Жук пристроился у нее за правым плечом, громко и шумно дышал, но сдерживался — ничего не спрашивал. Дома вдоль дороги становились все ниже и ниже, врастали в землю, оплетали корнями мертвых предков, на костях которых и вырос город. Солнце садилось, но напоследок словно решило выжечь весь воздух.
Октавия шла по пылающему следу, видеть который могла лишь благодаря кристаллам. Она уже знала, что сделает. И это знание грело ей душу.
— О, а тут друган мой живет! — оживился Жук, когда они остановились у крохотного домишки.
— Постучи.
Жук взбежал на крыльцо и забарабанил по двери. В окне рядом дрогнула серая от грязи тюлевая занавеска.
— Жан, открывай, это я! Жан! Я же знаю, что ты дома! — К ударам кулаком добавились частые пинки ботинком.
— Да хорош колотить. Открываю, — ответил пока еще невидимый Жан густым голосом.
Октавия подошла поближе, оттерла Жука плечом и встретила хозяина первой. Огромный Жан казался слишком большим для своего домика: из рукавов грязно-розового халата торчали руки, живот вываливался мешком, ноги крепко упирались в пол.
— А ты еще кто такая? — буркнул Жан. Сощурился, увидел что-то над головой у Октавии и попробовал захлопнуть дверь.
— Мари знает. — Когда надо, она умела двигаться быстро.
— Не знаю никакой…
Мари встретила ее на кухне. Подбородок выше прежнего задран, а пальцы дрожат. В комнате тихо переговаривались Жук с Жаном.
— И чего тебе надо?
— Побольше уважения, жрица.
— Ха! — Мари отводила взгляд, не смотрела ей в глаза. Ну, хоть об этом она знала.
— Ладно, будем по-плохому.
Октавия щелкнула пальцами, и воздух застыл. Умолк шум голосов. Жужжавшая на ленте муха наконец замолчала. Мари выпучила глаза, захрипела и схватилась за горло.
— А теперь слушай…
Барон Самди явился ровно в полночь. Вошел в домишко, печатая шаг, и замер. Дал возможность оценить все его великолепие. Мари оценила. Рухнула на колени там же, где стояла, и поползла вперед, к протянутой руке. Расцеловала пальцы. Смахнула пыль с сапог и подняла голову вверх: дозволяет ли повелитель подняться. Барон кивнул и сбросил на пол накидку из шкуры какого-то диковинного зверя — полоски на ней сочетались с пятнышками.
— И где же ты была, Мари? — Голос звучал мягче обычного. — Куда ты так торопилась?
Мари подняла плечи, а потом собралась с силами и взглянула прямо в желтые змеиные глаза.
— Я ходила искать того, кто вызвал ваш гнев.
— Октавию? — От удивления у Барона на лбу зашевелились вытатуированные змеи.
— Нет, нет! Человека. Мужчину. И я нашла его! — Она нагнулась и с усилием выволокла из-под кушетки связанного Жука.
Барон Самди сел в кресло и уставился на Мари. В доме было так тихо, что они могли слышать визг тормозов с соседней улицы. Одурманенный Жук слабо улыбался, в глазах у него отражался перевернутый крошечный Барон.
— Вот, попробуйте! — Мари чиркнула острым ножичком запястье Жука и сцедила кровь в кофейную чашку.
Барон понюхал кровь. Отхлебнул немного. Поцокал языком, допил остатки и снова протянул чашку Мари: наливай! Зря Жук бинтовал руки — нож легко вскрыл едва затянувшиеся раны. Чашка наполнилась быстро. Барон выпил и захмелел: притянул к себе Мари, укусил за плечо и присосался, как клещ. Она сжала губы и только иногда поворачивала голову вправо, туда, где на стене висели старомодные часы.
Через несколько минут в коридоре зашуршало. Тень.
— Ты слышала? — спросил Барон. Он едва ворочал языком.
— Нет, ничего не слышала.
Но Барон все равно столкнул с колен жрицу и тяжело встал. Его шатало. Он сделал два шага и упал — вытянувшаяся вперед рука легла на ботинок.
— Что… что ты сделала? — Голос изменился: в нем появилась хрипотца и старческое дребезжание.
Из теней выступила Октавия. Она стояла над распростершимся телом и ждала. Барон подтянул колени к телу, оперся ладонями о вытертый ковер и встал. Попытался встать. Его повело в сторону — он упал на бок, сбив столик, обрушив вниз кипу старых журналов, газет и упаковок из-под еды. Камзол распахнулся, рубашка задралась, обнажив черный живот с цветными кольцами змей, и куколка Мод скатилась с груди прямо к ногам Октавии. Барон рванулся из последних сил — но Октавия успела первой. Схватила куколку и рассмеялась, наблюдая за яростным разочарованием, разлившимся по лицу Барона.
— Как тебе сейчас плохо. Как обидно, наверное. Мари?
— Что? — Мари жалась к стене коридора.
— Расскажи своему хозяину, что ты сделала.
Мари посмотрела на Октавию исподлобья и неохотно сказала:
— Я сварила зелье бессилия, Октавия его зачаровала.
— И? Ну же, рассказывай.
— Мы опоили им Жука, затем я вызвала тебя. Все.
Октавия присела на корточки. У Барона Самди тускло блестела кожа: сквозь поры сочилась темная, почти черная кровь, выступала капельками. Он тяжело дышал и мог только вращать глазами. Одурманенный Жук тихонько напевал мелодию без слов.
— А ведь вся эта история случилась из-за сущего пустяка. Из-за моей милой, дорогой Мод.
