— Прекрасно выглядишь, — отвешивает мне комплимент Воронцов.
— Скажешь тоже, — хмыкаю я. — Совершенно точно не в лучшей форме.
— Не для меня, — многозначительно заявляет, и уголки его губ ползут вверх. — Значит, завтра собираешься в универ?
— Да, у меня освобождение только на сутки. Завтра пойду грызть гранит науки.
— Может быть, тогда вечером после пар встретимся? В кино сходим? Или, как всегда, кофе выпьем?
— У меня завтра смена в кафе, — говорю с искренним сожалением.
— А сегодня как себя чувствуешь?
— А сегодня мне, наверное, лучше не соваться туда, где меня могут увидеть доброжелатели из универа.
— Неуловимая ты девушка, Виктория Огнева, — затягивает, сощурившись, он.
— Я здесь, — отвечаю кокетливо и не стесняюсь смотреть Диме в глаза, даже склоняю голову чуть набок. Не знаю, какой еще намек ему нужен, чтобы перевести наши отношения на следующий уровень, но Воронцов снова по-дружески обнимает меня, в довесок похлопав по спине, и вручает пакет с апельсинами и вареньем.
Для чего это все? Неужели я неправильно распознаю знаки? Ведь его глаза так горят, когда он смотрит на меня! Почему он не хочет…
— Возвращайся, Викуль, ветер сильный, а ты легко одета, — говорит заботливо, касаясь ладонью моей щеки. Этот жест кажется таким нежным, что у меня спирает дыхание, а между ребер что-то щекочет. — Спишемся, да?
Он очень милый, ну совсем не такой, как чертов Громов! И по повадкам, и внешне — эти двое как два противоположных полюса в разных концах земли. Даже руки у них настолько разные, насколько это возможно: у Димы крупные пальцы, короткие и ладонь мощная, как у парня-работяги, а не неженки вроде Громова.
— Угу, — на длинном выдохе уныло подтверждаю я и тотчас вздрагиваю. Рассеяв всю романтику, мимо нас с диким ревом проносится подозрительно знакомая спортивная тачка. Ага, вот помяни черта всуе, он и явится! — Черт! — тут же ругаюсь я, когда машина тормозит в нескольких метрах от нас, и из нее высовывается недовольная морда Громова в темных солнцезащитных очках.
— Булочка, шагай сюда! — нагло заявляет он и вытягивает из окна руку, в которой держит мою честно заработанную справку.
Дима напрягается, морщит лоб и кривит губы, но никак не комментирует сцену.
— Спасибо, Дим, — спешу добавить и отвлечь боксера, пока Громов не напросился на разбитый нос. Не хочу драмы. — Я напишу.
Осмелев, на адреналине тянусь и целую его в шершавую щеку. Мне даже горько становится, что прогуливаю очередную нашу встречу. Вымучиваю улыбку, а обернувшись к Громову, закатываю глаза и уже с покерфейсом шагаю к нему. Я собираюсь просто забрать справку и уйти, обсуждать нам явно нечего. Тяну руку к бумажке, но у Громова, видимо, другое мнение на этот счет.
— Мы будем играться? Или ты просто отдашь мне то, что пообещал? — спрашиваю, подперев бок здоровым кулаком, когда он резко одергивает ладонь с заветной справкой.
— Просто, как ты говоришь, в наше время ничего не дается. Пора бы уже понять. Я, например, должен был просто давать тебе задания, а ты их просто выполнять, но вместо этого ношусь с тобой, — он заявляет это с таким наглым лицом и заостренными бровями, что я теряю дар речи.
— Да ты! Да это твой…
— Садись, — командует он.
— Что? Я не сяду! С тобой я…
— Сядь в машину или не увидишь справку. Довольно простой выбор.
Я не представляю, что может заставить меня сесть к Громову. Особенно на глазах у Димы, который, кажется, ни на шаг не сдвинулся с места. Не представляла. До этого момента. Потому что, если убрать всю лирику, гавнюк прав — у меня нет выбора. Пару я уже пропустила, а прогул у Филатова будет стоить мне слишком дорого, если по итогам семестра я лишусь стипендии.
— Схожу за ветровкой твоей, я ее постирала, — бурчу под нос в надежде выиграть себе время.
— Можешь пока оставить у себя. Нюхать перед сном, представляя, что это я.
— Я тебя ненавижу, ты в курсе?
— Ага, повторяй это чаще, может, убедишь себя. Ты садишься или нет?
Глава 10
Арсений
Она медлит. Она, сука, медлит с ответом, пока ее качок маячит на фоне — я вижу его в боковом зеркале — и раздражает глаз. Меня не колышет он, но сейчас это дело принципа: заставить Огневу уехать со мной. Просто чтобы напомнить, кто здесь хозяин, а то память у пучеглазой короткая, видимо.
Я. Точка.
Сильно свободолюбивая лошадка мне попалась. Я думал, быстро приструню, будет прыгать на задних лапах (ну хотя бы ради справки), но нет — девчонка будто не от мира сего. Трется с каким-то упырем, пока я задницу надрываю. Ну не рву, но напрягаю, блин. Мама теперь неделю не слезет с вопросами, кто такая Виктория.
Поддаю газу звучно и громко, чтобы думала быстрее и приняла решение. Ждать я не намерен. У тех, кто постоянно ждет, отсыхает член.
— Я поехал, — бросаю ей, нажимая на кнопку стеклоподъемника, который отрезает меня от рычания Огневой. Она так забавно и беззвучно открывает рот, раздувает ноздри и играет бровями, что я смеюсь. Ну забавная Булочка. Пару минут назад хотел порвать ее, а сейчас ржу как конь над гримасами.
