Мю Цефея. Делу время / Потехе час — страница 17 из 50

Я сверился с координатами, которые вбил, уезжая отсюда девять месяцев назад. И не ошибся.

Огурец рос. На дне запруды, всего в метре под поверхностью виднелось ровное бирюзовое свечение — похожее бывает на дне архаичных ядерных реакторов монгольских кочевников. Оно исходило от ровных пятиугольных листьев и большого, набухающего красным и пульсирующего бутона.


* * *

Оно притягивало, гипнотизировало. Звало. Я завис на глайдере над ним, перевесился за борт и мог уже свалиться в воду, если бы не выведший меня из оцепенения срочный звонок от дежурного. Сел, отдышался, вдумался. За звонком последовали сообщения, аудио и текстовые, я не ответил.

Ведь я понял смысл, понял, зачем я здесь, зачем я выбрал эту профессию, зачем потратил эти годы жизни, зачем лег в криосон и остался на этой планете. Я должен охранять этот огурец. Теперь мне следовало свить гнездо или что-то в этом роде — я выбрал для этого островок в метрах пятнадцати от свечения. Сначала я вернулся к границе квадрата, достал отвертку, снял крышки, оторвал антенны, вырвал и расцарапал передатчики — в куртке, в глайдере и в консоли припринтера. Консоль еще работала. Сухпайков могло хватить на двое суток, предполагалось, что это максимальное время, за которое человека смогут найти.

Они не найдут меня, решил я.

Перепрограммировал один из припринтеров, чтобы он начал клепать мне сахар, соль и жир — на что-то более сложное не приходилось рассчитывать, технологии пока до такого не дошли. Уже позже я понял, что можно было вспомнить навыки предков и поохотиться в ближайшей тундре, но мой мозг сработал по-другому.

Я съел половину сухпайков в первые сутки, чередуя их с жижей из напечатанного, которую я развел в самодельной канистре. Помимо канистры и еще пары фиговин, я умудрился сделать чугунный куб, четыре метра в поперечнике и с полуметровой толщиной стен, и водрузить его на островок, оставив лазы и бойницы по краям. Глайдер я загнал под него, окопавшись с помощью манипулятора.

Я готовился всю ночь.

Это случилось наутро, первым меня нашел техник, отвечавший за участок. Не наш, бригада была другая. На попытку выйти на контакт я ответил выстрелом из консоли — стальной жгут пробил его глайдер, зацепив ногу, но он удержался в седле, развернул машину и умотал в тундру, выкрикивая что-то в коммутатор.

В обед пришла полиция, офицеры внутренних войск. Их было десять человек, по двое на бронированных глайдерах, я даже не думал, что такие есть у нас на орбиталке. Я сделал пару выстрелов из консоли, сумев сбить один из глайдеров с курса. В следующий миг консоль отключилась — у них нашелся тайный способ подключиться к ней.

— Эй, Афанасьев, выходи, ты окружен! — услышал я. — Будем стрелять на поражение.

На этот случай у меня было припасено другое оружие. Я успел сделать углепластиковый арбалет, стреляющий обрезками арматуры. Не зря говорят, что каждый мужчина — чудом выживший мальчик. Я вспомнил игры в войнушку, в которые мы играли в детстве в наших сожженных джунглях, мне это помогло. Удалось вырубить троих, пока они не перегруппировались, сомкнув щиты и выставив дуло зловещей пушки. Шарпомет, стокиловаттник, раздраконил скорлупу моего бункера, глайдер загорелся, все заволокло дымом. Респиратор спасал, но нужно было бежать. Мне хватило ума сделать аварийный люк на крыше, я откинул тяжелую крышку, готовясь, что следующий выстрел придется на меня, но вместо этого услышал крик из-за спин атакующих. «Не стрелять, он безоружен!» Они правы, я был безоружен. Стало тихо. Мой взгляд упал на место, где рос мой Огурец. Все смотрели на меня, казалось, они просто не видят свечение, которое идет из глубины.

— Рэм, выходи, мы не будем тебя убивать, — услышал я голос бригадира. — Да, конечно, тебе светит ссылка и пожизненный строгач, но обещаю, они не станут тебя убивать. Тебя вылечат, я знаю, и ты…

Я не дослушал. Скинул пуховик, спрыгнул из бункера, нырнул в обжигающе ледяную воду. Пятнадцать метров. Казалось бы, всего пятнадцать. Термобелье спасало первые метров семь, потом грести стало все сложнее. Мимо меня пронеслись снаряды парализаторов — я успел нырнуть, к счастью, мимо. Плечи коченели, в респиратор попала вода. Вдруг я почувствовал, что стало намного теплее. Через воспаленные глаза я увидел, как бутон цветка раскрывается всего в метре от меня, излучая свет, но никто кроме меня не замечает этого, все кричат, показывая куда-то назад. Бутон пылал совсем близко от поверхности, пылал как будто только для меня одного, я перевалился через жесткие, словно наждачная бумага, лепестки и нырнул в пылающую звездами желанную глубину. Сразу стало тепло и хорошо, я познал свое естество, понял, что мое предназначение выполнено и что совсем не обязательно здесь торопиться, бежать и спасать кого-то.

Последнее, что увидело мое растворяющееся тело, когда толпа полицаев наверху разошлась, — это темно-зеленые фигуры трех Инспекторов Протокола, склонившихся над бутоном плотоядного цветка.

