На электричках до Байкала. Колоритные попутчики, душевные разговоры и 5000 км за 13 дней — страница 6 из 20

В Яре нужно было пересесть на очередную электричку. У станции красовался недавно построенный вокзал, на котором гордо и величественно красовались две буквы: Я и Р. Если бы я знал, что меня ждет дальше, я бы точно остался тут — поговаривают, на самом вокзале есть отличные комнаты отдыха, которые, кстати, могут сдаваться на шесть часов или на двенадцать, то есть необязательно оплачивать целые сутки. В отзывах пишут, что здесь чисто, тихо и даже персонал вежливый ходит. Но я сел на следующий пригородный поезд. До Балезино всего лишь полтора часа езды. За окном из-за темноты снимать было нечего, а рядом сидела лишь одна женщина, разгадывающая судоку, так что это время я отдал на чтение и подведение итогов дня.

Главный вопрос пока (опять же к самому себе): куда делись вот эти все болтливые бабки и мужики, которым обычно нечем заняться, кроме как рассказывать рандомные факты из своей жизни? Где они все? За два дня только однажды улыбчивый мужчина в шляпе сказал мне «Ага» на мой вопрос «Идет ли электричка до Кирова?». Вот и все. Сам подсаживаться и заводить разговоры о погоде я пока не в состоянии, отчего сейчас в почти пустом вагоне последней на сегодня электрички я начал петь вслух несуществующие песни.

Выходя из поезда в Балезино, единственное, чего мне хотелось тогда, — не повторять вечернего опыта прошлого дня. Благо единственная гостиница под названием «Астра» в поселке находилась прям у вокзала. Но это не помогло — найти ее было так же сложно, как и «Империю». Вроде бы вот здание стоит, но нет входа и даже намека на вывеску. Позже, кстати, оказалось, что в ноябре 2017 года (спустя 14 месяцев) на станции Балезино запустили социокультурный проект «Балезино. Точка мира», что бы это ни значило. По данным организаторов, всех пассажиров, проезжающих через станцию, стали знакомить с Удмуртией, Балезинским районом, культурой и традициями проживающих здесь народов. Могли бы и пораньше запустить, мне как раз тогда не хватало немного помощи от местных.

Смурная бабка, выглядывающая из окна, показала вход. Быстро заселился, широко не открывая глаза, чтобы не расстраиваться от вида интерьеров: фиолетовые стены, фиолетовые батареи, фиолетовое белье. По центру маленькая кровать с тумбой, на подушке было сложено полотенце в виде распустившегося зеленого вафельного цветка. Вьетнамские флешбэки относили тело обратно в «Империю», как будто и не уезжал. Душ, о котором я мечтал вторые сутки, выглядел так, что перехотелось мыться совсем. Надпись на душевой кабинке с поломанной дверью «Нельзя выбрасывать в раковину: окурки, семечки, заварку и прочий мусор» говорила об этом месте больше, чем любой отзыв в интернете.

Первая электричка на следующий день стартует в 4:30 утра, надо было срочно лечь спать. Хорошо, что бессонница меня не мучила и я заснул за несколько секунд до того момента, как несвежее тело упало на несвежую кровать.

День 3

БАЛЕЗИНО — ВЕРЕЩАГИНО 4:30–7:54 (+1 ЧАС)

ВЕРЕЩАГИНО — ПЕРМЬ-2 8:06–10:34

ПЕРМЬ-2 — ШАЛЯ 17:54–22:26

Я выживу. Я обязательно выживу. И когда-нибудь смогу помыться.

Кажется, я вскочил раньше будильника, хотя куда еще раньше. В общей сложности мне удалось поспать на мягкой кровати около четырех часов. На то, чтобы умыться, одеться, собрать все вещи, а заодно ворчать и кряхтеть параллельно, мне хватило пары минут. Именно так я себе представляю утренние сборы в армии — там все точно так же, только вместо фиолетовых стен должны быть зеленые или коричневые. Как вы можете понять, я плохо разбираюсь в том, как устроена армия.

Я выбежал на улицу, не попрощавшись с хозяевами гостиницы на ресепшене. Хотя назвать то помещение гостиницей язык не поворачивается. И назвать тот закоулок ресепшеном — тоже. Язык с утра был совсем неповоротлив, поэтому выговорить кассиру название станции Верещагино, чтобы купить билет, было сложновато. Оставалось совсем мало времени. Палатки не работали, зацепить условный завтрак с собой было невозможно, оставалось уповать только на мерзкий Вятский квас, который остался со вчерашнего дня. Я запрыгнул в вагон, который почти сразу же и поехал в сторону Перми. В электричке не было никого, подумал сначала я, но, пройдя чуть вглубь мимо скамеек, стало ясно, что все пассажиры просто лежат и их не видно. Попутчики готовились ко сну, а большинство из них уже давно спали — заранее подстроились. Причем если спят все примерно одинаково, то с обувью обходятся по-разному: кто-то вообще не снимает обувь, некоторые, чтобы было уютнее и приятнее спать, снимают и держат в руках (можно даже положить под голову, если кроссовки мягкие), а многие ставят рядышком, будто прикроватная тумба.

Я уселся так, чтобы рядом никого не было. Тотальный недосып и усталость подкашивали ноги и ломили шею. Я попытался пристроить свое тело к окну — как я это всегда делал раньше, но было максимально неудобно. Я сменил десяток поз в надежде уснуть хотя бы на десять минут, но все было безнадежно. Телефон тем временем перевел часы еще на один час вперед — он просто хотел, чтобы быстрее рассвело и мне стало полегче. Именно на третий день я начал общаться с предметами.

