Кровь ударила мне в виски. Мысли натянулись как струна. Голова гудела, готовая вот-вот разорваться от напряжения. Кто это? Зачем? Вопросы, которые я задавал сам себе, сыпались без остановки, оставаясь без ответов. И действительно, откуда я мог знать, кто следит за мной. И судя по всему слежка эта ведется уже давно. На мгновение силуэт человека мне показался знакомым. Где я мог его видеть? Может кто-то из тех особистов, что сопровождали нашу делегацию? Или это местные гэбисты из «штази»? В любом случае нужно быстрее убираться отсюда. Не видя под ногами ничего, я быстрым шагом пошел к выходу. Сзади послышались такие же быстрые шаги. Чем быстрее шел я, тем торопливее слышались шаги позади. Страх овладел мной. Так и до паники не далеко. А вдруг убьют? Что тогда? Скорее в общежитие, там хотя бы наши! Я споткнулся и чуть было не растянулся на одной из могильных плит. Мелькнула мысль укрыться в церкви. Если конечно она открыта. Не оборачиваясь, я почти бегом направился к зданию церкви. Дернул со всей силы дверь. На удивление она оказалась открытой. Я пулей залетел в здание, и плотно прикрыл за собой дверь. Прислонив к ней ухо, я прислушался. Как будто из-за толстого дерева, из которого была сделана дверь, можно было что-то услышать. Оглядевшись, я увидел в центре церкви то ли флаги, то ли какие-то полотна. Чтобы обезопасить себя, я метнулся к ним. Они давали хоть какую-то возможность укрыться. Пульс стучал в висках. Легкие готовы были вырваться наружу. Стараясь не двигаться, я спрятался за один из больших флагов. По крайней мере мне показалось сначала, что это флаг. Присмотревшись, я увидел, что на полотне, прикрепленном к толстому деревянному шесту, помимо рисунка с изображением женщины с желтым кругом над головой, начертаны какие-то фамилии. «Как и на могильном камне» — мелькнула мысль. Но в отличие от холодного гранита, на полотне не было пятиконечных звезд. Под фамилиями, русскими, но не современными, что ли, похожими больше на фамилии каких ни будь белогвардейцев, было начертано «Вечная память и покой в станицах небесных». Как это? Станицы небесные. Какой там покой? Мои мысли прервал скрип открывающейся двери. Чьи-то шаги, сопровождающиеся стуком трости, гулко раздались в тишине церкви. «Так-так-так» — раздался голос. Он был, вроде мне знаком. Но волнение, охватившее меня, смешанное со страхом, отключало логическое мышление. Я машинально взялся за древко флага с именами. Внезапно пространство взорвалось, осветив помещение церкви ярким голубовато-красным светом. Свет закружился, поднимаясь к потолку и тут же снова резко опустился вниз, закручиваясь в спираль. Конец ее коснулся меня. В голове, казалось, начала закручиваться подобная спираль, и я стал терять сознание. В глазах вспыхнули огни, похожие на звезды, причем пятиконечные, замелькали смазанные сюжеты, фамилии. И тут же в ушах отчетливо раздалась пулеметная очередь. Свет внезапно потух, выключая мое сознание.
Глава 5
Едкий дым раздирал горло, глаза слезились.
Я выдохнул горечь, но стало еще хуже. Закашлялся. Пытаясь продышаться. Что случилось? Ничего не видно. Перед глазами клубы черного дыма. Сидеть слишком жестко. Движения скованы. Глаза видят сплошные трещины. Похоже, на лицо одеты большие токарные очки. Значит, угробил новый экспериментальный станок. Что же делать? Паника сразу охватила все тело: посадят или сразу к стенке!
Неужели пожар в цеху? Почему я ничего не слышу? Где вой сирены или крики камрадов? Клубы черного дыма застилали весь обзор, мешая сосредоточиться, и выцепить картину целиком, понять масштабность катастрофы.
Может, я цех взорвал? Сразу от этой мысли стало дурно и голова закружилась. Что же теперь будет? Комсорг из СССР взорвал немецкий цех. Меня же сразу расстреляют, даже оправдаться не дадут.
Это, что же получается?! Меня в любом случае расстреляют?! Да я даже не понимаю, что наделал!
Внезапно прорезался звук. Проник в череп. Нарастающий свист раздирал барабанные перепонки. Откуда-то появился рев сильного мотора. Протяжный. Прощальный. Такой же, как в кино, когда показывают падающий самолет. Что за чертовщина?! Откуда он? Явно станок так не умеет реветь. Рука тянется к лицу. И я вижу, как руки защищены огромными перчатками–крагами. Нереально большие пальцы скользят по лицу и сдирают большие очки. Порыв ветра сразу выбивает слезы и смещает на миг клубы дыма вправо. Я вижу стремительно приближающуюся землю. Непонятные круглые циферблаты на передней панели. Стрелки бешено крутятся, не останавливаясь ни на одном делении. И еще дальше, впереди меня, в углублении сидит пилот. В вычурной позе, с запрокинутой на правый бок головой. Я сразу понимаю, кто передо мной и, что этот человек мертв.На голове летчика гладкий коричневый кожаный шлем, на глазах такие же токарные очки, как у меня. А во лбу у него, огромная дыра, из которой сочится кровавое месиво.
— Мама, — бормочу я, и хватаюсь за края открытой кабины самолета. Кручу головой, сзади на турели пулемет с пустой обоймой. Вид оружия приводит меня в ужас. — Да, почему! — кричу я. Опуская голову вниз и вижу, как вслед падающему самолету, похожий больше на «Кукурузник», скачет конный отряд.