— Телепорт… опять вырос, — читаю я по губам, но уже не запоминаю это, потому что слепок моего сознания умчался вдаль, по мицелию четырехмерного лишая, прожравшего ткань Вселенной.

Моя Зеленая Женщина нашла меня. Теперь я лечу с ней в обнимку через галактику по невидимой нити подпространства на необыкновенной глубине, мимо нас мелькают планеты, звезды и косяки четырехмерных обитателей. Пролетают часы, дни, месяцы, возможно, года. Я не знаю, когда меня вынесет на поверхность мира и вынесет ли вообще, но пусть хоть кто-то попробует сказать, что я не счастлив.

В нашем мире все мечтают (автор Алекс Хикари)

В свой первый день на должности психотерапевта я волновался не меньше, чем пациенты, у которых это тоже было впервые. Мы с одинаковым волнением рассматривали стены кабинета и развешанные на них сертификаты, дипломы и рекомендации. Мы разговаривали с похожей дрожью в голосе, только моя была тише, почти незаметна — в конце концов, не я пришел сюда откровенничать. Я пришел слушать.

— Я никогда не чувствовал себя таким… ненужным, — говорил мой первый посетитель. — Это безумие, настоящее безумие! Проси что хочешь, только помоги избавиться от этого…

Он был маленьким, пухлым и при желании мог поместиться в моем органайзере. Он носил синие штанишки, красную курточку и колпак в тон, а также белую как мел бороду и усы. Первый вопрос, который я хотел задать своему посетителю, почему он решил выглядеть как классический зарубежный гном, но счел за лучшее промолчать. У каждого свои тараканы под колпаком.

— Я больше не отвечаю на зов, я боюсь снова встретить такую, как она. — Гном обнял себя за плечи и мелко задрожал. — Бывали случаи, когда меня вызывали в шутку, но это… это выше моих сил.

— Понимаю, — кивнул я. — Расскажите подробнее. Кто она? Как вы попали к ней?

Гном набрал побольше воздуха в легкие и уже открыл рот, чтобы заговорить, но в последний момент передумал и замкнулся. Я сдержал свое желание возвести глаза к потолку и напомнил себе, что это только первый день. Ни я, ни мои пациенты — никто из нас еще не знает, как это все должно происходить. Нужно время.

И, в конце концов, они не привыкли откровенничать, потому что чаще всего работали в одиночку.

— Я вообще не из этой страны, но услышала о клиентке на феечкином слете, — откровенничала другая пациентка. Она была высокой, чуть полноватой, носила пышное фиолетовое платье и босоножки, способные поразить воображение любого человеческого модельера. У нее были красивые золотистые волосы, рассыпавшиеся длинными локонами по плечам, ее ярко-зеленые блестящие крылья вздрагивали каждый раз, когда она шевелилась. — Девочки ее так обсуждали, так проклинали, что мне стало интересно. И я решила… решила…

Она смутилась и отвела взгляд в сторону. Нахмурилась, отчего милое лицо стало еще милее, а я ощутил, как сильно мой галстук-бабочка давит на горло, и немного ослабил его. Стало легче. Если весь их феечкин слет принесется сюда жаловаться на необычную клиентку, боюсь, мой брак рано или поздно закончится разводом.

— Пожалуйста, расскажите мне о ней, — снова предложил я. — Кто она? Откуда? Чем занимается?

Феечка надула губы и покачала головой. Демонстративно уставилась на диплом, полученный мной в университете в Хобарте. Мне просто нравился этот город, и я считал, что диплом из Старого Света — это слишком скучно. Феечки же любили Старый Свет и неодобрительно относились к Зеленому континенту.

Ах, точно. Проклятье. Ладно, запомнили… и диплом в стол убрали. На всякий случай.

— Я тут как толмач, — извиняющимся тоном проскрипел старик. На нем была старая, штопаная-перештопаная, бывшая когда-то белой рубаха с красным орнаментом по горловине и нижнему краю. Он носил высокие резиновые сапоги и безразмерную выцветшую куртку, во внутреннем кармане которой что-то старательно прятал. Слева, у сердца. Учтем. — Это старая знакомая моя, грит, не справилась. Грит, проплыла ажно от моря и до реки, чтобы, значитца, девицу эту увидеть и желание исполнить. А девица ни в какую…

Я выпрямился на стуле, мельком пробежался взглядом по своим записям. Вот оно что. Только не говорите мне, что остальные тоже…

— Грит, не могу я так, старый, плохо мне, — продолжал дед. — Своди меня, значитца, к врачу. Что хочешь проси…

— А я могу взглянуть на вашу подругу? — вмешался я.

Дед приложил палец к губам, наклонился к внутреннему карману и что-то шепнул. Оттуда послышался высокий звенящий голосок, очень красивый и приятный. Обладательница тоже, наверное, прекрасна.

— Грит, сама говорить будет, — объявил дед. — Ну, значитца, выйду я тогда. Потолкуйте без меня…

Сегодня мой кабинет посещали разные пациенты, но это было нечто из ряда вон. На кушетке появилась небольшая стеклянная бутыль, внутри поблескивала в свете, льющемся из окна, маленькая золотая рыбка.

Пришлось вылезти из-за стола и впервые за сегодня сесть на кушетку. Рыбка говорила слишком тихо, нужно было наклоняться, чтобы все расслышать.