– Прошу извинения, Игорь Анатольевич, – с напускной вежливостью выпалила уходящая и громко захлопнула дверь.
Красавец замполит пожал плечами.
– Как говорится, шерше ля фам. Наша главная медсестра. Всего лишь. Но с большими претензиями… Уверен, что у вас другой характер.
– Почему? – не без иронии спросила Фаина.
– По взгляду видно. Знаете, Фаиночка, есть такая наука – фи… физиогномика. По чертам лица определяется характер человека, его умственные способности и так далее. Я, знаете ли, хлебнул войны. Был политруком в эскадрилье, провожал героев в полеты… Но не будем об этом! А вы, Фаиночка, сохранили утонченность… э-э… нежный облик.
– Какой вы провидец, товарищ капитан, – съязвила Фаина. – Комплиментщик! Так вот… Сначала я занималась подпольной работой. В городе. А затем находилась в сельской местности с партизанской группой. И не провожала героев в полеты, а выполняла задания. Награждена медалью «За боевые заслуги».
– Интересно!
– Товарищ капитан, к путевке приложена моя характеристика. А сейчас, если можно, поселите меня и решите вопрос с питанием.
– Увы, все койки заполнены. Но для вас… Найдем! Беру под личное покровительство, так сказать… И вообще, отношусь к культуре положительно! Поэтому не хочу командовать вами, а наоборот, буду всегда рад посоветоваться. В нашем деле что главное? Совместные усилия, контакт. Зажигает тот, кто сам горит!
В сопровождении политрука за неполный час Фаина успела закусить в столовой, оформить документы у кадровика, осмотреть будущее «поле боя», как выразился капитан, – клуб, библиотеку, бильярдную, – и отнести свои пожитки в отведенную ей комнатушку.
В этот вечер, согласно графику, в госпитале были танцы. Почти летняя теплынь, едва скрылось солнце, сменилась влажной прохладой. От клумб несло ароматом гиацинтов. Танцплощадка, пятачок цементированного двора, слабо освещалась электрической лампочкой. Фаина, увидев офицеров в мундирах, группу выздоравливающих в отутюженных пижамах, отдельно – стайку городских девушек и курортниц, замедлила шаг, ощутив легкое волнение. Под пристальными взглядами мужчин прошла к пареньку баянисту.
– Заведующая клубом Фаина Гулимовская.
– Виталик, – представился смущенный музыкант.
– Хотелось бы узнать репертуар.
– Что просят, то играю.
– Где учился? С нотной грамотой знаком?
– Два года трубил в духовом оркестре.
– А почему такой кислый? Веселей будь! С чего обычно начинаешь?
– Танго «Осень».
– Не пойдет! Марш из комедии «Веселые ребята» знаешь?
– Подберу.
– Начнем с него. Среди пациентов есть поющие?
– Один туркмен надоел романсами.
– Наша задача вовлечь в самодеятельность как можно больше пациентов. До сколька часов танцы?
– До девяти. Всего час.
– Приготовься.
Фаина, в вишневом шерстяном платье с белым воротничком, в белых же туфельках, которыми была премирована ко Дню Красной Армии, тряхнув головой, энергично объявила:
– Уважаемые товарищи красноармейцы! Разрешите приветствовать вас и познакомиться. Я приступила к обязанностям заведующей клубом. Прошу записываться в кружки: музыкальный, драматический…
– А вы замужем? – при первой же заминке спросил стоящий вблизи щеголеватый майор.
По танцплощадке пронесся веселый гул.
– А как звать? – выкрикнул кто-то из задних рядов.
– Меня зовут Фаиной Станиславовной. Я не люблю фамильярностей и чрезмерного любопытства. Давайте уважать друг друга, – делая шаг вперед, потребовала Фаина. – Для начала споем песню, поднимающую настроение!
Виталик плохо владел баяном, но растягивал мехи изо всех сил, и публика мало-помалу затянула вслед за Фаиной марш Дунаевского, а закончила его таким жизнерадостным хоровым раскатом, что в окна стали выглядывать пациенты и сотрудники. Госпитальные повесы наперебой приглашали Фаину танцевать, назначали свидания. Особенно приударяли двое: лысоватый казачий майор в штанах с лампасами, балагур с железными руками, тяжело охватывающими талию, и курносый весельчак танкист Костя, отмеченный шрамом на щеке.
Под конец явился и замполит.
– Прошу впредь не забывать, что вы, уважаемая, на рабочем месте, – ревниво заметил Перепеченов, когда отвергнутые ухажеры разбрелись после танцев по своим палатам, а счастливцы уединились с подругами.
– Вы же сами говорили, что люди отвыкли от мирной жизни. Что им хочется потанцевать, отвлечься…
– Да! А у вас другая задача, комсомолка Гулимовская! Не развлекать лично, а отдых организовать! И потом… В госпитале далеко не здоровые красноармейцы. Им нужен покой. А вы устроили коллективное пение! Навредили лечебному процессу! Одно дело танцы под баян, другое – дикий хор мужиков.
– Вы не кричите, товарищ капитан, я не глухая, – попросила Фаина, ежась от ветерка. – Зато я со многими познакомилась и набрала участников драмкружка.
Круговорот госпитальной жизни, амурные приключения так захватили Фаину, так увлекли, что она путалась в числах, живя текущим днем, не строила никакие дальние планы.
