А теперь Аналиса, хозяйка дома, сдает ее за баснословно низкую цену. Денег, вырученных от продажи пальто, мне может хватить на несколько месяцев.
Впрочем, я надеюсь, до этого не дойдет.
Мы поднимаемся быстро, я достаю из кармана медный ключ, утверждающий меня в гордом звании домовладельца, и отпираю амбарный замок, сторожащий вход в мое жилище.
Как же все-таки приятно войти в тепло! Первым делом — нагреть кипятка и завернуться в одеяло.
Хорошо, что я утром не поленился и набрал воды. Теперь не нужно спускаться с ведром вниз, опять вылезать на этот холод.
Луис останавливается в дверях и рассматривает мой миленький, уютный чердак с выражением брезгливого недоумения.
— Ты правда здесь живешь?
— Угу. Да что ты там топчешься, проходи уже! Можешь сесть на стул, он, наверное, тебя выдержит.
Луис с сомнением глядит на колченогую табуретку. Кидает взгляд на раскладушку в углу, примеривается к подоконнику… Вздыхает и бурчит:
— Я лучше постою…
Он прислоняется к столу. Стол угрожающе скрипит.
Мы неловко молчим.
Потрескивает, разгораясь, огонь — скоро будет кипяток.
Заходящее солнце напоследок заглядывает на чердак, словно желая во всей красе продемонстрировать гостю его убожество.
Луис в своем новеньком костюмчике, в теплом бежевом пальто, чистенький, благоухающий, нарядный, так неуместен здесь — как призрак на городском балу.
— Как ты можешь здесь жить, Габриэль? — наконец спрашивает он.
— Нормально. Здесь есть всю самое необходимое: стол и стул, подоконник и раскладушка, камин и ведро для воды. Даже чайник! А из окна изумительный вид…
— На окрестные крыши. Ты этим здесь занимаешься? Сутками пялишься в окно?
— Нет, в основном шатаюсь по городу. Такая архитектура!
Мы снова замолкаем. Я хочу спросить, зачем он приехал, но стесняюсь. Это будет грубо, а я все-таки рад его видеть.
Рад, хотя знаю, что он перешел на сторону папы и Эмилио, что считает, что мы должны приспосабливаться и налаживать жизнь, а не маяться дурью. Он служит колдунам, как и все остальные, но я все равно его люблю.
С тех пор прошло больше десяти лет.
Но я до сих пор жалею, что не сказал Луису тогда, что рад его видеть и что я его люблю.
Это ничего бы не изменило, конечно. Но мне все-таки жаль.
А тогда, на чердаке… Луис наклоняет голову и бросается в атаку. Критикует Анхеля, меня, наш образ жизни, требует, чтобы мы вернулись домой. В его речи логика мешается с раздражением, и я слышу отцовские интонации в каждом слове.
Наш разговор кончается руганью, как обычно.
Наконец он вздыхает, смотрит на меня печально и говорит:
— Отец же умирает, Габриэль. Врачи обещают ему несколько месяцев. Неужели для вас с Анхелем это ничего не значит?
По отношению к отцу у меня смешанные чувства, но его смерть мне не безразлична. И все же…
Я молчу.
Луис гневно вспыхивает.
— Я жду вас завтра на городском причале. На закате мы можем вместе сесть на корабль, уплыть домой, и никто вас ни в чем не упрекнет.
Разворачивается и уходит. Я не смотрю ему вслед.
Я не знаю, что вижу брата в последний раз.
Утром вернется Анхель. С Луисом они так и не увидятся, во всяком случае, на этом свете.
Через неделю мы поднимемся на «Ласточку» и взлетим.
Вот это воспоминание — одно из самых драгоценных, несмотря на все, что было потом.
Как же прекрасно парить между звезд, ощущая абсолютную свободу!
Абсолютная свобода кончилась полным крахом.
Наша высадка стала кораблекрушением.
Вместо того чтобы причалить к тихому песчаному пляжу, мы врезались прямо в скалы.
И сразу попали в руки солдат колдунов.
Может быть, нам не повезло.
А может, среди нас был предатель.
Сейчас уже не важно.
В то лето я впервые увидел, как работает магия имен.
Это воспоминание мучает меня ночами до сих пор.
Огромная площадь, заполненная людьми. Снисходительные улыбки на лицах колдунов. У них и в самом деле золотая кожа и алые глаза. Но они не прекрасны, они уродливы, как новорожденные крысы.
Запуганная горстка человеческой аристократии. Те, кто знает нас лично, испуганно отводят глаза.
Мы стоим в центре на дощатом помосте. Мы не связаны, бежать ведь некуда — всюду охрана. Анхель улыбается мне из глубины своего страдания. Я пытаюсь усмехнуться в ответ, но губы, кажется, забыли, как это делается.
Главный колдун плавно скользит к нам, не касаясь земли ногами в бархатных башмаках. Я еще успеваю подумать, что сейчас он будет совсем близко и можно попробовать сделать хоть что-то…
А потом его губы почти беззвучно шевелятся, и Анхель вспыхивает как факел.
Он горит мучительно долго и кричит почти до самого конца.
Наши последние товарищи сгорают рядом.
Золотое лицо обращается ко мне, и на секунду мне становится невыносимо больно, я чувствую, как закипает кровь в моих жилах.
А потом все проходит. Я слишком юн. Меня отпускают домой.
Толпа на площади славит милосердие Совета Мудрых.