Октавия легко провела куклой по коже Барона. Ее истерзанное платьице окрасилось кровью.
— Неужели ты не мог выбрать кого-нибудь попроще?
— Т-ты…
— Я, я. — Она встала и лениво пнула его под ребра.
Ей надоел этот разговор. Мод при ней, Барон валяется у ног — можно было спокойно возвращаться домой. Возможно, стоит захватить и сувенир: ее взгляд замер на неподвижном Жуке.
Октавия обернулась и увидела, как Мари шарит в ее сумке. Перебирает кристаллы, тихо и осторожно прощупывает дно. Октавию не стоило злить. Жаль, что Мари этого так и не поняла.
Октавия выудила из кармана иглу и поднесла к Мод. Хмыкнула и вонзила ее в центр кукольного тела, в особо крупное кровавое пятнышко. Барона Самди выгнуло дугой — он зашипел, задрожал, из груди повалил дым. Позади, в коридоре, Мари вторила ему тоненьким голосом — она так же билась в судорогах, разве что не дымилась. Октавия примерилась и ткнула иглой в глаз. Мари завыла громче Барона, заколотила головой о пол.
Из темного домика долго доносились крики. На них никто не обращал внимания.
Вход в портал сторожила та же любопытная горгулья. Она встретила Октавию как родную: выставила клыки в радостном оскале и даже попыталась обнять.
— Домой? Дела сделаны? Довольны ли вы путешествием и нашими услугами?
Из портала выбрался взъерошенный Жук. Он тащил сумку Октавии, потертый саквояж и огромный туристический рюкзак.
— Ну ни хрена себе! А у вас тут всегда так темно? И небо черное? У вас что, солнца нет?
— Сейчас ночь.
— А-а, это многое объясняет. — Пристыженный Жук на время умолк.
Октавия взяла у него сумку и протянула ее горгулье.
— Дела в порядке. Путешествие было… любопытным. Вашими услугами удовлетворена.
— Книгу отзывов не дополните? — Горгулья вытащила из-за спины огромную книгу, прикованную цепью к стене.
— В следующий раз. Кстати, оформите: Жук, вассал Раду.
Горгулья споро застрочила в другой книге, толще прежней.
— И еще сувенир. В сумке.
Цепкая лапа подняла за волосы отрезанную голову. Октавия улыбнулась ласково-ласково, так что горгулья предпочла побыстрее спрятать сувенир обратно.
— Держите, это ваше. Приходите к нам еще!
Загрохотал металл: из окна вниз пополз ржавый трап. Жук спускался первым, рискуя свалиться вниз и свернуть шею.
— А это река? У вас и реки есть? Круто! А это город? А где замок? Я думал, у вас тут замки, короли, ну типа полное средневековье. Лошадки там, рыцари. А это дракон?! Реально?! Дракон! Эй, дракон! — Он замахал саквояжем. — Блин, не заметил меня… Ну, хоть сфоткать успел. Сеть не ловит. Чего она не ловит? У вас сети нет?!
Октавия хмыкнула и обогнала расстроенного Жука. Она шла по улице, подбитые каблуки новых сапог звонко цокали по булыжнику, и встречные люди и нелюди спешили поздороваться с той самой Октавией Раду.
Приятно вернуться домой. Да еще и в обновке. Сапоги из черной кожи с клубками разноцветных змей сидели идеально. Ручная работа. Отличная кожа.
Здорово и вечно (автор Дмитрий Орел)
0
В нашем дворе стоял танк. Прямо между качелями и клумбой — Т-26 с Великой Отечественной. Его вроде как для памятника еще лет десять назад везли в центр, но по бумагам вышла ошибка. Поднялся скандал, а танк так тут и остался. Люк ему, конечно, заварили, еще и оградку выстроили. Шло время, мы читали журнал «Юность» и слезно провожали олимпийского мишку в какой-то олимпийский рай, а танк все стоял. Ребзя гоняли в футбол на коробке и бегали в кинотеатр смотреть «Спортлото-82», а танк все стоял. И даже когда брежневский пиджак упал саваном — танк никуда не делся. Зимой мы штурмовали его, как снежную крепость, а летом на нем спал одноухий кот Соломон. Дворник нехотя сметал с башни палую листву. На субботнике в камуфляж вдыхали новую жизнь, выводили красную звезду и отскребали наклейки. Однажды Вася Гречко́ нацарапал сбоку фломиком: «ЗА АТЕЧЕСТВО И РОДИНУ-УРОДИНУ!!».
Танк крепко врос в нашу действительность и остался там каким-то странным уравнением детства. Вот этим, пахнущим грибным дождем и зеленкой с разбитой коленки. Этим, в котором не существовало слов «постмодернизм», «пневмония» и «прибыль». Этим уравнением без переменных, накаляканным на пионерском знамени цветными мелками. Танк посреди детской площадки.
Сейчас уже трудно установить, почему вместо военной машины мы видели те самые крылатые качели. Мне кажется, всему виной некая «большая мечта», которую нам с рождения вколачивали в сознание, как ледоруб в череп Троцкого. Без усложнений и подробностей, без домыслов и последствий — танк просто должен был выстрелить, пусть даже по детской площадке.
Существует множество различных игр: начиная от лапты и завершая (вероятно, в голову) русской рулеткой. Наш танк выполнял те же функции, но как-то фантомно, не покидая пределов подсознания. Вот все берутся за руки, вот раздается грохот, вот по скованным одной цепью пробегает судорога, вот замирают красные сердца, искажаются лица. Звезды лопаются, как разбитые бутылки, и тут звучит считалочка. Ну, вот эта, знакомая и родная: