Численность населения здесь — 813 человек. И да, там действительно есть школа, и заодно даже Дом культуры. Оба здания, что неудивительно для поселка с таким названием, находятся на улице Ленина. В отзывах на карте ко всем строениям пишет лишь некая Надюшка: «Школа замечательная, хорошие учителя» и «Все здорово». Последнее словосочетание вроде бы относится к Дому культуры, но, может быть, у девушки просто все хорошо. Можно даже сложить у себя в голове несколько фактов и представить, что та ученица, сошедшая с поезда с цветами, и есть Надюшка.
Пока я думал об этой ученице и о том, каково вообще ездить каждый день в школу в другой город на электричке, я незаметно успел пересесть на вторую электричку до Кирова. Что я вообще знал о Кирове? И главное — что я хотел узнать о нем за те семь часов, пока я там буду? В основном из информации в голове существовали лишь тэги-мемы: вятский квас, кировский лес и заодно кировский суд, дымковская игрушка и старое название города — Вятка. Понадобится ли эта информация для быстрого знакомства с городом? Вряд ли. Поэтому, сойдя с электрички, я просто пошел куда глаза глядят. Зачем-то они глядели на метровый знак «Я люблю Киров» у вокзала.
Лучшее, что со мной случилось в Кирове, — когда я решил сесть в первую попавшуюся маршрутку у вокзала и выйти, когда надоест ехать.
Я долго стоял у вокзальных остановок, не понимая, куда мне хочется идти — тогда еще я был слишком сонным, 10 утра все-таки. Маршрутные автобусы сменялись ежеминутно, стирая пейзаж остановки, но новые люди заполоняли пространство очень быстро. Вместе с бабушками я вступил на ступеньку очередной маршрутки, заплатил мелочью и сел у окна, наблюдая за городом. Но, если честно, мне это быстро надоело. Одно дело, когда ты смотришь из окон поезда в бесконечно мелькающий смазанный холст, концентрируясь на недвижимом горизонте, другое дело, когда маршрутное такси ползет со скоростью десять километров в час, останавливаясь каждые пятнадцать секунд то у остановки, то у светофора, то перед пешеходным переходом. Выходит очень скучное потребление информации. Я решил все-таки глянуть, куда я еду, — оказалось вообще в противоположную сторону от центра. По карте ко мне приближался район под знакомым названием «Чистые пруды». Я подумал, что это будет как-то слишком постиронично выйти именно там, так как на московских Чистых прудах я был три дня назад. Поэтому выскочил на первой попавшейся остановке.
Вокруг была грязь, покосившиеся резные дома и иногда проходившие мимо школьники и школьницы с недовольными лицами. Я решил двинуть все-таки в сторону центра, попутно знакомясь с городом и фотографируя все на своем пути: дворы, прохожих, надписи и иногда свои ноги, которые уже непривычно сами шли и двигали пространство, а не ждали, когда колеса электропоездов довезут их до следующего города. Я себя чувствовал наравне со школьниками, у которых в этот день был праздник. С одной стороны, у меня тоже было ощущение чего-то нового, с другой стороны (буквально), на спине у меня висел большой рюкзак с техникой и одеждой, так что сзади меня можно было и спутать с учеником старших классов.
Постепенно я дошел до центральных улиц и спустился по большой лестнице в сторону Успенского собора и Вятского Успенского Трифонового монастыря. Думал посмотреть палаты и запечатлеть учеников духовного училища, которое находилось здесь же. У них ведь тоже праздник и первое сентября? Но мое внимание привлек небольшой стадион под названием «Трудовые резервы» (так, по крайней мере, написано в картах), стоящий напротив. Там дети тренировались, бегали, прыгали через скакалки и играли в футбол. Наблюдение за молодыми спортсменами, у которых весь фон в куполах, золотых крестах и белокаменных паттернах, стало для меня почти откровением.
Я двинул дальше по историческому центру: река Вятка, панорама противоположного берега с городским пляжем, на котором возвышается здание с многообещающей надписью «Титаник», смотровая площадка, Александровский сад, ротонды, памятник Петру и Февронии, палатки с квасом. Заполнив в голове воображаемый чек-лист среднестатистического туриста, было принято решение найти кафе. Пора уже было позавтракать, ну или пообедать — сложно было сказать. Зашел я в первое попавшееся заведение, которое внешне хотя бы не отпугивало. Название, к сожалению, уже не помню.
Весь такой вдохновленный и преисполнившийся путешествием и новым городом — Киров, конечно, после Шахуньи доставлял огромное удовольствие, — я сел обрабатывать фотографии в ожидании кофе и еды. Но подстава пришла, откуда ее не ждали, так что все мои воздушные порывы в миг заземлились вместе с воздушным омлетом, который мне вскоре принес официант. Чтобы было вкуснее, я решил привычным движением руки добавить перца. Что логично, я взял солонку с буквой P, которая была нарисована так масштабно, что ее было заметно издалека. Кто бы мог подумать, что из баночки с буквой P (которая, по идее, олицетворяет слово pepper, то есть перец) с огромной скоростью посыпется корица. Я даже не сразу понял, что происходит. В итоге пришлось завтракать омлетом с корицей. Для себя решил, что это такая местная кухня.
Хочу написать, что Киров — город контрастов. С другой стороны, в России есть ли вообще не контрастные города? Села только если.
