Еле выжила Разия. Было ей за уже пятьдесят, а приходилось таскать тяжёлые камни. Русского языка толком не знала, в Каратале обходилась казахским. А тут не понимала, что от неё требуют. За это били нещадно. Спасла сокамерница-татарка. Она показывала, что делать, Разия повторяла. Домой вернулась после войны.
Самый шустрый из детей, Билял, женился, стал отцом. Да жена Биляла, как родила вторую дочь, загуляла с молодым конюхом и сбежала, оставив детей.
Младшую Разия поила коровьим молоком. Ту всё время рвало. Ручки и ножки ослабли, перестали двигаться. Старшей девочке было два годика. Днём и ночью она плакала и звала маму. Родные по очереди носили её на руках, пытались успокоить. Но, видать, не судьба. Внучек схоронили одну за другой.
Жумабай и Разия уговорили дочь с зятем отдать им на воспитание старшую девочку Злиху. В доме снова забегали маленькие ножки и зазвенел смех. Дед баловал внучку, носил на спине. В семьдесят с лишним был крепок, так же шил сапоги. Мог бы пожить ещё, однако не довелось. Уколол шилом палец, началось заражение крови. Сгорел за несколько дней.
Пару месяцев назад Билял привёз в дом из другого посёлка новую жену – степенную пышнотелую Какат. А теперь и Акбалжан стала частью их семьи.
– Молодую сноху, конечно, проще воспитывать, как когда-то меня свекровь вырастила, – вернулась к разговору Разия. – А Акбалжан, что тому волу, «направо-налево» не скажешь[33].
Соседка усмехнулась.
Глава 20Сын родился!
Пятую беременность Акбалжан ходила тяжело. Ноги отекали так, что не влезали в старые валенки. Муж отдал ей свои, с широкими голенищами.
– Да что ты вёдра-то полные таскаешь, – ругалась подруга Саша. – Пожалей ребёночка, хватит уже надрываться, рожать скоро!
– Вот и отдохну, – отвечала Акбалжан.
– Не молодая уже, – ворчала свекровь. – Хоть бы выносила мне нормального внука. И тошнит её, и тошнит! Ну ладно в начале, а то уже который месяц как поест, так бежит кур кормить.
Разия-апа жила вместе с младшим сыном и снохой Какат по соседству с Кужуром. Делали всё на два дома, дружно. То Какат сварит лапшу, отольёт полкастрюли Акбалжан. То Акбалжан соберёт запачканные пелёнки новорождённой дочери Какат, постирает со своим бельём.
Пока Какат кормит ребёнка, Акбалжан разливает чай гостям, что пришли поздравить Разию с внучкой. Сначала надо плеснуть в пиалу подогретого молока, потом ядрёную заварку из маленького чайника и немного кипятку из самовара, чтобы цвет стал приятным, как у варёного сахара. Наливать нужно по чуть-чуть, если подашь полную пиалу – это для стариков неуважение, всё равно что сказать, мол, пейте скорей и не рассиживайтесь тут.
Ноги Акбалжан от долгого сидения на нарах затекли, да ещё мутит. Первой не встать, разговоров не оберёшься. Когда же закончат? Апай -соседка просит чаю покрепче. Бородатый ата рассказывает, как украл свою старуху девчонкой из-под носа у бая. Это надолго. Взяла в рот курт, от кислого не так тошнит. Налила по новому кругу заварку.
Спустя час гости стали собираться домой. Акбалжан положила каждому в газетные кульки баурсаки, чтобы угостили дома внуков. Только старики за порог, накинула фуфайку, валенки с галошами и поковыляла в мороз за сарай, в дощатый туалет.
Пока пришла, свекровь начала прибирать дастархан.
– Я сама! – Акбалжан взялась мыть чашки.
Разия-апа открыла было рот, а потом пристально поглядела на живот снохи.
– Опустился! На днях родишь.
Схватки начались ночью. Утром в доме собрались женщины. Кужур то выходил на улицу, то возвращался обратно.
– Иди, иди на работу, от тебя помощи не будет, – выпроводила сына Разия-апа.
Женщины расплели Акбалжан косы, расстегнули пуговицы на платье. Раскрыли все двери, что были в доме, кроме входной. Распахнули сундук, развязали мешки, чтобы открыть путь младенцу. Подожгли адыраспан и пахучим дымом прошлись вокруг роженицы. Поставили жарить қуырдақ[34] из баранины, гремя крышкой от казана[35].
К обеду послали сани за доктором в другой посёлок – Акбалжан обессилела, никак не разродится. Мясо почти готово, вот-вот казан выиграет схватку.
Разия пошевелила кочергой дрова в печке. Огонь вспыхнул ярче. Подошла к Акбалжан, та тяжело дышала.
– Говорила, нельзя беременным шить, роды будут трудными. Вот упрямая! – пробурчала свекровь.
Врач по фамилии Вишневский добрался, когда начались потуги. Едва успел раздеться, как Акбалжан замерла, вскрикнула «иы-ых», и ребёнок наконец вышел.
Увидев новорождённого в пузыре, заполненном водой, Разия отскочила и замахнулась кочергой, будто хотела отшвырнуть непонятное существо, взвизгнула:
– Мынау не?![36]
Вишневский мигом вскрыл оболочку скальпелем, снял. Тут же раздался детский крик.
