— Реклама. Продают что-то. — Тимка тоже навострил ушки.
— Есть только мёд, а нету перца, пейте сбитень, чтобы согреться.
— А это что? Это и есть Мытный двор, про который твоя маменька говорила? — спросил Тимоха Фёдора, не столько из любопытства, сколько стараясь не показывать, как ему хочется попить сбитня.
— Нет. Это Морской рынок. Тут всякой всячиной торгуют. Сбитень-то в кабаке продают. Чуть подальше. А это зазывалы ходят. Вразнос-то теперь торговать запрещено, папенька сказывал. Все должны в специальных лавках торговать — прямо, говорит, как в Голландии.
Иван посмотрел на Тимоху.
— Сбитня хочешь?
Тимохе было неловко, даже ушам стало горячо.
— Хочу, — попытался басом сказать мышонок Тимка.
И, представьте, Иван его услышал и решил, конечно, что это мальчик ему ответил.
— Ну, давайте попьём.
Иван с мальчиками подошёл к маленькому домику, единственное окно которого было нараспашку. Прилавком служил подоконник, а за ним стоял здоровый мужик, который большим черпаком наливал в глиняные кружки что-то дымящееся и сладко пахнущее. Иван протянул сбитенщику монетку, дал Фёдору и Тимохе по маленькой кружке, а сам взял побольше.
Тимоха не забыл о своих подопечных и украдкой дал мышатам попробовать по капельке сбитня.
— Вода с мёдом, — облизнулся Тимка.
— С корицей и гвоздикой, — добавила большая любительница сладостей Тинка.
— Копейку не прячь, пей сбитень горяч! Целый денёк пей сбитенёк! — продолжил свою работу сбитенщик.
А наши путешественники отправились дальше. Пройдя по мосту через ров и войдя в тяжёлые ворота, Иван с мальчиками и мышатами оказались на огромной площади, обращённой к Неве, по периметру которой были разбросаны многочисленные постройки.
— Знай, Фиодор, государь Пётр Алексеевич сам чертить план Адмиралтейской верфи.
— Да разве это возможно, батюшка? — в голосе Фёдора слышалось такое искреннее недоверие, что Иван рассмеялся.
— В России всё возможно. Я уже понять могу. Я ведь с государем давно познакомиться, в Голландии. Он там учить всем морским наукам, изучать корабельную архитектуру. Во-о-н там, — Иван показал на длинный одноэтажный флигель, — устроен великая зала, где рисуют и грифелем, и пером, и мелом вид и устройство всех кораблей, назначенных к постройке… А ещё государь — изрядный плотник и токарь, и кузнечное дело знать.
Тимка с Тинкой слушали всё это, удивляясь не меньше, чем Фёдор. Какой же это царь? В своём родном Историческом музее они видели портрет русского царя в тяжёлой, расшитой золотом и драгоценными камнями одежде, в высокой шапке, отороченной мехом. Нельзя было и представить, чтобы изображённый на портрете человек держал в руках топор или чертил что-нибудь.
А ведь с самого утра они слышат об указах Петра: то про печи, то про башмаки. Значит, этот необычный царь не только город Санкт-Петербург основал, но и всю жизнь в этом городе организовывал и направлял. Будто отвечая на мышиные размышления, Иван продолжил рассказ:
— Государь замыслил Адмиралтейский дом. Потому как превыше всех занятий ставит мастерство строить корабли. В Петербурге он сам каждый день, хотя два часа, работать на верфи. Говорят, государь есть лучший корабельный мастер в России. Он уметь сам построить целый корабль.
— Посмотрите, мальчики, — Иван обратился и к Тимофею. — Видите, вот тут кузницы, мастерские: парусные, трубные, фитильные, склады хранить строительных припасов, вооружения для кораблей и всякого, потребного, а далее у реки — эллинги и стапели. Мы туда идти. Там государь.
— Спроси, что такое эллинги, — пропищал Тимка.
Иван оглянулся.
— Что ты, мальчик?
— Что такое эллинги? — почти прокричал Тимоха, плотнее запахивая зипун.
Иван принялся объяснять Тимофею с Фёдором и, соответственно, Тимке с Тинкой, что эллингами называются специальные строения, большие сараи, которые всегда ставят на берегу водоёмов. В этих строениях размещаются дорожки с наклоном к воде — стапели, на которых производится закладка и сборка корпусов, а также спуск судов на воду. В эллингах Адмиралтейства строят гребные и парусные деревянные корабли, большие и маленькие, торговые и военные.
— Батюшка, а зачем нам теперь-то военные корабли строить? — вдруг спросил Фёдор. — Ты же сам говорил, что война скоро кончится.
— Чтобы скорее конец, для того и надо. «Стапель» — голландское слово, — перевёл беседу на мирный лад Иван. — Государь Пётр Алексеевич знает мой язык, и теперь в русский язык много голландских слов.
— А слово «адмиралтейство» тоже иностранное? — решился спросить Тимофей.
— Да, «адмирал» означает «властелин морей». Видите шпиль и кораблик на нём? — Иван поднял голову, указывая рукой вверх. — Башню совсем недавно сделать каменной, до этого она была пониже, из дерева. А теперь в этой башне Адмиралтейств-коллегия, она будет управлять всеми делами русский флот. Указ государь две недели назад сделать. И там, в башне, трон государя стоит.
«В самом деле, властелин морей», — подумал Тимофей.
— А Голландию государь очень привечает. Отсюда недалеко есть большой склад — Новая Голландия называется. Там кирпичные пакгауз, как в Амстердам.