Гуляя по улицам, переулкам, проселочным дорогам, заходя в каждый встреченный двор и открытые подъезды, я одномоментно пришел к выводу, что Киров — особенный. Сейчас попробую объяснить свою мысль, которая еще тогда витала неосознанно и несобранно, как-то эфемерно, а через несколько лет стала еще более хаотичной. По прежнему опыту я делил все большие российские города на две группы относительно извечного вопроса «Что делать?», а точнее «Что делать с ветхим и аварийным жильем?». Обычно местные власти либо сносят старые и потрескавшиеся дома, возвышая на их месте новые муравейники или торговые центры, либо завешивают их огромной простыней, на которой плохо нарисован этот же дом в той версии, как его задумал создатель.
Киров же решил пойти своим путем. Не знаю, будут ли читать эту книгу кировчане или просто фанаты Вятки, но, если что, дисклеймер: я был здесь всего лишь семь часов и просто сделал вывод через призму первого взгляда. Кажется, будто Киров замер. Особенно это четко ощущается в моменты, когда ты делаешь всего лишь шаг в сторону от основных дорожных магистралей: во дворах старые, разваленные, косые дома и здания просто стоят как резервные копии, как музейные экспонаты, как доказательство отсутствия времени. С ними вообще ничего не делают. Можно представить, что это своего рода консервация пережитого опыта, арт-объекты для мгновенного путешествия во времени к самим же себе. Своего рода «детская комната» в родном доме, в которую раз за разом хочется возвращаться. И чем старше становишься, тем сильнее она тебя манит. Причем здесь, в Кирове, в эти комнаты из детства можно свободно заходить и пробовать жить прошлым других людей — большинство подъездов либо открыты, либо вообще не имеют дверей. Понимаете же, о чем я?
Кому я постоянно задаю вопросы? Я ж тут один.
Киров, конечно, прекрасен и тогда сразу был занесен в несуществующий на бумаге список городов для однодневного туризма. Но нужно было ехать дальше. Блуждая по центру и без особой помощи навигации, я решил пойти за дедом в пиджаке и с палкой, который со спины сильно напоминал Эдичку Лимонова. Он ковылял, конечно, медленно, но и мне некуда было спешить. Прошли с ним мимо магазина «Греция», входная дверь в который целиком обклеена несколькими слоями фантиков и оберток от продуктов, здесь продающихся, обогнули палатку с надписью «Горячая выпечка», где стоял военный с оранжевым рюкзаком и вроде бы сочником, посмотрели на перекопанную улицу и работающих в котловане ремонтников.
Сам того не ожидая, я с дедом добрался до железнодорожного вокзала — до отправления электрички оставалось как раз порядка получаса. Я мысленно попрощался с моим новоиспеченным другом и махнул ему вслед. Надеюсь, он сейчас жив-здоров. Взял с собой каких-то иссохших булок, воду и Вятский квас на память (отвратительный напиток, если честно, какой-то чересчур сладкий).
Впереди меня ждало шестичасовое путешествие до Балезино с быстрой пересадкой в другой поезд на станции Яр. Пройдя по разбитому надземному переходу до нужной платформы, я зашел в электричку. Тогда для себя отметил, что врываюсь в вагон уже как будто к себе домой без прежнего трепета и волнения. Быстро привыкаешь к хорошему. В поезде меня уже ждал мужчина в кожаной кепке и такой же куртке, под которой располагалась свежая и выстиранная черно-белая рубашка с заряженными пуговицами на животе. Праздничный ворот и причесанные усы намекали на то, что у него чудесный день выдался. На соседнем ряду болтали две женщины со сложно определяемым возрастом — примерно как здания в Кирове. Напротив спали двое рабочих в оранжевых жилетах. В ногах у них стояла трехлитровая бутылка с водой. По крайней мере, жидкость была прозрачная. Поезд тронулся.
Электричка Киров — Яр — это какой-то междусобойчик. Нас тут в вагоне сейчас человек десять, все сидят по одному, но каждый знаком, судя по всему, с половиной этой компании. Если на станции заходит новый пассажир, то он обязательно с кем-нибудь здоровается.
Пошел дождь, капли которого еще больше размывали пейзаж за окном. Разговоры собеседников стихли, общая радостная атмосфера сменилась на меланхолию и потерянность. Электричка периодически останавливалась, но станции ничем друг от друга не отличались. Чаще это был небольшой настил старого асфальта с щебенкой — вот тебе и станция, как будто бы для машинистов сделано, чтобы они не проехали мимо.
О чем я и говорил. Мужчина сошел с поезда и забыл свой телефон под газеткой на скамейке. В итоге приходит кондукторша и кричит в свой телефон:
— Да вот он, лежит. Ага. Забрала. Завтра тебе его отдам.
Насчет шестичасового путешествия до Балезино я вам, кстати, наврал выше. По часам получается и правда шесть часов, но, подъезжая к Яру, часы на телефоне и в ноутбуке автоматически перевелись на час вперед. Крайне странно пересекать часовые пояса на электричках. Еще страннее понимать, что поезд едет теперь в Удмуртию. И это всего лишь на второй день путешествия. В школьное время, изучая географию, казалось, что удмурты живут за тридевять земель, где-то по соседству с чукчами. Интересно, из-за чего сформировалось такое представление — из-за незнакомой фонетики названия, наверное.