— Одновременно живой и мертвый кот Шредингера, — поделился компьютер. — Еще замечу, что здесь не работает генератор случайных чисел. Точнее, работает в широком диапазоне, но абсолютно предсказуем. Отличное место для взламывания криптографии.
— И плохое — для рулетки.
— Лимб, — с внезапной ненавистью прошептала Элина. — Чертов лимб. Он все-таки достал меня.
И, не говоря больше ни слова, она вышла.
Я не выдержал и сходил за аварийным запасом. Выгрузил и разложил у моря палатку, еду, питье — какой-то нездоровый человек загрузил вместо пресной воды минералку, возможно, для нормализации солевого состава крови, но пить ее навигатору невозможно. По крайней мере, первые два дня. Похоже, проблема с пресной водой у космоса — хроническая.
В последнюю очередь я протянул из корабля «нить Ариадны». Такой особо прочный кабель передачи данных, который попутно используют в условиях плохой видимости. Еще один кабель был подключен к упавшему кораблю. Я провозился до вечера: луны здесь не было, так что подсвечивать пришлось поисковым дроном. Все бы ничего, но он тарахтел и портил всю романтику. Еще здесь не было ни птиц, ни водорослей: стерильный, неинтересный, неживой мир. Соленая вода и дюны.
Она возникла внезапно, будто выросла из-под земли или прилетела на крыльях.
— Мы пока не знаем, что случилось с людьми.
— Можем узнать. Присядь.
Бутерброды с ветчиной и минералка. Смертный кошмар навигатора в потоке. Но я уже чувствовал, что чувства притупились, уступив простым ценностям: еда, питье…
На ней был легкий плащ, чуть волочившийся по песку, — бог весть, где она его нашла. Может, сделала из одеяла и заколки. Но солнце скрылось, у моря было свежо, и дополнение к наряду казалось не только красивым, но и уместным.
— Я боюсь, — она ерзала на раскладном стуле, держа бутерброд в руке, — что еще день — и я окончательно перестану слышать. Тонус проходит очень быстро.
— У меня то же самое, — поделился я. — Зато здесь прекрасно машинам. Эти два парня…
— С чего это они «парни»?
— В общем, две машины попытались найти, куда и почему пропали люди. Пока базовое предположение — что наша вселенная в этом месте распадается и, так как вселенная по-разному реагирует на силу искривления вероятности, то и машины она забросила в одну квазивероятность, а людей — простых, неподключенных — в другую.
— А где тогда навигатор?
— Вырубило при переходе. Он потерял связь с машиной.
— Шлюпки? Они же тупые! Почему они здесь?
— Корабль их выбросил уже внутри сферы, после перехода. Уже тогда они были пустыми. Аварийные системы это не проверили — они сами по себе очень простые.
— А мы?
— Мы — детали. Аналоговые преобразователи сигнала внутри усилителя.
— Как все складно выходит. — Она впилась в бутерброд. Получилось «шкладно». — Но, выходит, они сейчас болтаются в космосе…
— Поскольку среда детерминирована, машины точно рассчитали, как проникнуть в условную квазивселенную в нужный момент и забрать людей невредимыми. Весь вопрос — в несущей струне. Должна быть хотя бы одна нить, чтобы сплести из нее нужную вероятность.
Элина горько усмехнулась.
— Предопределенность. Это называется именно так.
Она попросила помолчать и после не спеша ела бутерброд, глядя на темное море и слушая в плеске волн что-то свое. Наконец она встала:
— Пора спать. Проводишь до корабля?
— А палатка? Здесь можно спать.
— Соблазнить решил? — вновь усмехнулась она.
— Нет… Черт, конечно, нет! Господи! — Я хлопнул себя по лбу. — Ну конечно! Я подумал, что слышать шум моря и видеть рассвет — это хорошо, это красиво! Что нам это нужно — тебе нужно, мне, что это поможет… Ну, хотя бы снизит деградацию. Я же совершенно не подумал…
— «Не подумал» — это так по-мужски.
Шутка старая, но голос другой. Взрослый, серьезный.
— Мне не хватает луны, — сказала она. — Не хватает музыки, чтобы запеть. Не хватает запаха водорослей: здесь пахнет солью, но не морем. Твои компьютеры — прекрасные теоретики, но реальность проще: мы всего лишь умерли. Это Лимб. Смерть. Она абсолютно предопределена и не имеет будущего — лишь распад.
Она вздохнула.
— Прости, что втащила тебя в это. Я не знала…
Я хотел сказать, что она бредит. Хотел, чтобы она взяла и перечитала тот учебник физики, которым хотела меня давеча огреть. Хотел, чтобы она посмотрела на меня пронзающей сталью глаз, хотел прижать, утешить, согреть…
Но тут до меня дошло.
Ноги подкосились и уронили меня на холодный песок. Я пил, и тягучая минералка казалась отвратительно похожей на кровь. А потом я устал и стал просто смотреть на звезды, банальные и предсказуемые, как старое кино.
Тот навигатор, наверное, просто не вписался в звезду. Не было здесь никакой сферы — это смерть создала ее, когда мозг, усиленный мощью техники, в последние мгновения жизни отчаянно искал способ выжить. Может, и планеты не было, или была, но не она. Может, проблеск сознания успел создать ее — планету, где есть земля, вода и воздух, но нет жизни.
Один случай даже не из сотни — из тысячи. Редчайший.
