А у меня сегодня утром ручка пропала — старая, с изгрызенным колпачком и без стержня. Я из нее собирался плевательную трубку сделать.
Вот я и думаю, что пора Скрябышева научить ценить чужую собственность. Позвал пацанов — никто не пошел. Ни Зайчук, ни Мартынец. Глупо, говорят, из-за какой-то плевательной трубки бить человека Скрябышева. Да у тебя, говорят, рука не поднимется. Потому иду и сам себя накручиваю. Вспоминаю. Перечисляю. Ручки, тетрадки, ластики. Действительно, глупо. Мелочь. Ерунда. Но если все вместе сложить, набирается…
…Что набирается, все мы знаем. Давно уже выследили тайное место Скрябышева. За школой, у забора растет старый каштан. Почти у самых его корней, низко-низко, есть большое дупло. В дупле — красно-желтые осенние листья и сокровища Скрябышева. Гирлянда мелкой чепухи: сухие каштаны, мятые тетрадные листки, огрызки ластика, иероглифы из веток и карандашей, колпачки от ручек, обломки точилок… Все это шелестит и постукивает на ветру. И шепчет — тихо-тихо, как раковина с морским прибоем; а в шепоте, говорят, можно различить имена.
Вот ведь бред. Девчачьи фантазии.
И все же — когда нет уроков, Скрябышев здесь. Слушает, приложив свое неслышащее ухо к стволу каштана.
Думал: не буду бить его слишком сильно, так — проучу. Но воспоминание об этом его вселенском умиротворении почему-то ужасно бесит, и я чувствую: остановиться будет нелегко. Вот сейчас, поверну за угол и…
— Нецепляев! — слышу за спиной.
Оборачиваюсь: Быстрова.
Сколько раз ловил себя на том, что украдкой наблюдаю за ней. Как она откидывает челку. Улыбается одним уголком губ. Вертит в руке карандаш. У нее прохладные пальцы. Я знаю, потому что она как-то раз прикоснулась ко мне, передавая тетрадь для контрольных. А глаза у нее сине-зеленые. Иногда, вот как сейчас, — почти бирюзовые.
Сколько раз шептал: посмотри на меня, Быстрова. Не слышала. Не смотрела.
Сейчас — смотрит.
Протягивает мне ранец.
— Понесешь?
Совместный досуг (автор Дарья Головина)
То лето выдалось в нашем Лесу жарким и хлопотным. Друг друга мы никогда особо не жаловали, но обилие туристов частенько вынуждало работать рука об руку.
Над тем, чтобы обезопасить наш Лес, трудились кто во что горазд. Русалка и Леший, старый извращенец, работали в паре: она с ветвей пела жуткие заунывные песни мужчинам, чуть не круглые сутки, а женщин Леший поджидал по одной, за деревом, когда те отходили по нужде. Грязная работенка, ничего не скажешь, но старик был доволен.
Охотников вылавливал Оборотень. Вообще-то не совсем оборотень. Днем он огромная собака, ночью — собака безумных размеров. Вот и все перевоплощения, но шуток на эту тему он почему-то не терпит. Если с охотниками возникали проблемы — подключался наш местный Призрак. Когда-то он сбежал из тюрьмы, заблудился в Лесу и помер. Теперь вот с нами. Вообще-то он тихий малый, жуткий меланхолик, но люди его по-настоящему боятся.
Скромница Спригган тушила костры и впадала в бешенство при виде топоров и любых других инструментов для рубки леса. Когда осенью, раз в несколько лет, приходит бригада убирать сухостой, что все мы более-менее терпим, у нее случается жуткая хандра. Когда-то ее родной лес в Англии вырубили подчистую во время бума судостроения, вот она до сих пор не отошла, а прошло ведь уже лет пятьсот.
У нас вообще довольно много пришлых, но пришли они так давно, что уже свои. Боггарт, например, тоже эмигрант, пугал у нас детей, да так ассимилировался, что ни дать ни взять — чистая бабайка. Дуэндэ — испанец, мерзкий тип. Занимался в Лесу мелкими пакостями: воровал мелкие вещи, всячески мешал незваным гостям наслаждаться отдыхом. Ему никогда не надоедало, например, разливать в рюкзаках и внутри палаток сгущенку.
Я, как и положено черному коту, создавал мистическую атмосферу и всем подряд перебегал дорогу. Скажу без ложной скромности, что размеры мои частенько поражают воображение всех этих воображал-туристов.
Эту систему совместной работы нам предложил Ведьмак. Мужик, что уже лет десять жил у нас. Мы поначалу пытались его выжить, но потом успокоились. Не мешает — и ладно. А он, как единственный в Лесу представитель породы, которую все мы терпеть не можем, оказался на удивление ничего. Людей он тоже не любил, Лес оберегал, в силу своих убогих возможностей, конечно. Его идея разделения обязанностей явно пошла нам на пользу. Как минимум стало меньше стычек и грызни.
Только все мы знаем, что люди не умеют вовремя остановиться. Он все пытался нас мирить и объединять. И весь тот общий праздник в честь Дня Летнего Солнцестояния, о котором я хочу рассказать, был целиком его идеей.
На самом деле Ведьмак явно скучал по своим старым привычкам, даже назвал все это не как-нибудь, а шабашем. Созвал всех лесных жителей с нашей половины. Разжег костер на небольшой полянке рядом с высоким старым дубом. Наварил медовухи и приготовил угощения для каждого. Хотя Леший, кажется, ничего не ел, ему хватило медовухи. Он очень быстро наклюкался и уснул, свернувшись комочком у костра. Не самое умилительное зрелище, честно скажу.