Точка невозврата пройдена. Электропоезд до станции Верещагино отправился в 4:30 по местному времени, то есть в Москве еще два часа ночи было. От тотального недосыпа в голову прилетела мысль. А почему бы не поспать, лежа на скамейке? Как все. Тем более у меня небольшая надувная подушка с собой имеется. А я ведь даже не пробовал никогда так. Оказалось, очень удобно. И спина не затекает. Только все почему-то спят ногами в сторону прохода. Я же, наоборот, уперся ногами в стену. Сразу почувствовал себя как дома, и стало тепло. Печку опять включили на полную мощность.

В горизонтальном положении засыпать было гораздо легче (ботинки я решил не снимать), но тревожность все равно никуда не уходила. Нужно было скорее смириться и перестать выпендриваться, предполагая, что же о тебе подумают другие люди. Да какая, к черту, разница, нужно выспаться, хотя бы немного. Каждый раз, как только я засыпал, мозг выдумывал ситуации, будто какие-то попутчики будут проходить мимо и ударятся о мою голову. А еще, не дай бог, кто-то украдет мой рюкзак — там же столько вещей и техники. Но вымотанность взяла верх, и мой мозг все-таки отключился на пару часов — до станции Верещагино.

Важный лайфхак: не нужно скупиться на надувную подушку, которая надевается вокруг шеи. В таком положении, для которого ее задумали, лично мне она кажется неэффективной, но при лежании на твердых лавках электричек она спасает лучше всех. Да и места она почти не занимает в сдутом состоянии.

На платформе нужно было провернуть уже ставшую привычной последовательность действий: выйти из электрички, зайти на вокзал, чтобы купить билет дальше (причем на некоторых направлениях можно приобрести сразу несколько, когда электрички вот так сцеплены по времени), найти очередной пригородный поезд и перейти в него. Делал я это уже как профессионал и знаток своего дела, тем более на улице уже рассвело — следующую электричку было легко отыскать. На вокзале Верещагино к этим действиям можете прибавить еще парочку эксклюзивных пунктов: можно добраться до памятника паровозу, вдруг вы соскучитесь по железнодорожной тематике к этому времени, а еще на привокзальной площади можно постоять рядом с бюстом художника-баталиста Верещагина, в честь которого и назвали город. Он просто мимо проезжал в 1904 году, гнал на Русско-японскую войну, но его вагон немного поломался, и его срочно нужно было отремонтировать. Так он тут и остался на пару дней. Сидел, пил чай и рисовал. Почему-то именно так я представляю себе трудовые будни Верещагина.

Вторая электричка на Пермь шла два с половиной часа. Спать все еще хотелось, но тело посылало сигналы о том, что вообще-то деревянные лавки — не лучшая поверхность. Поэтому первое время я решил провести стоя в тамбуре. Там так же долго со мной стоял мужчина с большой клетчатой сумкой на колесиках и недвижимо около получаса смотрел в окно. На безымянной остановке, где, как уже стало обычным делом, ничего не было, кроме красного ведра «Песок», даже самой платформы, он спустился по железной лестнице, попросил помочь спустить сумку, после чего встал как вкопанный и остался на одном месте. Дороги там никакой, только лес. Чего он тут вышел-то? И чего стоит?

Я вернулся в вагон и решил позавтракать в компании кондукторов, которые сидели напротив, выжидая новых пассажиров. Чтобы не умереть с голоду, жена Настя предусмотрительно положила мне в рюкзак несколько сытных батончиков, которые были завернуты в крафтовую бумагу с наклеенными птицами поверх. Она их слепила сама из овсянки, орехов, меда и клюквы. Безумно вкусно и крайне полезно в тот момент, когда голод начинает изнутри пожирать желудок. Но еще приятнее ощущение наполненности не только в животе, но и в сердце, обволакивающее теплотой и заботой любимого человека.

Сидел рядом с кондукторами и охранниками. Они что-то там бурно обсуждали. Мне стало казаться, что меня здесь, в электричке, нет. Все общаются, в мою сторону не смотрят, люди даже перестали замечать, что я их фотографирую. Именно в этот момент кондукторша повернулась ко мне:

— Я бы на вашем месте достала свой билет.

Я не сразу понял, к чему это она, но так был рад, что со мной заговорили, что «назначил» ее моим другом. На бейджике было написано «Лариса Малышева».

— Просто ревизор вошел, — добавила она. — Сейчас будет придираться к нам. Козел.

Еще она что-то пробормотала, связав зарплату кондукторов с внутренней политикой страны, но я просто радовался новому другу.

Вообще, находить друзей стало проще. Еще в минуты особого отчаяния от одиночества спасала, как ни странно, агитация голосовать за ту или иную партию на ближайших выборах. Плакаты, листовки, билборды, экраны — реклама депутатов была тогда абсолютно везде. Вот депутат смотрит на тебя, подмигивает и говорит: «Работать на земле — жить в сильной стране!» Естественно, с восклицательным знаком на конце. И рядом с ним галочка еще такая большая в квадрате. Сам же депутат стоит в поле и гладит ячмень. Да, наверное, это ячмень. Как с таким человеком не заговорить в своей голове. Естественно, с ходу промямлишь в ответ: «Да уж, работать надо хорошо». И сидишь потом один и думаешь, глядя в окно, что за чушь ты сморозил своему другу.