Римлянин. Фрагмент античного бюста
И все это, квириты, будет устроено так, что важнейшие дела окажутся совершенными с наименьшим шумом, величайшие опасности – устраненными безо всякой сумятицы, жесточайшая и страшнейшая междоусобная война, о какой люди запомнят, – предотвращенной под одним только моим предводительством, предводительством безоружного человека. Я постараюсь, квириты, если это будет хоть сколько-нибудь в пределах возможности, повести дело так, чтобы даже злодеи из горожан не понесли кары за свои злодеяния; но если сила явной преступности, если нависшая над государством опасность заставят меня по необходимости отказаться от этой моей снисходительности – я обещаюсь вам достигнуть хоть того (что, однако, тоже кажется вряд ли достижимым в столь трудной войне со столь злокозненным врагом), чтобы никто из благонамеренных граждан не пострадал и вы все окупили свое спасение ценой гибели немногих лиц.
Август Октавиан. Фрагмент античного бюста
Но, квириты, обещая вам все это, я возлагаю надежду не на свою мудрость и вообще не на человеческий ум, а на многие, несомненные знамения бессмертных богов, вдохновляющему почину которых я обязан и своей надеждой, и своими решениями. Они теперь уже не вдали, как раньше не раз, отражают чужеземного и далекого врага, а здесь же, среди нас, своим непосредственным вмешательством охраняют свои храмы и здания города. Им должны вы молиться, квириты, их просить и заклинать, чтобы они этот город, их соизволением ставший прекраснейшим и счастливейшим в мире, по усмирении всех вражеских сил на суше и на море защитили от нечестивого покушения собственных предателей-граждан.
Музыкант. Мозаика. Помпеи
Третья речь против Луция Сергия Катилины
Государство наше, квириты, а с ним и жизнь каждого из вас, ваше имущество, ваши жены и дети, а равно и это средоточие славнейшей в мире державы, наш счастливый и прекрасный город – сегодня, благодаря великой любви к вам бессмертных богов, ценою моих трудов, заботы и опасностей, спасены от резни и пожаров, вырваны, можно сказать, из пасти рока и в полной сохранности возвращены вам. И если мы по праву любим и празднуем день своего спасения не менее дня рождения (ведь спасение – событие, несомненно, отрадное, тогда как рождением нам дается дар неопределимой ценности и рождаемся мы бессознательно, спасение же сопровождается сознательным чувством радости), то вы, приобщившие в своей любви и вере основателя нашего города к сонму бессмертных богов, должны, полагаю я, предоставить некоторое место в благодарной памяти вашей и ваших потомков также и тому, кто этот самый, им основанный и возвеличенный город сохранил. Действительно, квириты: тот огонь, который почти уже был подложен отовсюду под храмы, молельни, здания и стены всего вашего города, я потушил; те мечи, которые были обнажены против государства, я отклонил; те кинжалы, которые уже были приставлены к вашему горлу, я вырвал из рук убийц. А так как в сенате все это мною уже было обстоятельно изложено и доказано, то вам я лишь вкратце расскажу суть происшедшего, чтобы вы, люди не знакомые с делом и жаждущие узнать о нем, получили представление о размерах заговора, а также о том, каким верным и исключающим всякие сомнения путем удалось его выследить и обнаружить.
Август Октавиан. Фрагмент античного бюста
Прежде всего вы должны знать, что с тех самых пор, как Катилина умчался из города (а было это не так давно), оставляя в нем сообщников своего преступления, непримиримых вождей этой нечестивой войны, – я неусыпно бодрствовал и заботился о том, как нам остаться целыми среди столь частых и столь гнусных козней. Цель, которую я преследовал, изгоняя Катилину… я уже не боюсь возбудить чье-либо недовольство этим словом; гораздо более меня пугает ответственность в том, что я его выпустил живым… итак, цель, которую я преследовал, заставляя его покинуть город, состояла в том, чтобы остальные заговорщики или последовали за ним, или, оставаясь среди нас, с его уходом потеряли свою силу и свою отвагу. Теперь, видя, что самые неистовые и преступные заговорщики остаются в Риме и вращаются среди нас, я все свои дни и ночи посвятил неусыпному наблюдению за их действиями и начинаниями. Мой план состоял в следующем: так как вследствие невероятной гнусности преступления, о котором я вам говорил, ваши уши отказывались дать веру моей речи, то я решил открыть все это дело так искусно, чтобы вы своими глазами могли видеть их преступление; тогда только рассчитывал я заставить и ваши души позаботиться о спасении вашего благосостояния.
