Она говорила мягко, но при намеке на укор я насторожилась.
– Да, но мы не сумеем ничего изменить, проиграв войну.
– И не выиграем ее, если будем бороться не теми способами.
Я опустила взгляд на письмо лорда Раана.
– Не теми способами? Если только я не выйду замуж за Лео Виллиуса, как еще мы можем победить, если не в сражении?
– Я не говорю, что не надо сражаться, – возразила Сичи. – Но, если мы хотим что-то изменить, стоит обратить внимание и на других союзников. Политиков. Священников. Известных ораторов. Женщин, готовых бросить вызов традициям. – Она помахала письмами в руке. – Таких, как госпожа Цин и графиня Хурун. Если на нашей стороне будут подобные люди, мы сумеем создать новую, великую Кисию. Общество, построенное не только на воинской доблести, где культура и образование ценятся больше вражды и смерти.
От этих слов я лишилась дара речи и уставилась на нее, борясь с бурей эмоций. Она говорила с таким пылом, и я не могла понять, завидую ли ее уму, стыжусь своих неудач или благодарна за наставления. Какой императрицей она могла бы стать, выйдя замуж за Танаку, если бы история пошла по другому пути!
– А, еще письмо от Эдо, – сказала Сичи, прервав неловкую паузу, последовавшую за ее страстной речью. – И еще одно, без печати. Для тебя.
Кто-то написал мое имя детским почерком, и я не могла догадаться кто. Радуясь возможности ускользнуть от этого разговора, я взломала воск и, развернув бумагу, пробежала взглядом по тексту на ломаном кисианском и остановилась на подписи внизу. У меня перехватило дыхание. Тор.
Ваше величество!
Простити за плохой почерк. Я еще учус. Я пишу когда смотрю на лагерь чилтейцев и Лео Виллиуса после отступления. Они осталис не ушли. Если не хотите видеть их насвоей землей вы теряете время надо избавлятся от них. Придут и другие. Ваша армия сейчас больше. Но ненадолго.
Эшенья сурвеид.
Тор
Вот и все. А чего еще я ожидала? Разговора о том, как неловко мы расстались? Каких-то чувств? Очень любезно с его стороны, что он вообще написал, учитывая, как много я от него требовала снова и снова.
То, что чилтейцы остались, не было новостью. Но что скоро прибудут и другие? Может, он имел в виду людей, прибывших с секретарем Девятки для подписания мирного договора? Или еще каких-то? Предупредить Мансина – значило бы признать, что я поддерживаю отношения с внешним миром, о которых он не подозревает, и это сыграло бы ему на руку.
Я опустила письмо Тора. Сичи наблюдала за мной, и ее лоб между бровями прочертила морщинка.
– В чем дело? – сказала я, внезапно сбившись с дыхания. – Что-то не так? Что случилось?
– О нет, ничего, я просто… – Она протянула письмо. – Эдо написал, что скоро приедет, и я… У меня возникла одна мысль, Мико. Ты не хочешь выходить замуж за Лео, но с помощью брака можно сковать сильный союз, а если ты выйдешь замуж, мой отец уже не сможет выдать тебя за Лео…
– Я не хочу ни за кого замуж, Сичи.
– Выслушай меня, Коко. Чтобы выйти замуж сейчас, когда ты обещана Лео Виллиусу, ты должна выбрать того, кто не боится моего отца. – Сичи поморщилась. – Или Чилтея. Того, кто не испугается плюнуть доминусу Виллиусу в лицо, рискуя развязать новую войну.
Мои мысли перенеслись к Раху. Он всегда поступал так, как считал правильным, чего бы это ни стоило, и ему не было дела до могущественных лордов, но брак с ним был столь же невозможен, как брак с певчей птицей. Он ясно дал понять, что его сердце принадлежит левантийцам.
– И я не могу не отметить, что Эдо соответствует всем этим критериям, – продолжила Сичи с мимолетной улыбкой.
– Эдо?
Я вытаращилась на нее. Ее слова не укладывались в голове.
– Мой кузен Эдо, – уже медленнее сказала она. – Он соответствует всем этим критериям и, возможно, единственный мужчина, который не попытается отнять у тебя власть или сместить, когда вы поженитесь.
Я так долго мечтала о браке с Эдо, о том, что мы все будем вместе. Мечтала стать желанной. Замеченной. Но все мои детские грезы, что однажды он посмотрит в мою сторону, разбились где-то по дороге сюда.
– Он скоро приедет, – продолжила Сичи, – Может, даже сегодня. Спроси его сама.
– Я же не могу просто… попросить его…
– Можешь, Коко. Он всю жизнь был твоим другом, а сейчас ты в нем нуждаешься.
Я покачала головой.
– Нет, я о том, что он правитель Сяна. Он не может быть одновременно герцогом и императором, а значит, придется отдать Сян кому-то другому. А пока я нахожусь под пятой Мансина, кого-то другого выберет он.
Сичи грызла ноготь, погрузившись в размышления. Нуру, по-прежнему сидевшая у окна, теребила подол платья. В уютной комнате нарастало напряжение, и мне ужасно хотелось уйти или хотя бы пройтись, сделать что угодно. Письма могут и подождать.
Я опустилась на колени и похлопала себя по ноге, чтобы пробудить Чичи, дремавшую на солнышке у балконной двери.
