Сказав это, Ральф обратился к полковнику и спросил его:
— Где лошадь, которую вы мне обещали, полковник? Я побит и не могу дольше оставаться здесь. Дайте мне лошадь и верьте моему честному слову, — я ее вам возвращу.
— Хорошо, я вам дам лошадь, хотя и не особенно доверяю вашему честному слову. Я кое-что знаю, на что могу более положиться. Вы получите лошадь, но берегитесь, если вы на ней поедете дальше, чем до Логана. Если вы ее там не оставите, я даю вам слово, что вам никогда не ездить ни на одной из моих лошадей. Пусть это будет вам сказано, и подумайте хорошенько о суде Линча.
Сказав это, полковник, не дожидаясь ответа от конокрада, обратился к Натану, который сел в стороне на пень. Маленькая собачка Натана сидела перед ним. В руке он небрежно держал ружье и в этой покойной позе терпеливо выслушивал насмешки, которыми его стали осыпать молодые люди, как только рассеялось первое впечатление, произведенное на них столь неожиданной победою. Когда командир крепости подошел к этой группе, насмешки прекратились, и Натан воспользовался наступившей тишиной, чтобы сказать несколько слов своей маленькой собачке, которая смотрела на него удивительно умными глазами.
— Ну, Пит, — спросил он, вздыхая, — что-то ты на все это скажешь?
Собака как будто поняла вопрос хозяина; она встала, потерлась носом об его руку, а потом быстро отбежала на несколько шагов от него, как бы желая этим показать, что им надо как можно скорее удалиться из крепости, где их так негостеприимно встретили.
— Да, да, Пит, — сказал Натан, кивая головой, — да, дружище, чем скорее мы уйдем отсюда, тем лучше, потому что здесь нет никого, кто приветливо относился бы к нам. Но прежде чем уйти, мы должны достать пороху и дроби и рассказать этим бедным людям то, что мы с тобой только одни и знаем.
— Натан! — сказал подошедший полковник, прерывая разговор квакера с собакой. — Скажите-ка, какие же это новости хотите вы сообщить нам, бедным людям? Расскажите-ка их лучше мне, странный вы человек, а не вашей собаке, которая, все равно, вас не понимает. Вы, может быть, повстречали где-либо в пределах Кентукки Дшиббенёнозе или видели его знаки?
— Нет, не то, — возразил Натан. — Но говорят о призывах к большой войне в стране индейцев. Эти злые люди хотят напасть на Кентукки таким многочисленным войском, которого до сих пор никогда еще никто не видывал.
— Пусть придут, — сказал Бруце с презрительной усмешкой. — Если они явятся к нам, то избавят нас от труда разыскивать их по селениям.
— Они, может быть, уже близко, — продолжал кровавый Натан. — Пленный, которому с огромным трудом удалось вырваться от них, говорил мне, что они решили идти в продолжение двух дней, не останавливаясь ни на минуту.
— От кого вы узнали об этом?
— От самого убежавшего пленного, которого я встретил на низком берегу Кентукки. Он предупредил колонистов в Лексингтоне, и…
— Все это пустяки! — воскликнул полковник. — Капитан Ральф только что рассказывал нам ту же историю и вскользь заметил, что в Лексингтоне ни одна живая душа не верит этой глупой сказке.
— Ну, так легко может быть, что друг Ральф ошибся, — сказал Натан кротко. — Я говорю тебе совершенную правду, что во всем штате Кентукки появились следы индейцев. А теперь, полковник Бруце, если ты будешь так добр дать мне взамен мехов, которые я тебе принес, пороху и дроби, то я отправлюсь дальше и не буду дольше тебя беспокоить.
— Я считаю за стыд и грех снабжать порохом человека, который изводит его только на то, чтобы убивать робких косулей и оленей! — сказал пренебрежительно полковник Бруце. — Но все-таки я не желаю причинять никому вреда, даже и квакерам. Том, поди с этим человеком в погреб и дай ему за его рухлядь столько, сколько она стоит.
Молодой человек ушел с квакером, покорно следовавшим за ним, и вслед затем явилась Телия Доэ, приглашая мужчин к ужину. Все они были рады приглашению, и капитан Форрестер вернулся в дом под руку с полковником, не думая больше ни о рыкающем Ральфе, ни о кровавом Натане.
Глава IIIКонокрад
Эдит удалилась в отведенную для нее комнату и только что собралась лечь в постель, чтобы отдохнуть от трудного путешествия, как кто-то потихоньку постучался в дверь и в комнату вошла Телия Доэ.
— Что тебе нужно? — спросила Эдит, не совсем довольная ее приходом. — Я очень устала и хочу спать.
Телия смущенно и боязливо огляделась: казалось, она подыскивала слова, чтобы рассказать о своих намерениях.
— Я недолго буду утруждать вас, мисс Форрестер, — произнесла она наконец, — но…
— Но почему ты колеблешься и не решаешься говорить? — спросила Эдит ласково.
Телия подошла поближе и сказала, собрав все свое мужество:
— Леди, не сердитесь на меня: я пришла просить вас взять меня к себе в услужение. Я знаю, что вы знатная молодая дама и привыкли к тому, чтобы вам услуживали. Возьмите меня с собой в леса; они мне так хорошо знакомы. Я буду вам верной и заботливой служанкой.
— Это исключено, — возразила удивленная Эдит. — Твоя мать никогда бы этого не допустила.
