ня много имен, но Ростик среди них не значится.
На миг у меня мелькнула мысль, что все это мне просто мерещится, что от потери крови у меня начались галлюцинации. Но нет, человек, присевший напротив меня на корточки и медленно отклонивший ладонью направленный на него ствол автомата, был столь же реален, как боль в моем раненом боку. Был ли он при этом безумен? На первый взгляд казалось так.
– Так, что тут у нас? – поинтересовался тип со множеством имен, – Проникающее ранение, задета печень, кровотечение не останавливается. Еще минут пятнадцать – и тебе каюк, приятель.
– Я тебе не приятель, – сказал я, все еще пытаясь сообразить, как мне следует относиться к этому чудному молодчику. Стрелять в него вроде бы не было никаких причин, он не сделал мне ничего дурного и не угрожал. Просить его о помощи? Просить кого о помощи? Человека, который непонятно откуда взялся, непонятно с какими целями прибился к нашей группе, затем пропал в городе, полном жаждущих крови аборигенов, и вдруг вернулся живой и здоровый, пройдя при этом сквозь запертую на засов железную дверь…
– Я удовлетворю твое любопытство, – сказал Роберт (даже в мыслях называть этого типа славянским именем мне претило), – Но сперва надо что-то сделать с этой мерзкой дырой у тебя в боку. Не хочу разговаривать с покойником.
– Да что там сделать, – сказал я, – Сам же сказал: еще минут пятнадцать и все.
Я отложил неподъемный автомат и все-таки позволил Роберту осмотреть рану. Он склонился надо мной так, что его длинные волосы едва не коснулись моего лица, и меня пронзило чувство непередаваемого омерзения, заглушившее даже боль. Словно это были волосы полуразложившегося утопленника, на которого я наткнулся, нырнув в темный омут. Или щупальца и отростки уродливой ядовитой медузы; даже не знаю, откуда взялись такие причудливые ассоциации.
– Пожалуй, я мог бы спасти тебя, – сказал Роберт, и охватившее меня чувство отвращения при этих словах лишь усилилось, – Я спасу тебя, слышишь, солдат? Сохраню твою жалкую жизнь. Если ты, – он ухмыльнулся до ушей, продемонстрировав ровные белые зубы, – пав, поклонишься мне. Что скажешь?
– Да пошел ты, – выдавил я, тщетно пытаясь набрать в рот слюны и сплюнуть, – Лучше добей!
– А ты мне нравишься! – расхохотался Роберт, – Ну зачем же мне тебя убивать? Живой ты будешь гораздо полезней для моих планов.
И тут он быстрым движением прижал растопыренную ладонь к ране в моем боку. Вспышка боли была такой, словно меня разорвали пополам. Я захлебнулся криком, а когда вновь обрел возможность и кричать, понял, что в этом нет необходимости. Боль отступила так же стремительно, как появилась.
– Вот тебе сувенир на память, – услышал я голос Роберта, и он вложил мне в ладонь маленький металлический предмет, холодный, как лед.
Я перевел взгляд с пули, лежащей на ладони, на то место, где несколько секунд назад была оставленная этой пулей кровоточащая дыра, и увидел на коже лишь гладкое белесое пятно, словно давно заживший шрам. Боль ушла. Не скажу, что я вмиг почувствовал себя совершенно здоровым, все-таки сказывалась потеря крови, да и усталость. Но я определенно не ощущал себя умирающим.
– Кто ты такой на самом деле? – спросил я, убедившись, что ни глаза, ни внутренние ощущения меня не обманывают, и рана зарубцевалась не хуже, чем зашитая в госпитале, – Ты что – волшебник?
– В стародавние времена меня назвали бы чернокнижником или колдуном. Или, как знать, может, сочли бы святым. А сейчас, в век прогресса и безбожия, я просто странник, беспечный гуляка. Я там, где проливают кровь, но я не убийца. Я там, где борцы за свободу свергают ненавистный режим, но я, боже упаси, не революционер. Я там, где сплетаются страх и ненависть, но я смеюсь над ними, высасывая, будто коктейль через соломинку, и наслаждаясь их вкусом. И вместе с тем, я всего лишь скромная серая мышка, что «бежала, хвостиком махнула», как в вашей сказке.
Я запомнил его пафосную речь от первого до последнего слова, она будто бы оттиснулась в памяти. К этому времени, я уже почти утратил способность удивляться. Меня не покидало ощущение, словно я смотрю на экран, где сам же являюсь персонажем фильма, и все, что мне остается – следовать сценарию, произносить написанные кем-то другим реплики, задавать вопросы, выслушивать ответы. Потому что он так хотел.
– Ты… кто-то вроде искателя приключений? – спросил я неуверенно, – И за этим приехал в Вальверде?
Роберт взглянул на меня так, словно я бросил ему в лицо оскорбление. Я заметил, что сейчас, под этим углом, пламя уже не могло отражаться в его глазах, но они явственно светились красным.
– Что? Искатель приключений? Я творец приключений! Все это, – воскликнул Роберт, разведя руки в стороны, – Все это приключение – мое творение и мое детище. Не слишком красивое, не слишком разумное, но все в папочку.
Должно быть, у меня был недоуменный вид школьника, запутавшегося в сложной задачке, потому что Роберт снизошел до более подробных объяснений.