— И канал к этой Новой Голландии прорыли, чтобы всяким грузам туда удобнее было плыть. Адмиралтейский канал называется, — решил блеснуть перед Тимофеем Фёдор. Об этом он недавно узнал в школе.
— Эй, сударь Иван, Петров… ха-ха-ха… сын! Любезный, рад тебя видеть! — Навстречу честной компании спешил человек огромного роста.
ГЛАВА 6. Кабанья голова
— Хорошо, что пришёл. — Человек широко улыбнулся и потряс Ивана за плечо. — Я очень рад, государь Пётр Алексеевич, очень рад.
За царём, еле поспевая, семенил кто-то маленький, толстенький, румяный. Колобок, да и только.
— Знакомься, — царь показал на «колобка». — Аглицкий инженер господин Хоггет. — И засмеялся, показывая крупные зубы: — Что, Хоггет, летом-то веселее у нас было?
Короткая шея аглицкого инженера быстро-быстро повернулась:
— Ваша новая столица, государь, и моя старая столица климатом очень схожи. В Лондоне теперь так же холодно, но скучнее гораздо.
Петру явно понравился ответ Хоггета. И пока тот раскланивался с ван Блюменом, царь добавил:
— Хоггет славно потрудился. Летом командовал устройством фонтана в Летнем саду. Новейший насос, на пару работающий, воду из Фонтанки качал. Красота!
Федя с Тимохой оробели страшно: шутка ли — сам царь перед ними! Они сдёрнули шапки с голов и уставились в землю, боясь поднять на Петра глаза. А вот Тимка с Тинкой, напротив, рассматривали его пристально. Внешность Петра была такой, какой описал её Иван. Мышата увидели высокие чёрные сапоги-ботфорты с большими пряжками. На царе поверх полотняной белой рубахи был надет шерстяной красный камзол, а поверх камзола — распахнутый, отороченный мехом кафтан. Несмотря на мороз, Пётр был без шапки и, что бросилось мышатам в глаза, без парика.
— Брюнет, — со знанием дела сказала Тинка.
Собственные волосы Петра вились, закрывая уши, а для того, чтобы они не падали на лоб, были забраны спереди большим гребнем.
— Вот удивительная корона, — хихикнул Тимка.
— Да уж! И ни одной серебряной ниточки нигде у него не видно, — вздохнула Тинка.
— Ты, я смотрю, не один пожаловал, — загремел звучный голос Петра, — а с учениками?
— Это мой сын Фиодор, а это Тимофей, мастерового Данилы сын. Данила тот — каменщик, а ещё плитку класть по образцу голландскому у меня в доме, по моему заказу. Очень хотеть они на корабли посмотреть, государь, — объяснил Иван Петрович.
— Весной приходите, когда выпускать в море будем. Дождаться не могу. Сейчас только переделка. Купил вот «Страфорт» да «Оксфорд». — Пётр хлопнул по плечу Хоггета. Тот от неожиданности аж подскочил. Рука, которой он весь разговор держал массивную трость, дернулась, и на мальчиков глянула кабанья голова с клыками — серебряный набалдашник.
— Корабли знатные, гляжу, — тут Пётр опять хлопнул Хоггета по плечу, но на этот раз инженер вовремя схватился за кабанью голову, поэтому устоял на своих коротких, обтянутых коричневыми бархатными кюлотами ногах. — Скоро и мы делать не хуже аглицких научимся, учителей наших превзойдём.
Может быть, Тинке показалось, а может быть, свет особенным образом упал на лицо англичанина, но выражение доброжелательной готовности на секунду с него сползло, а глаза стали холодными и злыми.
Пётр кивнул мальчикам:
— Учитесь ли в цифирной школе?
— Учусь в цифирной школе при Морской академии, где батюшка учительствует, — дрогнувшим голосом сказал Фёдор.
— Значит, будущий гардемарин! А ты, Тимофей, Данилов сын? Хотел бы изучать науку числительную и грамоту?
Тимоха набрал ртом воздух, но произнести ни звука не смог, только головой кивнул.
— Да, государь, — пискнул из кармана Тимка.
— Не слышу, голос уж больно тих, — сказал Пётр.
— Да, государь! — выкрикнул Тимоха. — Я считать могу, и азбуку знаю, и рисую недурно. Только вот читать и писать не умею.
— Ну что ж, Тимофей Данилыч, красна птица перьем, а человек — ученьем. Отгадай-ка загадку: кто мост мостит без ножа, без топора, без клиньев да без подклинников?
— Сложная загадка, государь, — улыбнулся Иван, — я сам не разгадать.
Хоггет тоже улыбнулся, но глаза остались холодными. Это Тинка опять отметила про себя, хотя от нетерпения чуть не выпрыгнула из Тимохиного зипуна. Подобных загадок она целый воз знала. Наслушалась, когда в музее новогодние гулянья устраивались.
— Ну? — Пётр нахмурил брови. — Ничего не смыслить — век киснуть.
— Мороз, — сквозь яростный стук крови в ушах услышал Тимоха.
— Чего? Громче! — Пётр топнул ногой.
— Мороз, — выпалил Тимоха.
Иван облегчённо засмеялся. Тимофей тоже выдавил из себя улыбку. Пётр потрепал его по голове, резко повернулся и направился к башне со шпилем. Шаги Петра были огромны, Иван едва поспевал за ним, а мальчикам с английским инженером пришлось бежать вприпрыжку.