.
– О, е! – обронил Голицын, отступая.
Дед отсушил плечо так, будто у него на руке был кастет. Голицын пригляделся. Нет. Без металла, рука металл.
«Сука, не шутит ни хрена. Ладно. Включим ноги».
Превозмогая боль и забыв про пиво, Поручик приступил к активным ответным действиям.
В боксе бьют руками, в тэквондо ногами, а в спецназе – всем вместе и одновременно; вот почему никто не может победить элитных бойцов. Взлетай, и со всех сторон залпом «пли!» по туше врага. Ну и что, что гравитация… Забудь. Нет ее!
Малыш, самый длинный в группе, грустил, глядя на живую стену из стремительно носящихся в воздухе конечностей, мелькавших настолько быстро, что казалось, между бойцами действительно находится некая живая материя. «Лучше сразу под поезд. Зачем же затягивать? Убьются ведь».
Связист Марконя аж высунул от любопытства язык и утратил признаки взрослости. Лицо его разгладилось, морщинки исчезли, глаза горели интересом. Где еще увидишь бой настоящих гладиаторов?
Дед отпрыгнул. Удар по бедру едва не подкосил его. Голицын подлетел к ошарашенному противнику и обозначил удар в открывшееся на мгновение горло.
– Стоп! – рявкнул Татаринов. – Встать в строй.
Раздались дружные аплодисменты.
– Пардон, – виноватым тоном прошептал бывшему сопернику Голицын. За что получил дежурное «пошел в жопу» от начавшего хромать Деда.
Балтийское море ни волной, ни ветром не выказало ни разочарования, ни восторга от разразившегося на его берегу маленького турнира. А меж тем сам отряд «Кракен» благодаря спаррингам обогатился силой воли, пропитался ощущением настоящего боя, но стал беднее на два зуба, удаленных капитан-лейтенантом Марконей у старшего лейтенанта Бертолета путем выбивания оных из нижней челюсти без использования какого-либо специфического инструмента. Кулак – вот в чем сокрыта дикая мощь природы, вот символ эпохи царствования человека на планете Земля…
Стоматолог озадаченно разглядывал место, где недавно сидели два коренных. Клацнув откладываемым в сторону невидимым инструментом, обнадежил:
– Поставим протезы. Но придется вам ко мне походить, товарищ старший лейтенант.
Бертолет поднялся, подошел к зеркалу и стал разглядывать синее-синее лицо.
– Раз надо, значит, надо.
Выйдя из кабинета «дохтура», подрывник увидел сидевшего на стуле с виноватым видом Марконю и Кэпа. Капитан-лейтенант встал, не зная, что он должен говорить в такой ситуации.
По коридору медсанчасти хромал сердитый Дед, которого заботливо сопровождали Голицын и Малыш.
– Как нога? Берцовая кость цела? – нечетко произнося гласные и согласные, заботливо промычал разбитым ртом Бертолет, встречая Диденко.
Солидарность побежденных. Им досталось сегодня больше остальных. Но завтра карты лягут по-другому. Непременно.
– Цела. Сильный ушиб.
Командир нырнул на глубину, там вздохнул с облегчением, чтобы, понятно, никто не видел – на фига ему калеки в строю, – и вернулся обратно.
– Отдыхать до конца дня. Пиво на сборе более не хлестать, иначе все будете ездить на каталках и шамкать беззубыми ртами. Это вам армия, а не слет юных памперсоносцев. Все. Разойдись, мое войско, на все четыре стороны.
Глава 1Нарыв
Стресс. Беспорядочно бегающие расширенные зрачки, пытающиеся понять враждебный мир, дергающиеся из стороны в сторону и неспособные зацепиться за пространство, сотканное из предметов и растений. Тусклое, агонизирующее сознание, загнанное в угол ужасами, рождающимися в мозгу.
«Меня вот-вот обнаружат и сожрут. Я дичь, я насекомое».
Хочется стать еще меньше, закрыть глаза, повалиться на землю у придорожного куста и помереть – нет, не совсем, на время, чтобы переждать, пока успокоится и растворится засасывающая тебя адская воронка нахлынувшей истерии.
После скоротечной перебежки сырая и набухшая футболка под свитером и курткой из прорезиненной ткани пропитывается огромной порцией пота, а внезапная мелкая дрожь, зарождающаяся в кончиках пальцев и распространяющаяся по всему телу, заставляет трястись в унисон с ошалевшими глазными яблоками.
Фатос оцепенел. Ночное небо, под которым он мок изнутри от выделений собственного тела и снаружи из-за идущего дождя, снисходительно смотрело на него черными клубящимися плывущими необычно низко, созревшими и отдающими капли облаками.
