Евгения прокляла его, и теперь в своем истинном облике он может соблазнить разве что слепую спятившую старуху. Но дело даже не в этом, ему, меняющему тела с той же легкостью, с какой ветер меняет рисунок облаков в небе, не страшно потерять один из сотен обликов. А в том, что против такой напасти нет лекарства: не помогут, ни мази, ни примочки, ни благословения богов. Подействует только прощение строптивой тетки, а являться к ней на поклон не менее упертый племянник не желал. Стелла могла бы замолвить за него словечко, но после истории со сгоревшим храмом она тоже не отзывается. Да и вряд ли станет помогать, даже если и выслушает — не та у него репутация… Так что приходится бродить по миру в чужих личинах, что ужасно злит и лишает игры со смертными изрядной доли интереса.
К тому же люди теперь стали называться прозвищами, так пока вызнаешь истинное имя — полвека пройдет, а если учесть, что и назвать его еще должен именно владелец, то выходила сплошная морока. В этом новом обычае Джиалло подозревал козни кого-то из родственничков.
А Лидц, большой по местным меркам город, жил своей суетной жизнью и не обращал внимания на мрачного полубога, шатающегося по его кривым улицам. Двух-трехэтажные каменные дома с белеными стенами и черепичными крышами образовывали узкие протоки для людских рек, из-за чего Джиалло иногда чувствовал себя угрем на нересте. Удивительные существа люди: по отдельности готовы трепетать перед неожиданно зацветшим пнем, но стоит им собраться, как они не заметят и всего божественного пантеона у себя на площади. Впрочем, узнать побочного сына тысячеликого Атона все равно никто бы не смог.
Прошлявшись без толку полдня, он уже решил было пойти в кабак и хорошенько набраться, когда краем уха услышал разговор двух хозяюшек — матрон средних лет и пышных форм. Одинаково скроенные суконные платья и кружевные чепцы делали их почти сестрами.
— Да-да, светлая Стелла всегда откликается на ее молитвы!
Весенний, еще прохладный ветер уносил слова беседующих, и Джиалло подошел поближе — прислушался, опершись на широкое тележное колесо.
— А еще я слыхала, что мельник Уолло Худородный…
— Это тот, который получил от ворот поворот от вдовы Каллахен десять лет назад?
— Он самый! Так опростоволоситься! Ведь через весь город нагишом промчал, его за то и стали звать Худородным.
— Да, с тех самых пор ничего подобного не случалось!
— Так вот, он отправил свояка Свена…
— Свена, который женат на Длинноногой Брижит?
— Да-да, на той самой, что однажды чуть не переступила через лошадь!
Ох, уж эти квочки, эдак тут можно долго проторчать.
— Здравствуйте, милые барышни! — широко улыбнулся собеседницам Джиалло.
Девичье обращение, как всегда, подействовало — матроны расцвели, будто два пышных куста черемухи.
— И тебе здоровья и всякого благополучия, добрый… господин, — запнулась одна из них.
Одет Джиалло был богато, в парчовый сюртук и шелковую рубашку, но после портовых развлечений щегольскому наряду сильно досталось.
— Я случайно услышал ваш разговор и прошу вас о вспомоществовании.
Просительные нотки, кроткое выражение приятного лица и такое интересное необычно-длинное словцо склонили дам к благожелательному настрою, пусть это было и не в их обычае.
— Помогать людям — богоугодное дело, что тебя тревожит?
— Мое сердце разбито, и ничто в свете не доставляет мне больше радости, — грустно поведал он и обхватил себя руками, будто замерзнув.
— Какой ужас!
— Ах, несчастный.
— Я проклят злобной ведьмой.
— Спаси нас Евгения! Убереги Стелла, — отпрянули испуганные горожанки.
— Нет-нет, не страшитесь, проклятье пало лишь на мою голову. Мне нужна заступница, а я слышал, вы говорили о ком-то, кого услышит Светлая богиня.
— Видно, путеводец Оран направил тебя. Мария из Сентского храма — все ее молитвы достигают уха Стеллы!
Имя монашки кольнуло слух каким-то воспоминанием и будто смазалось: то ли Мара, то ли Мира. Странно, ведь обычно имена он помнит так, будто они высечены на алмазных скрижалях в его голове. Но это может подождать, а вот вдохновенная теткина жрица — это очень интересно. Сродственница как-то упоминала, что паствы у нее много, а вот любимых последовательниц очень мало.
— Неужели она поможет мне?
— О, конечно, ведь нет никого добрее Мэри.
Если эти ветрогонки так лестно отзываются о своей сестре-женщине, стало быть, с ней что-то не так, и Джиалло удивленно приподнял бровь.
— Она пошла в монахини, не найдя себе жениха, — в один голос поспешили поделиться сплетней матроны, качая головами.
— Худосочна, узкобедра, слабосильна, — охотно пояснила одна, скорчив сочувственную гримасу, — как такая родит, как работать будет? Вот и не берет ее никто.
— Бедняжку, — согласилась вторая.
Улыбнувшись своим мыслям и не произнеся более ни слова, полубог повернулся и пошел к храму двоюродной тетки, сопровождаемый недоуменными взглядами женщин.
