Kvothe — Kote). Согласно рассказу сказителя Скарпи, герой мифов Ланре, став злодеем, получает новое имя, он представляется так: «Я уже не тот Ланре, которого ты знал. Новое, ужасное имя ношу я ныне. Имя мне Халиакс, и ни одна дверь не остановит меня» («Имя ветра», глава 26). По версии Скарпи, Алеф превратил людей в подобие ангелов — и дал им при этом новые «длинные имена» (там же, глава 28).
Имя мыслится не только как часть его носителя — важно то, что эта часть принципиально отторжима [3]. Патрик Ротфусс следует мифологическим представлениям и в этом. По легенде, Джакс запер в своей шкатулке часть имени луны и держит ее там, подобно заложнику. Квоут сочиняет сказку, в которой король, чтобы обезопасить себя, прячет свое истинное имя: «…имя верховного короля записано в стеклянной книге и спрятано в медной шкатулке, а шкатулка эта заперта в большом железном сундуке, где до нее никто добраться не может» («Имя ветра», глава 47). У Мелуан Лэклесс есть неоткрывающаяся шкатулка, а у самого Квоута — сундук, который никто не может открыть, и, хотя эту тайну Ротфусс пока хранит, логично предположить, что и там имя или часть имени — возможно, имени «Квоут». Как мы помним, имя дает власть над его носителем, а также доступ к его умениям: в египетской мифологии сын Исиды Гор, узнав истинное имя своей жены, богини скорпионов, научился исцелять укусы ядовитых существ. Не случайно трактирщик Коут, в которого превратился воин, поэт и музыкант Квоут, не играет на лютне, теряет дар слова, не может защитить себя в банальной драке и не способен использовать магию, которой долго и успешно учился. Все это может объясняться тем, что он потерял часть своего «большого имени».
Магистр Элкса Дал, преподаватель Университета, говорит так: «Имена отображают истинное понимание сути предмета, а когда ты постигаешь суть, ты обретаешь власть над тем, что постиг» («Страхи мудреца», глава 22). Герой мифов в мире Ротфусса, Таборлин Великий, по легенде, знал имена всего; первый учитель Квоута Абенти владеет именем ветра, а Хронист — именем железа. Элодин знает разные имена, непосредственно демонстрирует владение именем камня, разрушая на глазах Квоута стену своей «палаты». Зная имена стихий, можно применить их и против кого-либо: Ланре в легенде связывает Селитоса именем камня (делает недвижимым, как камень), именем воздуха (лишает голоса), а собственным именем Селитоса парализует полностью, оставляя лишь зрение. В свою очередь, Селитос проклинает Ланре: «Твое имя пылает могуществом внутри тебя. …твоим собственным именем да будешь ты проклят», «и произнес Селитос длинное имя, что таилось в сердце Ланре, и при звуке его солнце померкло, и ветер сорвал камни с горного склона» («Имя ветра», глава 26).
По законам мира Ротфусса, человек уже знает истинное имя стихии или (реже) живого существа, но это имя известно лишь подсознанию (по Ротфуссу, «спящему разуму»), и приходится учиться магии, тренироваться или надеяться на озарение, чтобы его постичь хотя бы на какое-то мгновение. Квоуту это удается с Владычицей Сумерек Фелуриан, и в результате он становится единственным человеком, который смог уйти от нее живым, или, например, с перекрашенным в черный цвет жеребцом, которому он по ошибке дает правильное имя (Один Носок); он переназывает и меч, доставшийся ему от адемов, несмотря на его многовековую историю. Изначально меч зовется Цезере, что на языке адемов означает «ломать», «ловить» и «лететь», но, взяв меч в руки, Квоут понимает, что его истинное имя иное: «Цезере — хорошее имя. Узкое, блестящее и грозное. Оно подходило этому мечу как перчатка к руке. Но оно не было идеальным. Имя этого меча было Цезура. Зияющий разрыв в идеальной строке. Прервавшееся дыхание. Гладкий, стремительный, острый, смертельный. Оно было не перчаткой, но кожей. Даже более того. Оно было костями, мышцами, движением. Всем тем, что представляет собой рука. И Цезура был мечом. Это было и имя, и вещь сама по себе. Не могу сказать, откуда я это знал. Но я это знал» («Страхи мудреца», глава 125).
Вот как Квоут говорит о создании мира: «Насколько я знаю, в начале Алеф соткал мир из безымянной пустоты и дал имена всему сущему. Ну, или обрел имена, которыми все сущее обладало изначально, это зависит от версии истории» (выделение мое. — О.Л.) («Имя ветра», глава 7). Сравним с Книгой Бытия: «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет». Как видим, здесь также речение, или наречение, совпадает собственно с созданием, и в дальнейшем Бог дает имена всему сущему; но сознание Квоута вполне допускает, что имена у всего сущего были изначально, просто по итогу самого акта сотворения. Интересно, что отсутствие имени ассоциировано с небытием; конец света описывается так: «…и Алеу безымянными падут с неба» (о том, что такое Алеу, единого мнения нет, предположительно это либо звезды, либо ангелы) («Имя ветра», глава 26).