Запущенный по их следам сербский патруль шел быстро. Не особенно стараясь замечать кого-либо впереди, или сбоку, или вон в той наполнившейся благодаря ливню канаве, пограничники дежурно пытались сесть на хвост перебежчикам.
Четверо албанцев, распластавшись в придорожном подлеске с напряжением сжатой возвратной пружины пистолета, смотрели за чавкающими грязью патрульными. Когда в десяти шагах от Фатоса солдаты остановились, он испугался. Никто из его группы не мог видеть случившегося, некому было ткнуть в бок, чтоб опомнился, так как остальные успели залечь дальше во мраке разросшейся «венгерской сирени».
После, как ни старался, он не мог объяснить самому себе, что же случилось. Почему он вдруг оцепенел, забыв уткнуться носом в грязь и не дышать, а вместо этого таращился куда-то – видимо, на солдат, но скорее в адскую манящую бесславным концом трепыхающуюся мотыльком бесконечность, нарисовавшуюся от внезапного стресса в пропитавшемся ужасом сознании.
Сербы закурили. Двое пошли отлить. Один остался на месте, но, услышав журчание, передумал и пошел вслед за парой отдавать обратно временно позаимствованное у природы. Кусту, рядом с которым потел и трясся Фатос, досталась великолепная порция удобрений под аккомпанемент рассуждений на тему, как их забодало, так твою растак, гоняться за каждой тенью. По дулу всем начальникам в зад и беглый огонь, туды их всех и их прихвостней. Границу обустраивать надо и транспорт какой-никакой давать, а не заставлять пешкодралом по горам и долам на своих суставах лазать.
Стоя на дороге, зажатой с обеих сторон разросшимися деревьями, не слишком-то и уловишь, как усиливается ветер. Летний ливень стремительно уходил, оставляя после себя избыточную влажность. Облака начали кучковаться в одной стороне. Они уносились прочь так быстро, будто владелец гигантского шлейфа, выделанного из кипящей и собравшейся в причудливые комки с нечеткими краями темно-серой каши, растекшейся по стеклянному небу, подбирал его, спохватившись.
Вновь нахальная луна безнаказанно раздавала всем без разбора украденный у солнца свет.
Серб вздрогнул. Тут ширинку застегиваешь, а на тебя глаза смотрят… с земли прямо.
Чтобы выстрелить в белое пятно человеческой мордахи, у патрульного не было и двух секунд. Непроизвольно попятившись, он выдал себя, и лежащий чуть дальше в кустах Резар нажал на спуск. Тугие хлопки, напоминая звуки тюкающих по асфальту один за другим пережженных глиняных кирпичей, слились в маленькую канонаду. Крики раненых, отброшенных тяжелыми пулями, перемешались с короткой очередью из «калаша», выпущенной наугад в темноту. Серб залег, плюхнулся на мелкие камешки тропы и старался выцелить хоть кого-нибудь.
Двое его товарищей были мертвы. В него дважды попали, но он мог двигать одной рукой, а главное – дышать. Свист из простреленного легкого оставлял бы надежду, если бы он оказался сейчас на больничной койке, а не в центре безжалостной заварушки. Воя от боли, он только теперь понял, что левое плечо не работает. Кажется, раздробило сустав.
К нему уже подходили.
«Не успеть! Не смогу! Выстрелы!»
Крошка разлетающихся от пуль камней сечет лицо. Ужас выдернул душу из тела, и человек увидел на мгновение себя посреди мокрой дороги, беспомощного, приговоренного к смерти.
«Не смогу».
Он повернулся на спину. Направил автомат в небо – и разряжал магазин, пока вверх не ушли три трассера. Увидят, должны, от заставы не так далеко.
«Они должны слышать выстрелы. Видеть выстрелы, черт возьми. Еще полрожка».
Неуклюже повернувшись, он направил автомат в сторону албанцев…
Голова дернулась от попадания. Противник обмяк.
Резар подошел и выстрелил еще раз.
– Че встали? – шипел он. – Стаскивайте их с дороги.
Перезарядив автомат MP5SD с интегрированным глушителем, он забросил его за спину и, подавая пример членам группы, поволок в подлесок убитого патрульного.
После того как они прибрались, командир диверсионной группы подошел к Фатосу и стал без слов смотреть ему в лицо.
– Ты не вздумай, – запричитал Фатос, отходя назад и цепляясь руками за куртки стоящих рядом Лоренка и Эгзона. – Всю твою семью порежут, слышишь?
Резар слышал.
– Ходу, – негромко сказал он.
Группа, нацепив на себя тяжеленные рюкзаки, продолжила движение к их первой цели – трассе, ведущей к городу Кралево.
Шагая вторым позади худого и длиннющего Лоренка, Резар размышлял над брошенными в лицо словами Фатоса.