– Пошли, девочка, – сказала я, когда она встала и потянулась. – Надо проверить лагерь нашей армии.
Сичи цокнула языком, но так и не высказалась, а отнесла пачку писем к столу. Несомненно, она снова хотела подчеркнуть, как глупо выглядит моя сосредоточенность на солдатах и армиях, и я обрадовалась, что она оставила свои мысли при себе. Я ведь ни в чем больше не разбиралась, кроме солдат и армий, а во время войны только это и необходимо.
Я оставила их вдвоем и, забрав с собой тревоги, вышла с Чичи в сад, а оттуда – в полевой лагерь армии. Капитан Кирен следовал в нескольких шагах позади.
В первый раз за много дней сияло солнце, но ледяной южный ветер сдул тепло. То ли из-за пронизывающего ветра, то ли из-за вечной грязи в полевом лагере всегда было холодно. Вопреки (а может, и благодаря) погоде солдаты никогда не сидели без дела – занимались подготовкой и прочими обязанностями, приказы о которых Мансин мог отдать и во сне, а я даже не понимала, что это.
Я вошла в ближайший лагерь, следуя завету императора Кина – всегда быть на виду у солдат. Чичи бежала рядом. Несмотря на мои частые визиты, солдаты и слуги держались на расстоянии, только останавливались для поклона и бормотали «ваше величество», когда я проходила мимо.
– Ваше величество, – сказал генерал Мото, беззаботно приблизившись, будто он не предатель. – Что привело вас сюда, к грязи и поту?
– Генерал, – холодно отозвалась я. – Шпионы наверняка вам донесли, что я каждый день обхожу войска. Я могла бы спросить, чего вы хотите, но, если вы не собираетесь молить о прощении за измену, лучше пойду дальше.
Слова прозвучали более пылко, чем хотелось бы, но, по крайней мере, ему хватило благородства принять виноватый вид хотя бы на мгновение. Однако он не стал извиняться и что-либо объяснять, и это вызывало определенное уважение. Пробормотав «ваше величество», он удалился.
Я шагала по лагерю от подразделений генерала Мото до солдат генерала Русина, говорила со всеми, кто попадался на пути, чтобы все заметили мое присутствие, а потом пошла в сторону шатров генералов‑варваров.
Генерал Йасс и генерал Алон по своему обыкновению проводили время с простыми солдатами. Генерал Алон закатал рукава и вспотел, тренируя юного рекрута, а генерал Йасс стоял поблизости, разбираясь с проблемами, с которыми к нему подходили, как будто он император.
– Ваше величество, – сказал он с уважением к титулу, но без благоговения. – Сегодня вы не прошли мимо? Чем обязаны такому удовольствию?
– Как хорошо вы овладели придворными любезностями, генерал, – ответила я.
– А как же иначе, учитывая количество интриг вокруг. Вы в курсе, что за вами следят? Я знаю всех своих солдат и вижу двух посторонних, они явно наблюдают за вами.
Он произнес это совершенно будничным тоном.
– Я не в курсе, но не удивлена. За мной постоянно наблюдают, поэтому постарайтесь выглядеть недовольным из-за того, что я вас отвлекаю.
– Это нетрудно. Большинству кисианцев кажется, что мы постоянно сердимся. Чем могу быть полезен?
– Вы можете сказать, за кого будете сражаться – за меня или за министра Мансина.
Смелый вопрос, но они всегда лучше всего отзывались на честность.
Отразив тренировочный меч щитом, генерал Йасс обернулся к Алону. Эхо разнесло лязг стали.
– Положение сложное, – сказал Йасс, по-прежнему глядя на противника. – Не будем притворяться, будто не знаем, что вас лишили власти, именно поэтому мы не рискуем открыто выражать вам поддержку. Это было бы самоубийством, и, хотя мы с генералом Алоном терпеть не можем лицемерие, нам надо думать о своих солдатах.
– А если бы положение изменилось? – спросила я. – Если бы у меня стало больше рычагов влияния? Больше союзников? Что тогда?
– Зависит от того, что за союзники, ваше величество. И еще от… – Он умолк, и у меня перехватило дыхание от тревожного ожидания, пока он не повернулся обратно. – К несчастью, ситуация кажется… – Его взгляд скользнул мне за спину, на соглядатаев. – Сложной. Могу лишь заверить в нашей взаимной… нелюбви к министру левой руки и в желании избавить Кисию от чилтейцев, а не торговаться с ними.
На большее я и не надеялась, и глаза защекотало от слез облегчения, но в то же время этого было недостаточно, чтобы изменить ситуацию.
Я поблагодарила его и собралась уходить, но тут генерал Йасс вскинул голову, обратив внимание на гул голосов.
– Что происходит, солдат? – спросил он одного из своих людей.
– Заметили флаги Бахайна, генерал.
Генерал Йасс уклончиво хмыкнул.
– Интересно. – Он покосился на меня. – Ваши союзники или его, ваше величество?
– Мои, – ответила я, надеясь, что это правда.
После битвы за Когахейру мы с Эдо расстались не самым лучшим образом, но всегда будем друг для друга единственной частичкой Танаки, оставшейся у нас обоих.
Эдо стоял на том же месте, что и лорд Гори этим утром, но не опустился на колени. Не присягнул. Он понял поспешно нацарапанное предупреждение, которое я ему отправила: здесь нельзя быть верным мне, только Мансину.