– Я уже говорил тебе – я не революционер. Быть вождем и идейным вдохновителем повстанцев – нет, это не для меня. Вожди скованны по рукам и ногам, пока революция несет их на гребне своей волны. И рано или поздно эта волна поглощает вождей так же, как до этого их врагов.
Обладатель истинной власти всегда держится в тени, позади вождя, неважно – сидит ли тот в президентском кресле или на варварском импровизированном троне из сваренных воедино автоматов и штыков.
Еще неделю назад для властей Вальверде я был своим человеком среди рядовых сотрудников американского консульства. В консульстве меня ценили за слухи и сплетни, приносимые из президентского дворца. Свежеиспеченные революционеры считали, что я работаю на них, собирая информацию о планах президента-марионетки и его белых хозяев. Люди из вашего КГБ верили, что завербовали меня, и то же самое думали люди из ЦРУ.
Вовремя сказанное в нужное ухо слово, тонкий намек, ловко слитая дезинформация и утаенные важные сведения. Подкуп кого нужно, тихое устранение того, кто не нужен, маленькая провокация с далеко идущими последствиями, фальсифицированные данные исследований об уровне заболевания раком среди рабочих урановых рудников, слухи о росте налогов и увеличении рабочего дня – и вот уже страна пылает в огне, на улицах валяются трупы, а две сверхдержавы в страхе бегут от кучки дикарей с автоматами, проданными им этими же сверхдержавами. Разве это не прекрасно? Разве это не повод для гордости?
– Но зачем тебе это?! – воскликнул я, – Какой в этом смысл? Хаос ради хаоса?
– Какой смысл… хаос ради хаоса, – задумчиво повторил Роберт. Его лицо нахмурилось; кажется, мои вопросы поставили его в тупик и заставили нервничать, – В конечном итоге, все мы служим хаосу. Хаос – высшая ступень порядка. Ты спрашиваешь, зачем я делаю то, что делаю? Что ж, я признаюсь. Возможно, я и сам этого не знаю. Но я верю, что в этом мое предназначение. Что с каждой вспышкой ненависти и насилия, с каждой каплей крови, пролитой во имя Хаоса, я приближаюсь к пониманию его сути.
– Нет, ты не волшебник, – произнес я сквозь зубы, – И не творец приключений. Наплевать, какой силой и возможностями ты наделен. Ты… ты чудовище! Злобное и безумное чудовище! Одного не пойму: какого черта ты вообще привязался к нам? Что тебе от нас было нужно? Шел бы своей дорогой!
Странно, но на этот раз мой тон и слова не вызвали у Роберт раздражения. Похоже, он действительно упивался ненавистью, какую бы форму та ни принимала и на кого бы ни была направлена. Усмехнувшись, он ответил:
– Тому полотну, что я рисовал красными красками на карте Вальверде, не хватало одной маленькой, но существенной детали. С вашей помощью, я добавил ее к общей картине.
– Что ты несешь? Говори человеческим языком!
– Я говорю о жертвоприношении. О кошмаре, который будет обсуждаться на страницах газет, на экранах телевизоров, в кулуарах правительства и на кухнях коммунальных квартир. О крови, что будет еще долгое время взывать к сердцам и умам людей. Об ударе, что не позволит вам просто так уйти из Вальверде, не отомстив. О символической сакральной жертве.
– Тебе мало той крови, что пролилась во время восстания?!
– Ха! Дикари могут сколько угодно резать друг друга, в цивилизованном мире всем на это наплевать! Знаешь, сколько тысяч негров гибнет каждый год в гражданских войнах, восстаниях и столкновениях в одной только Африке? Кто помнит об этих грязных черномазых? Кого они волнуют? Нет, для сакральной жертвы нужны настоящие люди. Невинная кровь. Невинные души. Только они могут сыграть свою роль, подобно тому, как крошечная горящая спичка приводит к ужасающему лесному пожару.
Я уже понял, что Роберт говорит о трех убитых женщинах и, возможно, о старике профессоре. Но меня сбивало с толку слово «сакральная». Религия и эзотерика никогда не входили в сферу моих интересов.
– Женщины… Несчастные женщины. Но почему ты был уверен, что их убьют? Мы же почти спасли их. Почти!
– А я и не был уверен, – ответил Роберт, – Потому и примкнул к вашей группе. К этому времени и вы и американцы эвакуировали из Вальверде почти всех своих людей, при этом пострадали лишь несколько военных, так что для меня это была последняя возможность. Я подстроил ловушку на дороге, но ваш командир оказался хитрым лисом, уболтал боевиков, и я уж думал – ничего не выйдет. Пришлось слегка подхлестнуть события.
Я снова вспомнил ту сцену в кузове микроавтобуса, после которой началась стрельба. Тогда я думал, что одна из женщин сама высунулась наружу, из любопытства или по другим причинам, а переводчик пытался удержать ее. Теперь, после слов Роберта, увиденное предстало в другом свете. Впрочем, я смотрел в ту сторону лишь секунду или две, а потом стало не до размышлений, так что мое заблуждение было вполне объяснимо. Никто из нашего отряда не сообразил, что произошло. Словно этот патлатый ублюдок отвел нам глаза, заморочил голову, как цыганка на базаре.