Галл, убивающий себя и свою жену. Фрагмент античной статуи
Когда я, поэтому, узнал, что Публий Лентул вступил в переговоры с послами аллоброгов с целью возбудить против нас трансальпийскую войну и галльское нашествие, что он отправил их с письмами и устными поручениями в Галлию к их соплеменникам и заодно к Катилине и что он дал им в проводники Тит Вольтурция, причем последнему было вручено письмо к Катилине, – тогда то труднейшее дело, о котором я всегда молил бессмертных богов, мне показалось близким к осуществлению: была дана возможность представить воочию все их происки не только мне, но и сенату, и вам. Итак, я призвал вчера преторов Луция Флакка и Гая Помптина, храбрых и преданных государству мужей, изложил им дело и развил свой план. Они, как и следовало ожидать от столь горячих и честных патриотов, безо всяких отговорок и проволочек согласились исполнить мое поручение: с наступлением сумерек они незаметно отправились к Мульвийскому мосту и расположились в ближайших дворах, разделив свои силы на два отряда, с тем, чтобы Тибр и мост были между ними. Дело в том, что они и по собственному выбору привели с собой, ни в ком не возбуждая подозрения, многих храбрецов, да и я заблаговременно послал туда же, вооружив их мечами, нескольких отборных юношей из Реатинской префектуры, услугами которых я часто пользуюсь в деле охранения государства.
Август Октавиан. Фрагмент античной камеи
И вот, незадолго до смены третьей стражи, явились, с большим конвоем, послы аллоброгов, а с ними и Вольтурций; едва только вступили они на мост, как на них было произведено нападение. Схватились за мечи и они, и наши: дело было известно одним только преторам, из остальных же никому.
С появлением Помптина и Флакка начавшаяся уже было свалка была прекращена; все письма, имевшиеся у галлов или их спутников, были переданы преторам нераспечатанными; сами они были арестованы и, уже на рассвете, приведены ко мне.
Тогда я тотчас велел призвать к себе коварного зачинщика всего этого преступная дела – Габиния Кимвра, ни о чем еще не догадывавшегося; сюда же пришел, по моему приглашению и Луций Статилий, затем – Цетег, последним – Лентул; последним, надо полагать, потому, что он против своего обыкновения провел часть этой ночи за письмами.
Едва только успел распространиться слух о происшедшем, как ко мне сошлись в большом числе, еще рано утром, лучшие и славнейшие в нашем государстве мужи. Они советовали мне распечатать письма, прежде чем представлять их сенату, чтобы не оказалось – в случае если бы они не содержали никаких улик, – что вся тревога была поднята понапрасну; все же я счел своим долгом представить это дело, касавшееся безопасности всего государства, государственному совету в непочатом виде. В самом деле, квириты, даже если бы в письмах и не нашлось того, о чем мне было донесено, – все-таки я не думал, чтобы, ввиду опасного положения государства, даже чрезмерная заботливость могла мне быть вменена в вину.
Музыкантша. Мозаика. Помпеи
Затем я поспешно созвал сенат; собрание, как вы могли видеть, было очень многолюдным. Пока сенаторы собирались, я, по совету аллоброгов, отправил доблестного претора Гая Сульпиция в дом Цетега, поручил ему конфисковать все оружие, которое он там найдет; он вынес оттуда целые груды кинжалов и мечей.
Открыв затем заседание, я приказал ввести Вольтурция, но без галлов; по поручению сената я обещал ему неприкосновенность его особы и предложил ему безбоязненно высказать все, что ему известно. С трудом оправившись от сильного страха, он сказал, что у него есть от Публия Лентула устное поручение к Катилине, и письмо, чтобы склонить его воспользоваться услугами беглых рабов и как можно скорее двинуться к городу; притом с таким расчетом, чтобы – лишь только заговорщики зажгли бы город со всех концов, согласно имевшемуся у них плану и распределению ролей, и произвели бы жесточайшее избиение граждан – он оказался бы под городом и мог бы переловить бегущих и соединиться с городскими вождями.
Август Октавиан. Фрагмент античной статуи
За Вольтурцием были введены галлы; они показали, что имеют от Публия Лентула, Цетега и Статилия клятвенные обещания и письма к своему племени; что те же заговорщики с Луцием Кассием предписали им позаботиться о безотлагательной присылке в Италию конницы; пехоты у них самих хватит; что в отдельности Публий Лентул сообщил им основанное на изречении Сивиллы и ответах вещателей предсказание, согласно которому он после Цинны и Суллы – третий Корнелий, имеющий быть царем и правителем Рима, а настоящий год, десятый после оправдания дев-весталок и двадцатый после пожара Капитолия – роковой год гибели нашего города и нашей державы; что между Цетегом и остальными членами заговора вышло разногласие относительно дня избиения граждан и поджога города, которые Публий Лентул и остальные хотели приурочить к Сатурналиям, между тем как Цетегу этот срок казался слишком отдаленным… Но не буду вдаваться в подробности.
Я приказал затем принести письма, написанные, по словам доносчиков, каждым из заговорщиков. Прежде всего Цетегу было показано его письмо: он свою печать признал. Тогда я разрезал шнурок и прочел письмо. Оно было написано его собственной рукой на имя совета и племени аллоброгов: в нем он изъявлял свою готовность сделать то, что он обещал их послам, и просил их тоже исполнить те обязател