– Крупная девочка. В рубашке родилась, – сказал кто-то. – Удачливая будет!
– А как же! – улыбнулся доктор. – Уже повезло, что не задохнулась.
Акбалжан приподняла голову, посмотрела на дочь, и тепло струйками разлилось в груди, наполняя её молоком и нежностью.
Послали за Кужуром. Соседский мальчишка, перепутав, прокричал ему: Сүйінші! Ұл туды![37]
Кужур забежал с мороза, постучал валенками, чтобы отряхнуть снег, быстро стянул их и подошёл к матери, державшей завёрнутый в пелёнку комочек.
– Ещё одна внучка, – умилённо протянула Разия-апа.
Кужур заулыбался, вымыл ладони под железным умывальником, растёр до тепла. Осторожно взял ребёнка и понюхал маленькое сморщенное личико.
– Қызым, доченька, – прошептал он.
Вечером принёс свёрток, протянул жене. Акбалжан развернула, а там два тяжёлых браслета. Надела на запястья. Приподняла руки, покрутила кистями, любуясь подарком. С тех пор эти браслеты снимала только на ночь.
Через несколько дней в сельсовете зарегистрировали новую жительницу Каратала. Когда у Кужура спросили, какое имя записывать, он, улыбнувшись, ответил: Ұл туған![38]
«Жумабаева Олтуган Кужуровна. Родилась двенадцатого декабря одна тысяча девятьсот пятидесятого года» – вывел каллиграфическим почерком служащий конторы.
У казахов называют девочек Ултуган или Улболсын с пожеланием того, чтобы следующим родился мальчик. В этот раз, говорили потом в семье, имя дали по чистой случайности.
Глава 21Потери
Дочь Биляла и Какат была слабенькой, плакала от каждого шороха. Прожила четыре месяца. Сколько Какат ни перевязывалась, молоко не уходило. Какат уговорила Акбалжан, которая вышла на работу через сорок дней после родов, оставлять Олтуган ей. Прикладывала к груди. Только вечером после работы Акбалжан кормила дочь сама.
К лету заболел Билял. Натужно кашлял, выплёвывал мокроту, потел. Его отвезли в районную больницу, полечили и выписали. Из райцентра он приехал похудевший, бледный, но весёлый. Привёз огурцы с помидорами и веник. Показывал племяннице Злихе, как подметать. Смеялся, когда у неё не получалось. А потом не мог откашляться, держался за живот.
Через неделю Билялу снова стало плохо. Разуверившись в официальных докторах, позвали деда из соседнего посёлка, который лечил плёткой. Поглядев на больного, старик сказал, что того донимает шайтан, и ну хлестать Биляла, изгоняя злых духов.
Маленькая Злиха пугалась:
– Почему его бьют?
Какат увела её из дома. Злиха подглядывала в окно.
Разия ходила вокруг сына, обхватив себя руками и раскачиваясь из стороны в сторону. Молилась, чтобы снизошло исцеление. Когда Билялу стало совсем невмочь, он заметался, зашёлся криком. Разия упала без чувств. Очнувшись, ничего не спросила. Сидела, глядя в одну точку, и молча гладила по голове Злиху.
Какат, справив поминки по мужу, уехала в родное село. Через пару лет до Каратала дошли слухи, что она вышла замуж, а потом, потеряв ещё одного ребёнка, умерла сама.
Глава 22Солёные ладошки
Бабку Рахменкулову, по слухам, боялся даже бородач-отшельник, убивший свою жену. Отсидев срок, он ходил к знахарке замаливать грехи. Эта пожилая татарка, имя которой почему-то никто не называл, казалось, умела всё. Шила одежду, заговаривала болезни, гадала. Женщины бегали к ней по секретным делам.
Если у кого-то ныл зуб, бабка делала кулёк из газеты, поджигала. Потом собирала ваткой сажу с блюдца, клала её на десну. Боль утихала.
Однажды у Райсы заболел зуб да так, что распухло пол-лица. Газетная сажа не помогла. Тогда бабка приложила к её щеке пиявок. Олтуган с ужасом смотрела, как чёрные твари мгновенно присосались к нежной коже сестры и начали раздуваться.
– Вот будешь ещё мамку сосать, тебе поставлю, – пригрозила бабка.
Олтуган до пяти лет не могла оторваться от материнской груди. Посторонние стыдили, а она, прибежав на базу к матери, молча тащила её в закуток, расстёгивала платье и припадала к заветному лакомству. Акбалжан отлучить дочь не могла. Когда поняла, что дальше тянуть некуда, начала мазать грудь маслом с перцем. Совала за пазуху козий хвост, говорили, это отпугнёт. А Олтуган брала тряпку, всё вытирала и продолжала своё. После слов бабки отказалась от грудного молока сама.
Кужур того пуще баловал дочь. Куда только девалась его суровость! Захоти она шкуру золотого барана, и ту б достал.
Завидев издали дочь, Кужур бросал работу, что было для него неслыханной вольностью. Если Олтуган задерживалась в местном магазинчике, он бежал туда.
– Почему моя дочь так долго стоит? – грозно спрашивал Кужур. – Что есть для неё?
Продавец доставал из-под прилавка конфеты, печенье, припрятанные для своих.
Соседка Зубайда донимала Акбалжан:
– Слишком потакаете, нельзя так, вот увидите, вырастет непослушной!