В результате она пинает ногой переднее колесо и, закатив глаза, обходит тачку, чтобы сесть рядом. Осматривает дверь и, не найдя встроенной ручки, разводит руками, а я от смеха уже рву живот.
— Не хватило денег, чтобы нормальные сделать? — бормочет под нос, потянувшись к ремню безопасности. А я со старта вжимаю на «Порше» педаль газа в пол, чтобы через четыре секунды с заносом выехать на полупустую дорогу. — Если ты желаешь самоубиться, я могу подсказать тебе много других способов, в которых не потребуется мое участие, — перейдя на фальцет, завывает Огнева.
— Не бойся, — говорю ей, а сам лишь сильнее давлю на газ, огибая еле плетущиеся тачки.
— Это должно меня успокоить? Какой же ты…
Она не договаривает, потому что я резко торможу перед светофором. Девчонка шипит, потирая руку, и меня быстро перестает забавлять ее страх. Тянусь к бардачку и кидаю ей на колени мазь, которую взял у мамы.
— Намажь, быстрее пройдет, — я возвращаю взгляд на дорогу, игнорируя немой вопрос на ее лице, и двигаюсь уже плавнее. Меня отпускает. Я не понимал, что так сильно завелся, пока мы не свалили от общаги, и я не увидел гримасу боли на кукольном лице.
Ну а какого хуя я отмазывал ее? Чтобы ее гонял другой чувак? Нет, так не пойдет. Пока она у меня в рабстве, я для нее царь и Бог. И если она это не уяснила, придется доходчиво разложить. На пальцах. Желательно на моих пальцах у нее между ног.
— Здесь все на корейском. Ты хочешь меня отравить?
— На тайском. Я мажу ей растяжения и ушибы после тренировок.
Не смотрю в ее сторону, чтобы не спалить контору. Ей ни к чему знать, что специально для нее брал.
— Почему здесь какая-то кобра нарисована?
— Показания к применению. Действует только на змеюк.
Она тяжело вздыхает.
— Эх, жаль, что мне не поможет.
— О-о, ты ошибаешься. Еще как… — Эта отчаянная бьет здоровым кулаком в мое плечо. И так-то силу не рассчитывает. — Ауч!
— Не ной, — в край хренеет она. — Куда ты меня везешь?
Я потираю место удара и злюсь. Может, она лесбуха? Это все объяснило бы. Да каждая вторая уже пищала б и кинулась отрабатывать не то что за мазь — просто за поездку в тачке, которых в нашем городе всего две. И обе у Громовых.
— К себе домой.
— Если тебе нужна кухарка или стриптизерша, то я пас, — она тычет пальцем на локоть, — у меня травма на производстве.
— Стриптиз, так уж и быть, подождет до следующего раза. Сегодня присмотришь за вечеринкой.
— Это как?
Меня раздражают ее вопросы. Если бы я сам знал. На ходу придумываю. Просто чтобы не оставлять ее с тем качком-недорослем.
— Сегодня суббота, нормальные люди тусят в эти дни. Напрягаться не придется. С тебя вовремя ставить пиво в холодильник и пополнять миски с чипсами. Если что закончится — заказать.
— Эм-м. Я живу в общаге и сплю на двухъярусной кровати. У меня нет денег.
— На, — пихаю ей между колен карточку, не основную, но все же, — ПИН-код четыре семерки. На операции лимит в десять тысяч стоит, так что перевести деньги детишкам в Африку мне в отместку не получится. Мое подтверждение нужно будет.
— Я не поеду, — все равно гнет свою линию.
— Быть официанткой для твоей гордой задницы — это слишком?
— Я работаю официанткой, идиот. Я не поеду туда, где будет твой дружок, который распускает руки.
Блять. Каждый раз как кувалдой по ребрам.
— Его не будет. Саня уехал с девчонкой за город.
— Бедная девчонка, — уже тише и без сочащегося изо рта сарказма говорит Огнева. А я сам не знаю пока, как реагировать. Не понял еще. Надеюсь, Бык не подведет.
Остальные десять минут мы едем с ней в относительной тишине. Я пытаюсь анализировать в голове свои действия, но ни хрена не пойму. На кой черт я везу ее туда, где полно доступных телок? Зачем суюсь со своим самоваром? И со своим ли? Просто ее чертов образ чирлидерши из мыслей не идет. А казалось бы, чего я там не видел, а?
Когда мы заворачиваем к дому, я издалека слышу басы. Рус, видимо, взялся за пульт — его электронщина прет из колонок. А розово-синий стробоскоп, палящий из окон — это что-то новое.
«Малыш, ну где ты? Погибаю без тебя»
Сообщение падает на телефон от контакта под номером три. В душе не ебу, кто это, но цепляюсь взглядом за яркие следы пальцев у Огневой вокруг локтя. Та, задрав свитер по рукам, пытается вскрыть тюбик, нюхает ядреную мазь со змеиным ядом и пучит в ужасе глаза. Явно собирается отказаться, но поможет же дурной!
— Дай сюда, — рычу я и смачно выдавливаю мазь ей на кожу. Растираю, пока та шипит на меня изо всех сил. — Говорил же, змея. Потерпи, будет жечь, но до завтра все пройдет.
Кроме синяков, конечно.
Откладываю тюбик на приборную панель и еще раз прохожусь пальцами по ее руке. Растираю между ладоней, как всегда делал себе, и ловлю тишину. Булочка молчит, что очень странно. Дышит неровно, краснеет и молчит. Еще пахнет снова так, что сожрал бы на месте.