С ума сводил пятигорский май: в густой кипени садиков и подгорного леса, с зеленым сквозящим дымом кустарников, заволакивающим склоны Машука вплоть до гололобой вершины; с буровато-синими скалами пятиглавого Бештау вдалеке, также убранного зеленью и белоцветьем дикого леса у подошвы; с щебетаньем птиц и влекущей, распахнуто просветленной панорамой Кавказского хребта, сверкающего пиками ледников. Особенно волновал этот великий горный простор утрами, когда тесная цепь исполинов, теряясь на горизонте, вставала в боковом освещении, а справа, из сизовато-голубой дымки выплывал чудесный двухпарусник – Эльбрус, ярко сияя серебром озаренных снегов.
Первое впечатление Фаины оказалось верным: замполит, как и подобает волоките, не лез напролом, а чередовал дни командирской строгости с вечерами задушевных признаний. «Мне, конечно, лестно слышать ваши теплые слова, – непреклонно прерывала Фаина капитана. – Но мы с вами, Игорь Анатольевич, должны служить образцом поведения. Верно? Вы – замполит госпиталя. А я – член крайкома комсомола. Притом вы женаты. Вас ждут дома». – «Причем здесь это… И наша принадлежность к политическим организациям не помеха в отношениях. Мы молоды, жаждем жизни. Почему не хотите, чтобы я пришел к вам? Я достал бутылку настоящего ахашени!» – «Давайте не забывать, что идет война. Вы читаете произведения товарища Сталина?» – «По возможности, читаю. Вы ведете себя некрасиво, Фаина!» Оставаясь одна и вспоминая подобные разговоры, Фаина смеялась от души, ей нравилось дурачить привязчивого донжуана.
Зато Нина Андреевна, с которой столкнулась в первый день приезда, отставная подруга капитана, невзлюбила Фаину с упорством истерички, у которой похитили последнюю страсть. И под всякими предлогами, даже после работы, занимала медсестер и санитарок, срывая репетиции. Фаина не упускала случая схватиться с недоброжелательницей на планерках, доказывая необходимость привлечения в кружки сотрудниц. Но начальник госпиталя, желчный скрытный увалень, ночи напролет игравший с богатыми курортниками в преферанс, отмахивался. Вслед за своим замполитом твердил что «главное – ковать для фронта здоровые кадры».
Между тем клубная работа, полная мелких и больших забот, обязанностей и проблем, постепенно теряла новизну и первоначальную привлекательность. Поднадоели и поклонники, с которыми Фаина неукоснительно держалась на дистанции. Курносый танкист Костя подносил то охапки сирени, то букетик лесных ландышей. Петр Петрович, казак, угощал шоколадками и настойчиво заманивал девушку «на бугор» погулять; военврач Анисимов, сутулый верзила в очках, с открытой детской улыбкой, посвящал ей стишки; туркмен Махмуд донимал жутким, гортанным пением романса «Я встретил вас…»; полковник Двоскин, холодный эстет, приноровился обольщать Фаину пикантными историями из жизни знаменитых людей, не стесняясь интимных подробностей, и не уставал повторять, что истинное наслаждение девушка может испытать только с опытным мужчиной…
И все же на душе было светло, жилось безоглядно, и только ночами врывалась в сны боль пережитого: то попадала в немецкое окружение и грозила неизбежная гибель, то куда-то исчезал Яков, и она искала его на поле боя, в ужасе убегая от взрывов, то горел дом Шагановых, и с печальными глазами взирала на него Лидия… Просыпаясь с колотящимся сердцем, Фаина не сразу осознавала, что ничего не грозит: она – в мирном городе, и голос соловья под горой, в зарослях сирени, сулит добрый рассвет…
На одном из танцевальных вечеров Фаина случайно поймала взгляд недавно прибывшего пациента, высоколобого мужчины средних лет, – и точно разряд ударил, прошел по всему телу! Попыталась отвлечься, но душа неподвластно сжалась, предчувствуя что-то. Избегая смотреть в ту сторону, где сидел незнакомец, Фаина абсолютно точно знала, что и он по-прежнему не спускает с нее сосредоточенно-заинтересованных глаз. Вблизи они оказались зелеными, редкой притягательной силы.
– Позвольте пригласить, – подойдя, улыбнулся кавалер (Фаина оценила его дорогой костюм, сорочку и со вкусом подобранный галстук). – Или вы заняты?
– Нет, я просто на рабочем месте, – вздохнула Фаина, справившись с неожиданным волнением.
– Но вообще-то вы танцуете? – оживился мужчина. – Может, в качестве исключения?
– Извините, не положено, – объяснила Фаина, исподволь подумав, что с такой властной непринужденностью может держаться лишь человек, не привыкший, чтобы ему отказывали.
– Не сочтите за блажь, но… Я хотел бы потанцевать именно с вами. Если не здесь, то в другом месте. Ресторан открыт допоздна.
– Не знаю. Я не одета, как надо… – смешалась Фаина, хотя на ней было лучшее белое платье, купленное на вещевом рынке.
– Вы выглядите необыкновенно эффектно! Поверьте… – глубоким голосом признался навязчивый ухажер и прибавил: – Буду ждать до тех пор, пока освободитесь!
В паузах между танцами декламировали стихи Симонова, Исаковского, Щипачева, – любовную лирику. И Фаина привычно суфлировала молоденьким медсестрам и старшеклассницам. Неожиданно явился, почти прибежал Перепеченов, с беспокойной гримасой на пунцовом лице.