– Ты скажи, тебя хоть немного тянет сюда? – расставаясь с горожанкой у калитки, поинтересовалась Лидия.
– Конечно, вспоминается мамка, хутор. А так, чтоб очень… Нет! Другой жизнью закрутило. Уж не обессудь… Тучки разбежались. Вроде протряхло немного. Прощай!
Лидия кивнула и пошла к летнице. Приезд Аньки взволновал ее одним: свекровь и дедушка добрались до Запорожья целы-невредимы, пережив страшную зиму. Авось бережет их Господь и поныне…
Без малого три месяца 5-й Донской корпус бездейственно простоял на отдыхе и пополнении в отрогах румынских Карпат. Изредка случались скоротечные столкновения с вражеской разведкой. Но большинство полков вело жизнь оседлую, мирную. Штабы разместились в окрестностях Баташан, в городишках и селениях. Младшие командиры и казаки ютились, где пришлось, – в палатках, хатах, землянках. Лето мучило жарой. Дождики перепадали бедные, летучие. Сказывалась в частях удаленность от тыловых баз. Подвоз продовольствия был сбоистым. Нужда заставляла коштоваться за счет местных ресурсов, – покупать или просто забирать у жителей коров и свиней, запасы кукурузы, выкапывать картофель. Казаки отсыпались, отъедались, шастали по румынским дворам, надеясь найти сговорчивую молодку или вдовушку. Дисциплина «захромала не только на две ноги, но и… на третью», как пошучивало корпусное командование. После боев и тягот однообразная служба нагоняла скуку. Комдив Сланов, поначалу снисходительно относившийся к шалостям бойцов, наводил порядок, посылал штабников в подразделения на проверки. Наезжали они и в полк Якова Шаганова, расположенный в городке Сучава. Налетали коршунами, придирались, наказывали. Но и столь решительные меры встряхивали и настраивали на серьезный лад казаков ненадолго. Воинственный дух поддерживали частые политзанятия. Комиссары, осветив положение на фронтах, твердили об освободительной миссии Красной Армии, о достойном поведении ее бойцов, представляющих советский народ. Вечерами сплетались казачьи голоса в песнях. Заводили и новые, из кинофильмов, и – вековые, переданные по наследству, рожденные давними походами.
Однажды в эскадрон нагрянул Привалов. Начальник политотдела посетил занятия по строевой подготовке, посмотрел, как рубят на скаку «лозу», проверил на стрельбище огневую подготовку. От наметанного глаза полковника не укрылась некая расслабленность, самодовольная ленца подчиненных. Он попросил комэска Сапунова собрать казаков после ужина.
На окраине леса дымила полевая кухня. Командир взвода лейтенант Лепетухин, окончив еду первым, прихорашивался, – отряхивал от пыли гимнастерку и штаны, поправлял на чубатой голове пилотку. Его волнение передалось и бойцам. Они стали, обжигаясь, доедать кашу, хлебать чай. Якову вспомнилось, как видел Привалова на высотке у Матвеева кургана.
Никифор Иванович, оглядывая притихших казаков, улыбнулся. Сначала похвалил. Потом, тая в черных глазах лукавинки, стал расспрашивать, как служится. Отвечали заученно бодро, что все в порядке. Дескать, пора на фронт.
– Ваш 37-й полк считается в корпусе одним из лучших, – доверительно заговорил полковник, кивая на стоящих рядом командиров. – Что Ниделевич, что Ковальчук. О них книги можно писать. Антон Яковлевич комиссарский путь начал у Смольного, участвуя в Октябрьской революции. Сражался в Первой конной… А с Михаилом Федоровичем, также бывшим комиссаром, мы воюем от самого Кизляра. Добрые слова могу сказать и о вашем комэске Сапунове, лихом коннике.
Привалов, сняв фуражку, пригладил густые темные волосы, зачесанные назад. Снова затаенно улыбнулся.
– Но приехал я, братцы мои, не комплименты рассыпать. Вы в них вовсе не нуждаетесь. Люди обстрелянные, знающие почем фунт лиха. Хочу дать некоторые советы. Мне со стороны, если верить мудрости, видней! Первое. Запрещаю устраивать учебную рубку боевыми клинками, махать ими над головой друг друга. Такая потеха не к добру. Лучше боритесь на ремнях. Поверьте бывалому физкультурнику. Борьба отлично укрепит плечевой пояс и мышцы спины. А для кавалеристов – это главное. Второе. В любой час нас могут бросить в бой. С таким настроением, как у некоторых, лучше на фронт не попадать. Раскисли, братцы, без ратного дела. Только самоотдача, собранность помогут в бою. Помните об этом. И, наконец, о щекотливом, – Никифор Иванович заговорщицки понизил голос. – Признавайтесь: к невестам в старообрядческое село, в Липовень, часто наведываетесь?
По рядам пролетели смешки. Казаки заулыбались, загалдели. Привалов строже сказал:
– Дело молодое, понятно. А тут, под самым боком, русские молодицы. Как они, оборону крепко держат?
– Не дома, а трехслойные дзоты, товарищ бригадный комиссар! – отозвался чернявый красивый казачок, шкодливо кося карими глазами. – Не ведаю, как насчет этого самого, а воды пить из своих ведер не дают. Брезгуют, значит. Темные они!