Через несколько дней я буду дома. Вернее, на развалинах дома. Нашу усадьбу сожгли и разграбили, имущество конфисковали. Отца, Эмилио и Луиса повесили за несколько дней до казни Анхеля.
Там, на пепелище, меня и нашел Пабло. Бог знает, как ему удалось выжить! Но я выжил благодаря ему.
— Мы будем бороться. Мы отомстим. Мы проиграли битву, но не войну. — Банальные слова. Но разве истина становится ложью, если ее повторить много раз?
Друг мой, я не буду сейчас предаваться воспоминанием о нашей дальнейшей борьбе! Ты был со мною, и ты знаешь не хуже меня, как долго и тщательно мы готовились, как скрывались в лесах и городских трущобах, как осторожно искали союзников.
Я думал, Анхеля погубили неопытность и нетерпение.
Я думал, тщательное планирование — залог успеха.
И сначала все шло так хорошо! Восстание вспыхнуло жарким костром, и мы возвращали свои города, свою землю, небо и воздух — шаг за шагом, медленно, но неизбежно.
Каждая наша победа оплачена сотнями жизней.
Я верил, цена оправданна.
Я верил, мы победим.
Но однажды… Черные глаза моей возлюбленной вспыхнули алым огнем, губы шевельнулись — и я оказался заперт в ловушке собственного тела.
Я знаю, многие считают меня предателем.
Но меня не купили, нет.
Я не мог сопротивляться магии моего истинного имени.
Я даже убить себя не мог.
После разгрома восстания я скрывался в лесах на севере страны. Колдуны заставили меня жить, запретив властью моего имени самоубийство. Но я надеялся, что какой-нибудь дикий зверь прервет наконец мои страдания.
Однажды ночью я лежал у лесного озера и смотрел на звезды. Вспоминал волшебное чувство полета и незаметно упал в пучину сна.
Меня разбудили тихий плеск, легкий смех и ласковое прикосновение женских губ.
Ее кожа в свете луны была нежно-зеленой, а хвост — серебряный, как снег в морозную ночь.
— Я думал, колдуны извели всех русалок, — сказал я.
— Я последняя, — отозвалась она.
— Мне жаль.
— Не жалей, помоги!
Я не знал, что ей сказать. Я даже себе не мог помочь.
— Я бессилен перед магией имен. Пока колдуны владеют ею, их не победить, — признался я.
Русалка положила руки мне на плечи. Сквозь одежду я почувствовал их нежную прохладу — это было приятно, как стакан воды в жаркий полдень.
— Дурачок, — шепнула она. — Магия рождается и умирает в человеческих сердцах. Имя — всего-навсего набор звуков. Как можно верить, что оно отражает твою суть?
Отпылала, вильнув хвостом. В руках водяной девы возникла белая лилия, и воздух наполнился сладким ароматом.
— Если я назову лилию жабой, — спросила русалка, — она заквакает? Перестанет источать благоуханье?
Снова приблизилась. Вложила цветок в руку и поцеловала меня в лоб.
— Прощай, Габриэль. Я дарю тебе свободу и отдаю взамен свою жизнь.
Гром не грянул, и небо не потемнело, но она начала растворяться, рассыпаться каплями воды.
— Помни, — шепнула напоследок, — лилия останется лилией, и роза пахнет розой… Хоть розой назови ее, хоть нет…
Через неделю я шагал по королевскому тракту. Цветок спрятал в ладанке на груди, и, когда я касался ее рукой, кажется, чувствовал пьянящий аромат.
Мне было радостно и свободно. Осталось сделать так мало — нанести колдунам такое оскорбление, чтобы меня приговорили к публичной казни через магию моего имени.
Ты знаешь, мне это удалось легко.
Единственное, что тяготит мою душу, — это участь бедного Пабло.
Злосчастная судьба привела его на мою дорогу к смерти, а честь не позволила бросить меня одного.
Друг мой, пожалуйста, позаботься о его семье.
Мы скоро умрем. Но я знаю — и это наполняем меня ликованием, — когда колдун произнесет мое «истинное» имя, не произойдет ничего.
Конечно, меня убьют все равно.
Но в те несколько минут, когда они будут стоять, ошеломленные, я успею сказать людям, что магия рождается и умирает в человеческих сердцах.
Что лилия — всегда лилия, и роза пахнет розой, как их ни назови.
Способность выбирать делает нас свободными.
Я не узнаю, что будет потом. Но я верю: люди, которые меня услышат, допишут счастливый конец.
В мою камеру сквозь решетчатое окно пробиваются первые лучи солнца.
Начинается новый день.
Прощай, друг мой.
Я, нижеподписавшийся Алехандро Хименес, настоящим свидетельствую: это письмо написано собственноручно моим другом Габриэлем в ночь перед его казнью и передано мне надзирателем городской тюрьмы после его смерти.
Прочитайте его и распространите в память о человеке, который подарил нам надежду.
Конец игры (автор Дмитрий Бовичев)
Джиалло прогуливался по улицам Лидца в мрачном расположении духа. Вчера он дрался на трех дуэлях, срывая злость на глупых петухах-дворянах, а сегодня отправился в порт и нахамил команде китобоя. Моряки неслабо намяли ему бока, но веселья хватило лишь на четверть часа. Выйдя из схватки весьма потрепанным, но непобежденным, он сменил личину и отправился на поиски чего-нибудь еще, что могло бы поднять настроение. Однако спустя полчаса ему уже снова хотелось кого-нибудь избить. А все от бессилия и из-за женщин.