Мифологические представления подразумевают, что истинные имена страшных существ нельзя называть вслух, чтобы таким образом невзначай их не призвать; взамен настоящих имен и названий использовались так называемые табуистические замены. В качестве примеров в русском языке можно привести слово «медведь», так и закрепившееся в языке вместо пропавшего «истинного имени» (см. этимологический словарь Фасмера, труды Б. Успенского и др.), «лукавый» («луканька»), «нечистый», «неназываемый» для обозначения черта и так далее. В цикле Ротфусса действуют сверхъестественные существа, загадочные чандрианы, в отношении которых данный принцип актуален. Люди предпочитают называть их Безымянными, поскольку известно, что после упоминания их имен чандрианы появляются и карают смертью (возможно, это связано с проклятием Селитоса: «Имя твое обратится против тебя, и не будет тебе покоя вовеки. Вот судьба, которой я обрекаю тебя и всех, что последуют за тобою» («Имя ветра», глава 26)). Само слово «чандрианы» происходит из языка темья, оно представляет собой эвфемистическую замену — сочетание «их семеро», по количеству этих существ; Фелуриан называет чандриан «семеро». Адемы используют слово ринта, что означает «больше чем человек и меньше чем человек».
Патрик Ротфусс любит играть с именами, рассеивая и пряча их в тексте. Это также восходит к мифологической традиции: в текстах типа заговоров, которые должны причинить кому-либо вред, равно как и в славословиях, имя зачастую «расчленяется на отдельные части, которые распределяются по тексту, укрываются в составе других слов; лишь сам поэт и искушенный слушатель в состоянии из этих разъединенных частей, из анаграмм, синтезировать имя божества, которое приобретает от этой операции особую внутреннюю энергию… Поэтому соответствующие тексты также изобилуют анаграммами, грамматической игрой именами (например, последовательным употреблением имени в разных формах)…» [2]. Так, в цикле Ротфусса важную роль играет древний род Лэклессов (Lackless), и даже приводится этимология этой фамилии: «Это семейство звалось Лоэклас (Loeklos), Лукласс (Loklos) или Лоэлэс (Loeloes). Все эти варианты переводятся одинаково: „без замка“… Принято считать, что в семье начались некие раздоры и род раскололся на несколько ветвей. Каждая ветвь взяла себе особое имя. Атуранская ветвь сделалась семьей Лэккей (Lack-key). Они были весьма многочисленны, но их постигли тяжелые времена. Собственно, от их-то фамилии и происходит слово „лакей“… На юге они сделались Лаклитами (Lacliths) и мало-помалу были преданы забвению. То же самое вышло и с Кепсенами (Kaepcaen) из Модега» («Страхи мудреца», глава 62). Вариант «Лэккей» наводит читателя на мысль о сочетании lack + key, то есть «не иметь ключа». Хронист, который приходит в трактир, чтобы записать историю Квоута, на самом деле носит имя Деван Локхис (Lochees); возможно, он дальний родственник героя, а возможно, с его помощью будет разгадана тайна шкатулки и сундука, поскольку в фамилии угадывается и замок, и ключ: Lock + Key.
В тексте подчеркивается невезучесть всех представителей этой семьи, возможно, начиная с Джакса, заточившего в шкатулку часть имени Луны; сравните Lackless, Lockless («без замка», что связывается с шкатулкой Мелуан Лэклесс, которую невозможно открыть, и «ларчиком без замка» из детской песенки) и luckless, «невезучий».
Арлиден, отец Квоута, поет песню, которая вызывает гнев его супруги: согласно теориям фанатов, жена Арлидена принадлежит к знатному роду, именно к роду Лэклессов, и песня на это намекает: «Ни стирать, ни стряпать не сильна, только денежку считать обучена». Возмущенная Лориана обрывает песню на строчках, которые звучат как It’s worth my life to make my wife not tally a lot less, переводится буквально как «Я жизни не пожалею, чтобы моей жене не пришлось считать меньше (денег)», однако это созвучно имени сбежавшей наследницы: «…я не пожалел бы жизни, чтобы сделать своей женой Неталию Лэклесс» («Страхи мудреца», глава 36). В русском переводе игра до некоторой степени сохранена: «Ибо мне в жене моей прекрасной ближе не лицо, НЕ ТАЛИЯ, а то, что ниже»; это косвенно указывает на то, что фанатская теория верна, поскольку известно, что Патрик Ротфусс выделил закрытый раздел своего форума для общения с переводчиками своих книг на разные языки и разъяснял им, какие мотивы и детали важны для не оконченного пока третьего тома.
Город, в котором расположен трактир «Путеводный камень», в оригинале называется Newarre, что переводчица передает как Никде. Игра слов строится на созвучии со словом nowhere, «нигде», что вызывает ассоциацию с английской поговоркой in the middle of nowhere, буквально «в центре нигде», то есть «в глуши», «неизвестно где». Это подходящее место для Квоута, который стремится укрыться от чужих глаз. При этом свой трактир Квоут называет «Путеводным камнем», что отсылает нас к серовикам, камням, стоявшим вдоль дороги, у которых бродячие артисты делали привал: эти камни, по преданию и по контексту романов, также отмечали места, где соприкасаются миры людей и фейе.