Все мы немного расслабились, никто не побрезговал медовухой. И в самую короткую ночь нам и правда оказалось нечего делить. Мы выпили, захмелели, поглазели на костер, Боггарт отплыл на ночной обход, я уже было задремал на ветке, слезать с которой не намеревался, если честно. Тут Спригган начала громко вздыхать, я уж удивился, что она так долго продержалась. Она суетилась, крутилась на пеньке. Ведьмак это заметил, начал расспрашивать ее, мол, что не так, неужто ей не понравилась вытяжка липового нектара и прочее, и прочее.
— Дурак, — говорю. — Костер.
Ведьмак картинно хлопнул себя по лбу и быстро засыпал костер. На наше празднество собрались поглазеть блуждающие огоньки со всей округи, поэтому поляна, на которой мы сидели, все еще была сносно освещена.
— Совместный досуг — это не для всех. Смирись, — промяукал я.
— Ну что ж, — протянул Ведьмак, игнорируя мои слова. — Костер мы потушили, теперь все можем повеселиться? — Он вопросительно оглядел собравшихся. — Предлагаю поиграть. Есть простая человеческая игра. Говорят, помогает узнать друг друга.
— Наивный, — говорю. — Мы знакомы целую вечность.
— Ладно, тогда просто развлечемся. Вот вы называете друг друга просто Кот, Призрак, Леший. — Он глянул себе под ноги на лежащую груду лесного опада, от которой сейчас был неотличим Леший. Отступил на шаг и понизил голос: — Неужели у вас нет имен?
— Имя каждого — большая тайна. Знание о нем дает власть над его носителем. Или ты хочешь обрести власть над нами, человек? — Я встал и хищно выгнул спину. Пусть знает, что вошел не на ту территорию.
— Не горячись. Я имел в виду… Ну, может, вы дадите друг другу клички? Просто на болотах тоже живет Призрак. Он — энтомолог. Толстый, общительный. Совсем не такой, как наш, но тоже Призрак. Спригган и Боггарт, конечно, в одном экземпляре на весь Лес, но…
— И Кот, между прочим, тоже, — сказал я.
— И Оборотень. — Этот пес, конечно, не мог промолчать.
— Вообще-то, — начал я, желая напомнить этому задаваке о стае на другой стороне леса. Стае настоящих оборотней, но Ведьмак меня прервал:
— Ладно, все. Я понял. Давайте просто поиграем.
— В человеческую игру? — уныло спросил Призрак, но то, что он вообще что-то сказал, значило невообразимый интерес с его стороны.
— Да, хотя бы для разнообразия, — кивнул Ведьмак. — Итак, игра называется «Я». Правила просты: первый участник говорит «Я» и добавляет к нему существительное, например: «Я — Ведьмак», второй повторяет то, что сказал первый, и добавляет к нему еще одно слово, на этот раз любое. Понятно?
— Глупости, — ответил я и вновь улегся.
— Давай, Котик, ну пожалуйста, — ласково попросила Русалка с соседней ветки.
— Я сказал — нет.
— Иначе я начну петь.
Как видите, у меня не осталось выбора.
— Начинай ты, Кот — сказал Ведьмак.
— Я — гибель. — Я демонстративно зевнул.
После небольшой паузы я услышал тихий голос Русалки:
— Я гибель… накликала милым,
И гибли один за другим…
О, горе мне! Эти могилы
Предсказаны словом моим.
— Стой. Кажется, ты не поняла. Нужно повторять то, что сказал предыдущий, и добавлять только одно слово, — вмешался Ведьмак.
— Я поняла, поняла, просто… — Русалка, кажется, слегка покраснела, — вспомнилось.
— Ладно, давайте еще раз попробуем. — Человек и не думал унывать. — Давай, Русалка, продолжим.
— Я — странник — сказала она.
— Я странник убогий.
С вечерней звездой… — тихо продекламировал почти слившийся со стволом дуба Призрак.
— У нас что, вечер поэзии? — Кажется, Ведьмак начинал злиться.
— Мне тоже вспомнилось… — меланхолично и немного обиженно сказал Призрак и отвернулся к стволу. — Я — пастух. — Эту фразу было еле слышно.
— Я пастух, мои палаты
Межи зыбистых полей, — тявкнул Оборотень.
— Стой, стой, стой! Не хотите играть — пожалуйста. Только не нужно устраивать цирк. — Ведьмак явно был расстроен.
Оборотень потупил взгляд, но все равно огрызнулся:
— Им можно, а я чем хуже?
— Ой, а можно мне? — скромно сказала Спригган. После того как Ведьмак молча уселся, а мы все согласно покивали, она начала: — Я берег покидал туманный Альбиона:
Казалось, он в волнах свинцовых утопал.
— Я конквистадор в панцире железном, — откуда-то вылез Дуэндэ, видимо, его уже сменил Боггарт. — Я весело преследую звезду!
— Привет, Дуэндэ. — Ведьмак был, как обычно, вежлив. — Вечер поэзии — это все же лучше, чем ничего. Давай, Кот.
— Я есть антифашист и антифауст. Все мне наскучило. — Почему-то я очень смутился.
— Ну все, можем расходиться по домам. — Он уже встал, будто правда собрался уходить.
— А как же ты? — Мы все с интересом глядели на Ведьмака. Он улыбнулся и громко процитировал:
— Я ваш — и никогда из вашей власти
Не выйду; мне дано такое счастье