– О том и речь, – подхватил Привалов. – Пусть старообрядцы, по нашим понятиям, невежды. Но покинули они Россию в старину, чтобы сохранить православную веру, не искаженную московским патриархатом. Их силе духа можно позавидовать. Побеждает тот, у кого она крепче… Вы слышали о комкоре Шапкине? Он командовал кавалерийским корпусом, громил румын под Сталинградом.
– Как не знать! – выкрикнул рослый, смуглолицый казак Лебешев из взвода Якова. – Мой батька с ним у Пархоменко воевал.
– Верно! А Селиванов знал его по Первой конной. В прошлом году, когда стояли на Миусе, мы с Алексеем Гордеевичем к Малиновскому в Больше-Крепинскую ездили. И на квартире начштаба армии застали Шапкина, умирающего от инсульта. На полном накале жил! Селиванов рассказал, как в Гражданскую войну Тимофей Шапкин, где-то в Польше, возглавил полк. Командира ранило, и он, как только вышли из боя, приказал всему личному составу построиться. Ну, кавалеристы, – народ известный. Сам таков! Про нас, рябовских казаков, пошучивали, что по нраву всех ядреней и, если захотим, заставим коня задом наперед скакать!
Бойцы дружно засмеялись.
– Выехал Шапкин перед строй, как говорили в старину, поздоровался с бойцами. Ни один не откликнулся. Заранее сговорились. Другого метили в командиры. Шапкин, – а его надо было знать! – спрыгнул с коня. Взял, по донскому обычаю, комочек земли и, поклявшись, съел! И тут же повел полк в атаку. И лично зарубил полдюжины поляков… История истинная, хотя смахивает на байку. Пример того, что сила воли может решить исход сражения. Как учил Суворов? Побеждают не числом, а умением. Так-то, братцы!
– Товарищ гвардии полковник! А долго мы будем в резерве? Красная Армия Белоруссию освобождает…
Никифор Иванович нашел взглядом казака, молоденького Сашку Белоярцева, ясноглазого, с детски припухлыми губами, торчащим из-под пилотки русым вихром.
– Ты в полку давно, богатырь?
Шутка понравилась. Казаки оживились, а паренек зарделся.
– Еще с марта, товарищ гвардии полковник!
– В боях участвовал?
– Так точно!
– Молодец, что воевать не боишься. Храбрым везет! Только в армии не по желаниям поступают, а по приказам. Копи силы! До фашистского логова еще далеко!
Привалов посмотрел на часы, поднял голову. За горой краснела скибка закатного солнца. Длинные тени зубатились на поляне, закрывали ряд палаток и небольшой плац. Яков, как и другие бойцы, по усталому лицу полковника понял, что ему пора. Но Никифор Иванович поддался искушению, спросил задорно:
– Есть среди вас шахматисты? Смельчаки?
Политрук полка, вероятно, ожидал этот вопрос и, подумав, сказал:
– Во-первых, я должен взять у вас реванш. А еще сержант… помкомвзвода… неплохо играет. Мне мат влепил! – Антон Яковлевич искал глазами по рядам, вспоминая фамилию. – Шаганов! Ко мне!
Яков, смутившись, подошел к Привалову. Тот цепко глянул на казака, махнул рукой. И приказал ординарцу принести два набора шахмат. Один из них был не нов, с оббитыми фигурками старинной работы. А другой еще издавал запах фабричного лака.
Длинный обеденный стол окружили плотным кольцом. С одной стороны – Ковальчук и Шаганов, с другой, за черными фигурами, начальник политотдела. Казаки, кто разбирается в игре и кто вовсе ее не понимает, азартно болеют за своих. Но при одном виде осанистого, несуетного, красивого полковника понятно, что шансов у его соперников маловато.
– Вижу, у кого-то учились, – сделав очередной ход, заметил Никифор Иванович. – Неплохо разыграли дебют.
– Ходил в кружок. Врач Тумаш занимался с нами, – откликнулся Яков.
– А мне, представьте, удалось в сеансе одновременной игры свести партию на ничью с великим Дуз-Хотимирским.
Первым капитулировал Ковальчук. Зевнул «вилку» и потерял ладью. Яков сопротивлялся. Подолгу обдумывал ходы. Привалов, по всему куда-то торопившийся, предложил сержанту мирный исход. На прощанье, как приз, подарил новехонькие шахматы. Яков, донельзя довольный и возбужденный, слыша от сослуживцев похвалу, с улыбкой отвечал на их рукопожатия.
20 августа, ранним утром, слитные залпы четырех тысяч орудий дали сигнал войскам 2-го Украинского фронта! После артобстрела застили небо сотни краснозвездных самолетов, засевая румынские редуты минами. Разбитые позиции противника проломил смерч «тридцатьчетверок», а следом устремились донские полки! За рекой Серет пал город Роман, на четвертый день сражения – Бухус и Бакэу. Румынский король Михай, перепуганный насмерть, в этот же день объявил о выходе своей страны из союза с Германией и готовности воевать на стороне Красной Армии.
Гитлер предвидел потерю Румынии. Ущелья Карпат, ведущие к венгерской границе, были укреплены артиллерийскими узлами, фортификационными сооружениями, все обходные пути – забаррикадированы. Группу вермахта в этом районе возглавлял генерал Оффенбах. Он стянул к горному коридору Онешти – Ойтозский перевал – Брецку части 4-й горнострелковой и 76-й полевой дивизий. Именно эти специально подготовленные войска противостояли группе генерала Горшкова, в которую наряду с его 5-м Донским корпусом вошел 23-й танковый корпус.