В теории со временем посмертный конструкт рассасывается, и тем быстрее, чем больше влияние внешней среды, чем сильнее действует энтропия. А вот в дальней части космоса раз десять можно умереть, пока дождешься.
Я невесело ухмыльнулся.
Зато можно провести исследования. Практики по конструктам мало: это больше теория, и слава богу. А уж репортаж изнутри вообще мало кто вел. Я даже и не помню таких.
Это же умереть надо…
— Элина! — позвал я. Но она не отозвалась. Ушла.
На следующий день я скормил компьютерам новую гипотезу и пошел искать краски. Выбора особо не было: желтые дюны и синее море не особо располагают складами, так что пришлось разграбить пищеблок, а заодно испытать трехмерный принтер и слесарную мастерскую. И киберлекторий.
— Дай мне ускоренный курс, — ныл я возле терминала. Компьютер хмыкал.
— Голова будет болеть, — возражал он. — К тому же я не вижу никакой целесообразности.
— Тебе нужна несущая? — возразил я. — Хочешь выбраться?
— В свете новой гипотезы…
— Попробуем пока старую. Послушай, это же не какие-то мозголомные технологии! В конце концов, тебе достаточно одной струны, а я даю шесть.
— Ну хорошо, есть такой курс. Хранится рядом с кунг-фу. Может, боевые искусства предпочтительнее?
— Нет. Заряжай, что сказал. И озаботься ракетой. Луна мне необходима.
— Эх… Жениться тебе надо, барин, — делано вздохнул компьютер, разворачивая ко мне лежанку нейроэмиттера.
Через полчаса я уже все умел. Только что руки дрожали да координация стала дерганой. Нейроны протестовали против прямой записи в память.
— А что пол дрожит и в ушах громыхает — это надолго? — пожаловался я.
— Это стартовала ракета, — был ответ. — Пройдет через пару минут.
Вечером я нашел Элину на берегу моря. Она стояла и пыталась петь что-то волнам — хрипло, глухо, не в такт.
— Не получается, — виновато улыбнулась она. — Видишь… Я весь день пыталась. Не то.
— Зато я немного порисовал, — похвастался я. — Не шедевр, конечно, но для набивки руки неплохо. Посмотришь?
— Давай. — Она не спеша побрела к палатке. — Кстати, что за ракету ты запустил?
— Небольшой эксперимент из подручных средств. Я обдумывал твои слова вчера, вспоминал все, что знаю о конструктах. Не так много, конечно, но выходит, что он слабеет под внешним воздействием. А мы попробуем взломать его изнутри.
Она вяло улыбнулась:
— Спасибо…
— Ты — мое главное оружие, — шепнул я. — Просто тебе нужен голос. И вместе мы справимся.
— Знаешь, я должна…
— И сегодня у нас свидание при луне.
— Луне?
Про костер я ей не сказал. Это был маленький шедевр — особым образом подготовленный углерод, подкрашенный и структурированный так, чтобы хоть немного напоминать дерево. Собирать его пришлось из еды, при этом выкинув все белковые компоненты, которые ужасно воняют и чадят. Я очень надеялся, что нескольких бревнышек хватит хотя бы на час. Еще биоавтомат расщедрился на шашлык и свежие овощи — но этого следовало ожидать.
Вот луна подкачала. Она оказалась слишком маленькой, несмотря на то что раскладное зеркало удалось приблизить на предельно возможную дистанцию до планеты. Через пару недель искусственный рефлектор сгорит в атмосфере, но сегодня он мне послужит.
Света луны и костра хватит.
Я рисовал ее.
Я создавал свою вселенную. Форменную одежду девушки сменило полупрозрачное, словно сотканное из света луны, платье, а в игривых волнах моря едва заметно читались таинственные подводные создания. Песок наполнился жизнью: волна лизала принесенные ракушки, сбоку тихо полз, прячась, краб.
Девушка на картине пела.
Был ли то плач скорби или гимн луне, мне было неведомо. Я лишь старался слушать — и слышать то, что видел на картине. Я смотрел в себя и чувствовал, как где-то глубоко возникает знакомое чувство, как руку ведет тонкая линия, что говорит: послушай, ведь это обязательно будет…
— Это… Безумно красиво…
В шепоте Элины я слышал плач.
— Я бы хотела быть там, — сказала она.
— Ты уже там, — ответил я. — Платья не обещаю, но кое-что…
Под светлой вуалью она нашла гитару. Недоуменно посмотрела на меня:
— Ну ладно, распустил штору. А это?
— Кресла первого класса. Все равно не нужны.
— Ты хоть умеешь играть на ней?
— А то! Полдня учился!
— Нейроэмиссия? Боже… Бедный! — В ее взгляде было неподдельное сочувствие.
— Ты же не скажешь, что это зря?
— Нет, — прошептала она. — Только… Прости, что я — твоя головная боль.
— Ой, да ладно, полдня поболело…
— Двое суток, Егор, двое суток.
Я поморщился.
— Мужчина должен превозмогать и преодолевать. А художник — еще и страдать. Иначе искусство станет пресным. Споешь?
Я играл ей, а она пела. Это была чистая импровизация: я начинал, она вспоминала что-то свое — у нее была отличная память, или же она тоже когда-то прожигала свою память машиной, — и я подстраивался под ее ритм, слова, движения и чувствовал, как медленно, со скрипом, звездный механизм приводит в движение свои шестеренки. Я слушал и видел, как из песка поднимаются снежинки и летят вверх, бьют в мое лицо, как где-то высоко уносятся ветром…