Покровительство шефа СС Гиммлера позволило Андрею Григорьевичу вновь ощутить себя полновластным человеком, с большими правами и возможностями. Удостоенный звания генерал-лейтенанта, «батько» не часто надевал мешковато сидящий на нем немецкий мундир. По Берлину, по Курфюрстендамм, он любил щеголять в дорогой черной черкеске с шестнадцатью газырями, украшенными серебряными головками, и в черной кубанке. Генеральские погоны и эмблема рейха – распластанный орел на правой стороне груди – встречных повергали в недоумение. Даже патрули козыряли странному генералу СС, шагающему в сопровождении своих свиреполицых соплеменников. Оригинален он был даже внешне! Квадратная голова, с темными волнистыми волосами, лишь слегка тронутыми сединой к пятидесяти годам – непоклонная головушка! – еще крепко покоилась на плечах. Лицо, – небольшое, калмыковатое, с маленьким привздернутым носом, – украшали подстриженные усики. Обычно выглядел Андрей Григорьевич хитровато-насупленным. Но стоило улыбнуться – весь облик преображался! Глазки в разлучье морщин обретали озорной и острый блеск, в нижней части лица появлялось нечто звероватое. Это противоречивое выражение настораживало, сбивало с толку собеседников. Тут и являл он дар отменнейшего балагура! Под его напором устоять было трудно даже эсэсовской элите, не говоря уж о красотках, коих «батько» атаковал без устали. Зная об этом понаслышке, Павел Тихонович убедился в справедливости молвы при знакомстве.
В гостинице «Эксельсиор», где размещался штаб Резерва, Шаганова встретил давний приятель, Василь Лучников. За два года он заметно облысел. Догнал Павла в казачьем офицерском звании.
– Безмерно рад! У нас лучшие силы. Андрей Григорьевич спрашивал о тебе. Идем, я доложу. – Василий чеканил шаги по коридору, демонстрируя выправку, по всему, довольный собой и своим положением. – Начальником штаба у нас есаул Мино. Ты его должен знать.
– Нет, мы не встречались, – отрицательно дернул головой Павел, следуя за сослуживцем в приемную «батьки», где над дверью грозовой тучей чернел, свешивался флаг «Волчьей сотни».
Дождавшись, войсковой старшина уверенно вошел в кабинет, представился. Андрей Григорьевич, вставший с роскошного кресла, не выходя из-за массивного стола, выслушивал с приглядкой. Указал рукой на стул подле ближнего окна. И, ничуть не церемонясь, точно и забыл про посетителя, достал из кармана брюк расческу, энергично причесал назад свои густые, волнистые волосы. И ошеломил первым же вопросом:
– Водку пьешь?
– Когда есть желание.
– А как насчет баб? Прыток?
Павел выдержал усмешливо-нагловатый, испытующий взгляд легендарного волокиты.
– За юбками не гоняюсь. Но в монахи не записывался.
Шкуро вдруг захохотал, – громко и заразительно.
– Что такой серьезный, Шаганов? Хочешь мир на свой лад перевернуть? Ни хренушки не выйдет! Не дуйся, живи со всеми одним казацким табором. Привыкай на земле. Все равно мы, казаки, в аду в одном котле вариться будем!
Шкуро вновь засмеялся и вмиг посмурнел. Над переносьем залегла упрямая морщинка.
– Знай. Ставку делаю на настоящих воинов. На эмигрантов. Подсоветским верю мало. Мы никого не предавали. Они – удосужились. Согласен, друже? Вот таким образом… В Линце, в Австрии, тоже мой штаб. Лагеря для резервистов. Есть он и в Праге. Со всей Европы собираем казаков, учим и передаем в дивизию Паннвица, чтобы развернуть ее в корпус. Смысл службы ясен?
– Так точно. Мне приходилось заниматься вербовкой. Встречался с казаками в лагерях. Даже на родине.
– А где был? На Кубань попал?
– Да! Объездил и Ставропольщину, и Дон.
Андрей Григорьевич передернул усиками, возбужденно выскочил из-за стола.
– Я в Ставрополе венчался. У меня жена оттуда. В Гражданскую брал его. Люблю этот город… А меня, сукины дети, не пустили! От же б…! Тогда еще, в сорок втором, надо было поднимать Кубань и Терек. Меня знают там. Ежели б я приехал, прогулялся по станицам, – немцы остались бы на Северном Кавказе. И у нас сейчас была бы казачья держава! Долго они телились, тюмкали. Вот и драпают отовсюду, голой ж… сверкают! А я бы всех казаков в Красной Армии к себе перетянул. Кому они поверят? Мне, герою Белого движения, брату-казаку, или жидку-комиссарчику?!
Шкуро подошел к шкафу, нахмурившись. Блеснул открытой полированной дверцей и достал бутылку шнапса. Разливая по рюмкам, громко позвал:
– Иди сюда, брат! По единой чарочке за Кубань, Дон и Терек.
Павел взял пузатенькую посудинку, чокнулся с генералом. Прием явно смахивал на легкую попойку. Выпили еще и расселись по прежним местам. Лицо Шкуро подернулось испариной, но мыслил он четко и говорил твердо, не без иронии.