— Моя мать? — печально переспросила Телия. — Господи, у меня нет ни матери, ни родных.
— Как? Разве полковник Бруце не твой отец?
— Нет, мой отец сделался индейцем.
Телия выговорила эти слова с выражением глубочайшей печали, и Эдит поняла, как больно ей было то, что отец переменил все свои привычки и обычаи и покинул свою дочь на произвол судьбы. Она с состраданием протянула Телии руку, которую та тотчас же покрыла поцелуями.
— Да, да, — сказала она тогда, — я говорю правду, и вы теперь видите, что мне нечего стыдиться стать служанкой. Позвольте же мне следовать за вами и служить вам, леди! Наверное, о наверное, я смогу оказать вам большие услуги, чем вы даже можете предположить.
Она выговорила эти слова с такою искренностью, что Эдит стало тяжело отказать ей.
— Бедное дитя, — сказала она, — я должна теперь привыкать обходиться без посторонней помощи и услуг. Я ведь сама отыскиваю себе новое отечество и не могу взять тебя с собой.
Телия покачала головою.
— Я уже слышала все это, — сказала она. — Но, мисс, подумайте только: ведь я привыкла жить в лесах и смогу о вас заботиться, пока вам не выстроят дом. Я могу и хочу для вас работать, и, наверное, когда вы узнаете, какие труды и опасности ожидают вас в пустынных лесах, вы сумеете оценить мои услуги и мою опытность.
Эдит употребила все свое старание, чтобы отговорить девушку от ее намерения; она старалась доказать ей, что с ее стороны было бы черной неблагодарностью покинуть дом своего благодетеля без всякой уважительной причины.
— О, причин у меня вполне достаточно, — сказала Телия. — Напротив, я не права, сидя у него на шее, тем более, что у него много собственных детей. А потом — мой отец! Ах, леди, о нем здесь говорят только с пренебрежением, и все ненавидят его, хотя он никому не причинил ни малейшего зла. Но это считается большим позором переметнуться на сторону индейцев, и все здесь заставляют меня искупать вину моего отца. Может быть, в глубине лесов ничего не знают об Авеле Доэ, и там никто не будет с пренебрежением называть меня дочерью белого индейца.
— Телия, на самом-то деле твои страдания скорее надуманы, — снова заговорила Эдит. — Здесь ты, конечно, будешь счастливее, чем у меня, среди совершенно чужих тебе людей.
Телия с отчаянием заломила руки.
— Возьмите меня с собой, если не ради меня, то ради себя, — умоляла она настойчиво. — Уверяю вас, что вам было бы в высшей степени удобно и выгодно, если бы Телия Доэ находилась при вас, когда вы поселитесь в лесах.
— Этому не суждено сбыться, — мягко, но с твердостью возразила Эдит.
Ответ этот отнял у молодой девушки последнюю надежду на исполнение ее желания.
Несмотря на это, она попробовала еще раз уговорить Эдит и вложила столько силы и страсти в свои мольбы, что девушке стоило большого труда противостоять ее взглядам, просьбам и слезам. И все-таки она осталась непреклонной, и Телия, наконец, убедилась, что ее мольбы напрасны; она поднялась с колен и вышла' из комнаты с выражением глубочайшей скорби. Эдит так стало жаль бедную девушку, что едва удержалась, чтобы не вернуть ее. Но она вовремя спохватилась и послушалась голоса рассудка, который подсказывал ей, что, с ее стороны, было бы непростительною глупостью навязать брату еще лишнюю обузу при тех стесненных обстоятельствах, в которых они сейчас находились. После ухода Телии она легла и вскоре уснула.
Роланд в это время тоже ложился спать. Ему отведено было помещение вместе с другими мужчинами на открытой галерее. Завернувшись в свой плащ и подложив седло под голову, он быстро заснул. Ему снились более счастливые дни, чем те, которые наяву ожидали его в ближайшем будущем.
Внезапно около полуночи он вскочил со своей жесткой постели: ему показалось, что тихий голос прошептал ему: «Переходите через реку по нижнему броду: у верхнего брода вам грозит опасность!»
Он огляделся вокруг, но ничего не увидел и ничего больше не услышал, кроме глубокого, ровного дыхания мужчин, спавших около него.
— Кто это говорил? — спросил Роланд потихоньку, но не получил ответа. «Странно, — подумал он, — река, брод, опасность… я бы мог поклясться, что кто-то говорил со мной, а на самом деле это, вероятно, мне пригрезилось».
В течение нескольких минут он прислушивался, но, не услышав ничего подозрительного, вскоре снова заснул. Роланд спал спокойно до тех пор, пока восходящее солнце не окрасило востока огненным пурпуром. Он открыл глаза и по глухому звуку сдавленных голосов и по шуму шагов заключил, что большинство спутников его уже встали. В то же время раздался голос коменданта крепости, который громко пожелал капитану доброго утра и потом подошел к нему с возмущенным и покрасневшим от гнева лицом.
— Что случилось? — спросил Роланд, вскочив. — Не стряслось ли какой беды?
— Случилось то, что вам совсем не понравится, мой достойный друг, — воскликнул полковник громовым негодующим голосом. — Черный волк ворвался сегодня ночью в наш табун, а говоря попросту, мошенник Ральф Стакпол увел сегодня ночью вашего Бриареуса.