Местный «дом Светлой Стеллы» вольготно расположился в пригороде за внешней стеной. Монастырь был неожиданно большим: белокаменное святилище с традиционным куполом и два покатых крыла жилых помещений, вместе образующие внутренний двор. Вокруг здания жались одноэтажные, крытые соломой домики простолюдинов, а у ворот, как и везде, сидели нищие.
Выбрав наименее пропитого из них, Джиалло выудил из своего кошеля медную монету и кинул тому в миску.
— Пошли, куплю тебе поесть.
— О, благослови вас Светлая Стелла, добрый господин.
— Да, хорошо бы.
До харчевни пришлось пройтись. Внутри, в темном зале властвовал дух кислой капусты, ближе к кухне уступая правление жареному луку. Разместившись за широким засаленным столом и сделав заказ, «добрый господин» стал выпытывать у бродяги все, что только можно, о монашке Мархе, да так, что тот едва успевал класть ложку в рот.
— Мирия — святая, не отказывает в молитве никому, даже нашему брату-нищему. Нет, не слабоумная. Да, живет при храме, в третьей келье левого крыла. Нет, не красавица — уж больно тоща. Вот это не знаю. Она говорит с богиней каждый второй день в неделе. А? А, чтобы не утомлять ее просьбам прихожан.
— Что же, так много страждущих?
— Да полно, ведь ее молитвы достигают уха Стеллы.
— А ты сам часто ее просишь?
— Раньше просил. А теперь нет, пропащий я человек, чего уж… не хочу больше беспокоить святую женщину.
— Ну и ну, совестливый нищий — такая же редкость, как и искренняя монашка. А как тебя зовут?
— Ак-бродяга, добрый господин.
— Нет, а настоящее имя? То, что отец с матерью дали.
— Я не местный, и мое имя… оно не очень хорошо звучит…
Бродяга даже покраснел.
— Акакий, добрый господин.
Истинное имя, произнесенное владельцем, скользнуло в уши полубога и затаилось в груди.
— Ах-ха-ха-ха! — посмеялся Джиалло для вида. — Послушай, Акакий, ха-ха, ты так славно меня развеселил, что я хочу тебя щедро наградить. Вот, этот солид твой, но при условии — сейчас же отправляйся в порт и садись на любой отчаливающий корабль.
— О, благодарю, благодарю вас, добрый господин! А зачем мне куда-то плыть?
Надо же тебя куда-то деть, не под пирс же спускать — настроение не то.
— Зачем? Эм-м, ну, для того чтобы повидать другие края. Да, путешествие, оно помогает от хандры, увидишь, ты рано себя хоронишь, Акакий, ха-ха, рано.
Удивительный собеседник нищего поднялся и, не слушая более радостных благодарностей, вышел.
Немудрящее имя действительно повеселило Джиалло, а может, настроению способствовало то, что, кажется, нашелся способ снять проклятие. Он закрыл глаза и подставил лицо весеннему солнцу, снова наслаждаясь жизнью.
На обратном пути к храму полубог размышлял о том, что можно бы сделать с этой дорогой теткиному сердцу поклонницей. Что если похитить? Дело нехитрое: нанять головорезов, и те с радостью уволокут монашку в темный лес. А через недельку явится он, спаситель, перебьет всех злодеев и освободит любимую жрицу. Неплохая идея, и роль рыцаря ему нравилась, но только вот зачем разбойникам монашка? И как он, прямо скажем, известный не как герой, оказался в их логове? Да и Стелла не станет долго ждать — попросит кузена Кулгара, и тот вмиг примчится верхом на своем синем буйволе, а то и сама явится.
А что, если соблазнить? В монастырь-то она подалась от одиночества, хм… Это мысль интересная, ее надо подумать получше.
Уже недалеко от храма Джиалло свернул в тупичок, явно служивший добрым горожанам отхожим местом.
— Акакий, — тихо произнес он.
В то же мгновение где-то в груди отозвалось истинное имя, а легкий туман окутал его фигуру, стирая старый облик и рисуя новый. Поменялось все: и рост, и вес, и даже цвет волос. Из-за угла вышел уже другой человек — брат-близнец одного из храмовых нищих. Одет он, правда, был пока что хотя и в рваную, но дорогую одежду. Исправить это удалось довольно быстро — покупкой ношеных тряпок у первого попавшегося торгаша, что ходят с лотками всякой дряни по улицам. За серебро тот снял их прямо с себя — смертные готовы на все ради блестящих железок.
— Эй, Ак! Я гляжу, ты приоделся, — раздалось за спиной, когда Джиалло уже собирался войти в ворота монастыря, — ну-ка, гони должок!
Двое нищих под предводительством третьего неспешно подходили к нему, на лицах их играли легкие улыбки, не сулящие ничего приятного адресату.
— Я ничего тебе… не должен, — резко ответил обычно кроткий бродяга, презрительно выделив обращение.
Ак расправил плечи, задрал подбородок и вообще принял такую позу, будто он местный лорд, приехавший с инспекцией.
Разительная перемена в поведении дойной коровы обескуражила вожака. Как так? Строгая иерархия их общины не позволяла такого обращения с главарем.
— Ты что, мочи ослиной перепил, голяк обгвазданный?! — попер предводитель, щеря гнилые зубы.
Он был массивнее любого из местных нищих — питался намного лучше — и потому все вопросы решал кулаками.