Денег я зарабатываю не очень много, но побольше, чем ты, так что буду высылать тебе понемногу. Дело только в том, что деньги я не получаю на руки, а только за них расписываюсь. Получу в конце сезона.
Есть ли у тебя книги? Напиши, как с книгами, дают ли читать? Кто начальник лагеря? Если этого нельзя писать -- не пиши!
Места там у тебя, конечно, красивые... Когда освободишься, мы поедем вместе побродим.
Не хочу тебе читать мораль, но в твоем нынешнем положении ты должен понять, прочувствовать: все, что дается не своим трудом, стоит дешево, но платить приходится дорого. Надолго ли хватило бы этого шоколада и ста рублей денег? Этим положения не спасешь... Мы с тобой старшие и должны помогать матери, тянуть за собой остальных, быть примером во всем, у нас две сестры, которых надо вывести в люди, два брата, один из которых только народился... Надо, чтобы все в нашей семье получили хорошее образование, крепко стали на ноги. Постарайся усвоить на всю жизнь: не твое -- не бери!
Ничего, Феликс, и твой срок конец имеет, и конец будет ближе, если ты будешь хорошо работать, учиться и слушаться. Не обращай внимания на тех, кто будет тебе говорить, что слушаться -- это плохо. Учти, что при твоем положении послушание -- твое спасение.
Феликс, много писать не о чем. Написал самое главное. Теперь до свидания.
Не унывай, я буду писать тебе почаще. До следующего письма.
Целую тебя, Броня".
Брониславу шел двадцать второй год.
Отец второй месяц в больнице -- сердце... Юра, Вера и Надежда -школьники. За учебу надо платить. Я только-только научился ходить. Мать берет мне няньку на полдня и идет работать. Вечером я ковыляю по квартире, пищщу, рву бумагу и мешаю сестрам учить уроки. Юрка за старшего, но он целыми днями гоняет во дворе мяч, надавав сестрам пинков и указаний.
Мать приходит поздно.
"1 июля 1950 года
Здравствуй, дорогая мама!
Сегодня получил твое письмо до востребования, которому был очень рад. Я понимаю, что тебе сейчас очень трудно без папы, но ты не падай духом: у тебя хорошие дети, которые тебя никогда не покинут.
Папа поправится, и, надеюсь, все пойдет хорошо. От Феликса я получил позавчера письмо, когда прибыл на базу за продуктами, и ответил ему. Мама, ты только не плачь, дела наши не так уж плохи. Нас у тебя шестеро, и все мы тебя любим. Вот увидишь -- мы еще не раз порадуем тебя и папу, и вам будет чем гордиться. Феликс и сам глубоко переживает свое положение, а это уже хорошо. Парень он умный, с характером, и думаю, сделает правильные выводы на всю жизнь.
Сейчас я прибыл на базу с авансовым отчетом и вожусь со всякими накладными и расписками на гвозди, муку, лошадей, седла, карты и т.д.
Погода здесь очень необычная: сразу можно ожидать и дождя, и града, и снега. С ватником и высокими резиновыми сапогами я не расстаюсь ни на день, так как везде болота и холодно.
Сейчас у меня три лошади вместо 46 оленей. Работать на лошадях, конечно, труднее, так как они проваливаются в оттаявшую мерзлоту, но зато по дороге можно быстро скакать верхом. Со мной работает помощником Генералов Слава -- курсант третьего курса. Парень он хороший, веселый, но любит поспать. Если же даешь ему работу -- сделает вовремя и хорошо. Я им доволен.
В бригаде же рабочие разные. Один -- немец с Поволжья, работящий, тихий. Другие -- русские. Один отсидел 9 лет (с 16 лет), другой отбывает принудработы первый год и ругается все время, что я вычитаю 25 процентов его зарплаты по исполнительному листу.
С отчетами я кое-как справляюсь, но за май месяц недосчитался 400 рублей -- или потерял чью-то расписку, или уплатил кому-нибудь в тундре и не взял расписку.
Норму пока не выполняю, так как рабочих у меня только трое, а нужно пять. В тундре мы взрываем мерзлоту аммоналом и роем котлован, в который на глубину 3,5 метра ставится геодезический сигнал высотой 7,5 метра. Мое дело: найти место в тундре для этого сигнала, организовать работу, следить за ее ходом, принять постройку, проверить, проследить, чтобы все было сделано именно так, как нужно. Это очень трудно -- особенно заставить рабочих соблюдать технику безопасности. При взрывных работах камни и мерзлый грунт летят на высоту 200-300 метров и свистят, как снаряды. Только и смотри, чтобы в голову не попало.
Все трудности, которые имеются у меня, это организационная и финансовая. Финансовая -- в смысле отчетности. На каждого рабочего я веду лицевой счет, плачу им деньги, даю продукты, обмундирование. Все, что получает звено, висит на мне, и я буду отчитываться, если чего не хватит. Здесь очень хороший театр, и каждый день присутствия в Воркуте мы проводим в театре. Хотя в городе нет деревьев, выросших здесь, но каждое лето улицы усаживают елками, привозимыми с юга, сеют на газонах овес, ячмень, траву тимофеевку и метелки. Получается симпатично.
До 21 июня мы переезжали и перевозили металлические сигналы на оленях. У меня был оленевод с семьей и 46 оленей. Обеспечивали все перевозки. Но с наступлением жары на оленях работать уже нельзя, они подались на север, а я получил лошадей и одного конюха.
Феликсу числа 15-го я пошлю денег рублей 100, так как в лагерях больше ста рублей нельзя иметь.