Десяток всадников будто срослись с конями. Их причудливые тени скользят по выезженной солнцем степи. От нереальности картины, я снова обрушиваюсь всем телом в жесткое кресло. Земля стремительно приближается. Аэроплан касается колесами почвы и вновь подпрыгивает. Я снова цепко хватаюсь за края кабины.
Колеса очередной раз касаются земли и аэроплан начинает катится, постепенно замедляясь. К крылу подскакивает всадник. Вид его совершенно дикий. Вижу заросшее чуть ли не по брови лицо, безумно вращающееся глаза, почти белую линялую рубаху, похожую на гимнастерку. Крест на крест ремни: из-за плеча карабин, на боку шашка.
— Прыгай, ваш бродь! Прыгай, рванет сейчас! — Я вздрагиваю от громкого голоса. Силы разом покидают мое тело. Ведь секунду назад хотел сам прыгать! А сейчас, всё так, как будто в кино попал: вокруг совершенно нереальная картина.
— Прости, Господи, — кричит всадник, подскакивает на коне чуть не вплотную. Сует в меня кинжалом. Я инстинктивно отшатываюсь, но острый клинок режет не меня, а ремни, которыми я крепко пристегнут к креслу. Цепкие руки выхватывают меня из кабины и бросают назад, на землю. Я не успеваю опомниться, меня уже подхватывают подмышки и тащат прочь от аэроплана. Не спускаю глаз со всадника, который меня вытащил. Он продолжает крутится возле кабин и достает второго мертвого пилота. Теперь разворачивается и быстро скачет на меня.
— Давай быстрее, — кричит бородатый кому-то и земля под ногами стремительно двигается, так что мне только и остается, как поджать ноги. Крепкие руки тащат меня вперед. Я успеваю оглянуться. Аэроплан охвачен пламенем. Оно гудит, под порывами ветра. Черные клубы дыма устремляются ввысь, к пробивающемуся сквозь копоть солнечному диску. Вдруг происходит что-то необъяснимое: раздается, пронзающий воздух звук, больше похожий на свист огромного милицейского свистка, затем тишина на короткое мгновение и тут же воздух трескается от взрыва. Аэроплан буквально разрывает на части. Горящие куски его корпуса разлетаются в стороны. На нас несется, охваченное пламенем колесо. Тащившие меня два солдата, едва успевают оттянуть меня в сторону. Колесо, шипя плавящейся резиной, пролетает мимо нас.
Я обессиленно опускаю голову на грудь, не в состоянии больше выдерживать и отключаюсь.
— На-ка хлебни, сердечный!
Я открываю глаза и вижу перед собой протянутую алюминиевую фляжку. Пальцы с грязными ногтями кажется вот-вот раздавят сосуд. Вокруг меня ноги людей и коней. Последние недовольно фыркают. Запах лошадиного пота, вперемежку с грязным воздухом бьет в ноздри. Я взял флягу и благодарно кивнул. Водица мне точно не помешает. Первый же большой глоток привел в чувства и прояснил голову. Это был спирт! Горячительная жидкость обожгла горло! Я закашлялся, выплевывая назад адский напиток, вместе с накопившейся от гари сажей. Всадник похлопал меня по спине, отбирая флягу, и приговаривая:
— Хорошо, хорошо, — кажется он добродушно посмеивался. — Сейчас отойдешь.
— Отставить панибратство! — раздался рядом грозный окрик. Всадники подтянулись, обрывая смешки.
— Документы летчика и второго убитого. Так же сумка с пакетом. Ох и ядрёные там печати, ваше бродь! — отрапортовал вытащивший меня из горящего самолета бородач.
— Похвально! Отличился урядник Казимиров! Второй раз за день! — офицер, судя по погонам с одной полосой и двумя звездочками, лихо спрыгнул с конями и принялся рассматривать документы, изредка поглядывая на меня. Я, конечно, смотрел на него. Что-то не вязалось с привычным образом, вроде бы лейтенант, но погоны немного не такие, как у знакомого мне милиционера. С шашкой на боку, револьвер в потертой кобуре, фуражка лихо заломлена и кокарда какая-то непонятная, без привычного обозначения. На гимнастерке непривычные шевроны.
Лейтенант придвинулся ко мне, явно подобрев. Отдал честь и неожиданно звонким мальчишеским голосом сказал:
— Подпоручик Аверин, честь имею. Жаль, прапорщик Григорьев, вашего первого номера — поручика Баженова. Но хоть не мучился: пуля точно между глаз прилетела, сразу в рай отправился. Здорово атаку красных прервали! Как пошли волной, думали — это и есть наш последний бой. А ту, вы, со своим пулеметом! Отменно стреляете, господин прапорщик! Непременно буду ходатайствовать перед своим начальством, чтоб вас наградили! Господин Григорьев! Что с вами?!
Голова пошла кругом. Что, блин, происходит? Какой подпоручик? Какой прапорщик? И если красные там, то значит я среди белых?! Как такое вообще возможно? Я же комсомолец до мозга костей. У меня же ячейка! Политинформации по вторникам! Какие белые?! Мне стало плохо. Мозг отказывался обрабатывать всю информацию. Может, это немцы переодетые — фильм снимают и меня, как члена делегации… Да, быть такого не может! Да я бы помнил! Да я бы и не согласился бы никогда за белых играть. Позор –то какой! Сон! Точно — сон.