– Я эту должность, начальника Резерва, сам себе придумал. Пошли с Петром Красновым в Управление СС, к Бергеру. Я и рубанул напрямик: «Тысячи казаков хотят воевать против Сталина, болтаются черт-те где. Дозвольте собрать их и сформировать Казачью Армию». А тот и клюнул, как девка на ириску! «Дивизия фон Паннвица, – отвечает, – разворачивается в корпус, согласно приказу рейхсфюрера. Она нуждается в пополнении. Ваше предложение весьма интересно!» И вскоре – бац! Присваивают генеральское звание, с правом ношения немецкого мундира! Теперь я имею возможность выдергивать из лагерей, вырывать из немецких лап казаков. Забирать с фабрик, имений бюргерских. Трудовой фронт костьми ложится, не соглашается. Некому, дескать, работать. А я на СС напираю! Их «Остраум» меня поддерживает. Да и Восточное министерство на подхвате! Так что – две мамки. Две титьки! Уже сотворили кое-что. Пополнили Паннвицу… я его Панченкой кличу… дивизию. Перебросили из Кракова два наших полицейских батальона, легиончик из Ганновера и полк фон Рентельна. Надо мотаться! Умело агитировать, – перешел «батько» на сокровенный тон. – Мне с казаком побалакать – и меду не надо! Тай писню заспываты… – и вдруг, вполголоса затянул: – А ко-озак чуе-е, серденько мрэ-э… Ах, дьявол! Забирает как… Ну, да ладно. Какие вопросы?
– В какой мере можно привлекать неказаков? Вообще, стоит ли?
– Да. У Мино мы совещались с генералами-эмигрантами. Даже спорили! И решили не брезговать, корешовать со всеми, кто против большевиков. Даже с Власовым.
– У Краснова на этот счет иное мнение.
– А то как же! Гонор. Атаманство… Чушь собачья! Кто командует нами? Батько Гиммлер! Скажет: сливайтесь воедино. И никуда не денемся. Я фортелей Краснова – ого-го! – сколько перевидел. А сделает так, как немцы прикажут… Ну, будь здрав. Поступишь в распоряжение начальника штаба. Поглядим, на что ты гож.
Павел далеко не восторженным вышел от Шкуро. Разговор с ним вкратце передал Лучникову. Тот оживился, доверительно приглушил голос:
– С «батькой» не соскучишься! Сам как ртуть и нас тормошит, где надо и не надо. Но… Яркая личность! Покуролесил в Гражданскую войну на Северном Кавказе. Да и махновцев изрядно потрепал! Недавно он вспоминал, как в те годы встретил калмыцкий полк, ограбивший парфюмерный склад. Представь, они облили лошадей французскими духами. А вместо водки выглушили одеколон!
– Тогда и не такое бывало… А не хвастался Шкуро, как его корпус по домам с награбленным разбежался? Нахапали терцы и кубанцы, сколько могли увезти, – и бросили фронт! А добровольцы из пленных красноармейцев тут же обратно переметнулись. Да ты об этом и сам знаешь… Как бы эта история не повторилась! Наберем неказаков, всякой шантрапы, они при первой стычке в нас с тобой стрелять начнут!
– Не исключено. В душу чужую не залезешь, – ухмыльнулся Василь в седеющие усы. – Ну, оформляйся, и пойдем в этапный лагерь.
К удивлению Павла, этот пересыльный казачий лагерь оказался в десяти минутах ходьбы, на Кантштрассе. Размещен он был в трехэтажном здании бывшего «Танцевального дворца» киностудии УФА. Комендант лагеря есаул Паначевный провел по двум отведенным для казаков этажам. Подробно рассказал о потоке резервистов, среди которых преобладали подсоветские. Среди них отмечались даже офицеры, получившие высокие сталинские награды. Павел переговорил с некоторыми из них, пытаясь выяснить причины, побудившие податься в Запасной полк. В ответах сквозило одно: желание подальше вырваться из Германии, из военного пекла.
В комнатах, по-казарменному уставленных кроватями, была идеальная чистота. Наряду с разновозрастными казаками в этапном лагере находилось несколько казачек с детьми. Паначевный объяснил, что всех строевиков, через Запасной полк, направляют к фон Паннвицу, а семейных и негодных к службе – в Италию, в Казачий Стан. По всему, комендант лагеря радел о своих подопечных и на вопрос о том, как их кормят, ответил с недовольством: «Весьма скромно. Нередко – одним сухим пайком». Командный состав лагеря преимущественно составляли кубанцы. Что ж, «батько» Шкуро и тут не изменил своим пристрастиям.
Павел Тихонович принял приглашение Василя отметить поступление на службу дружеской пирушкой. Они зашли на квартиру к Лучникову, прихватили с собой Татьяну и поспешили к ближайшему ресторанчику «Винер Гринциг». По плотному полотну зонта постукивали капли. Сильный балтийский ветер задувал, осыпал ими щеки. И Павел, следуя за супругами, с грустью думал, что лишь низкая дождевая облачность и приближающийся ураган помешали противнику снова нанести авиаудар по столице. «Бабушкино лето» (так именовалось здесь русское «бабье лето») оборвалось в одночасье. Холодная сырость заставляла ежиться, вид вечерних улиц стал неприютен. Красными ранами пятнали тротуар листья кленов. Обостренней ощущалось одиночество. Это, главным образом, и побудило Павла «посидеть» с Лучниковыми.
Зал ресторана был тесен, очень напоминал австрийскую таверну. Не случайно и назван он в честь венского предместья! За тяжелыми дубовыми столами высились дощатые стулья, потолки и стены украшали искусственные виноградные гроздья. Кельнер, извинившись, проверил у посетителей продуктовые карточки и лишь затем принял заказ. Павел остановил выбор на «вюрстхен», длинных сосисках с капустным гарниром, шнапсе. То же попросил и Василий. А Татьяна захотела бокал светлого «Кромбахер» и сухарики. Выпили за встречу и начало совместной службы.