Получил от Галки телеграмму из Москвы о том, что она выехала 1 июля. Что это за дом отдыха, куда она поехала? Знаю, что "Интуриста", но до каких пор она там будет, с кем, когда приедет -- не знаю. Она пишет мне очень мало писем. Я пишу редко, но значительно чаще, хотя и работаю в тундре. Наверное, папа был прав: она немножко зазналась после повышения своего отца. Но я еще не спешу разочаровываться...
Мама, я хочу заказать у ненцев бурки, пришли размеры ног ребят: Юры, Веры, Нади. Тимошке куплю без мерки самые маленькие меховые бурки с узорами.
Живем в тундре в палатке. До сегодняшнего дня мошек не было, так как стояли холода, но после трех дней хорошей погоды и дождя их стало очень много, и сегодня я уже получил накомарники на бригаду. На рекогносцировку (так называется предварительный осмотр незнакомой местности) я езжу верхом на лошади, со Славкой, который помогает мне.
В бригаде завелись вши, и приходится думать, в каком поселке устроить бригаде баню, как отдать белье в стирку и т. п. Если будет возможность, то пришли мне дуста, он очень хорошо помогает, и я спасаюсь только им: посыпаю свои оленьи шкуры, на которых сплю, и вши не переползают. Благодаря этому у меня пока этих "зверей" не завелось.
В Воркуте я хожу в форменном плаще, джемпере, с рубашкой и галстуком, в черных брюках. В тундре -- в резиновых сапогах, в брюках от робы, в синей рабочей куртке, а внизу -- рубашка с галстуком и джемпер.
Ношу усы: больше уважения от рабочих...
Вот так идут мои дела.
Сегодня мы со Славкой решили провести вечер в Доме инженера и техника. Это, пожалуй, самой уютное и благоустроенное здание в городе.
Мягкие кресла, лампы-торшеры, ковры, радиола, небольшой буфет, бильярд, книги, журналы. Сегодня понедельник, и здесь тихо. Славка читает, а я пишу.
За меня не волнуйся. Ты посмотрела, мама, на меня так грустно как-то, когда двинулся поезд и я стоял у окна... Не бойся, я нигде не пропаду: не маленький и здоров.
Если нужно пшено, горох, то я могу прислать -- здесь свободно лежит в магазинах. Впрочем, что я спрашиваю: конечно, нужно! Но выслать смогу только в следующий приезд в Воркуту -- очевидно, дней через 15.
Пиши мне, мама. Целую крепко всех. Броня".
И еще одно письмо -- последнее, за тринадцать дней до гибели.
"22 июля 1950 года
Здравствуй, дорогая мама!
Получил от тебя сразу два письма. От Гали получил одно. До послезавтра буду находиться на базе, так как готовлюсь к новому виду работ.
После твоего предупреждения я стал осторожнее с финансами и записываю в журнал каждую казенную мелочь.
В воскресенье я уезжаю на юг: к реке Уса. Там уже не голая тундра, а есть лес высотой 10-12 метров и толщиной до 30 сантиметров. Это я смотрел на карте. В этом районе я пробуду месяца полтора и, очевидно, в Воркуту буду приезжать крайне редко.
Я буду работать здесь август, сентябрь и часть октября. Галя будет отдыхать приблизительно до конца августа и вернется к началу занятий в университете.
С сегодняшнего дня из Воркуты в Ленинград стал ходить прямой поезд с мягкими и жесткими вагонами. Цены на билеты снижены вдвое: теперь билет стоит 156.00. Такой же поезд ходит через день в Москву. Стало совсем хорошо с транспортом. В Ленинград отсюда мы поедем, таким образом, в мягком вагоне. Это будет такое счастье -- ехать домой из Воркуты...
Здесь сейчас тепло, температура доходит до плюс 26-27: загорать можно, но не позволяют комары. Поэтому только при сильном ветре и солнечной погоде удается (очень редко) снять рубашку и позагорать. Лицо и руки, конечно, уже загорели давно и, как всегда летом, стали у меня черными.
Мама, Феликсу я сейчас тоже напишу. Денег ему вышлю рублей 50, так как сейчас у меня много расходов по работе, а зарплаты не дают: дают только деньги на производство работ и немного (достаточно) на питание. Свежего здесь мало. Мяса нет никакого. Очень хочется колбасы. Когда Галка приедет с юга, пусть пришлет немного копченой колбасы или корейки. Посылка из Ленинграда идет 5-6 дней, так как ее сразу же отправляют прямым поездом.
Как здоровье папы? Привет ему и всем ребятам. Папе я заказал меховые туфли, и, может быть, сделают теплые рукавицы.
Как дела на огороде? Посадили ли что-нибудь, кроме цветов? Есть ли картошка (посажена ли)?
Здесь картошка только сушеная. В столовой солонина, квашеная капуста, сушеная картошка и макароны. Сегодня, правда, был маринованный виноград. Вот чего не ожидал!
Феликс пишет только то, что можно писать. Спрашивает у меня, много ли он делает ошибок в письмах, боится разучиться писать.
Как там Юра учится? Понял ли он, что учиться нужно в году, чтобы избежать переэкзаменовок, а следовательно -- не портить себе лета? Легче всего запустить учебу -- на это труда своего не нужно тратить, но когда она запущена -- становится трудно. Пусть даже теперь для него служит примером Феликс, который в тюрьме, в лагерных условиях, стремится учиться и старается писать без ошибок! Он должен понять, что образование -- могучее оружие, с которым он всегда пробьет себе дорогу к интересной жизни и выведет других...